По следам Марко Поло

Северин Тим

Собственно здание бани, несомненно, современной постройки, так как старое развалилось бы во время страшного землетрясения, разрушившего Эрзинджан, но каменная кладка и ровное покрытие дна бассейна были гораздо старше. Отдыхая то в тени, то под солнцем, струившим лучи вдоль гладких деревянных колонн, поддерживавших крышу, мы чувствовали себя римскими сенаторами, наслаждающимися в роскоши своих прославленных бань, и понимали, как живо мог Марко помнить такие места после долгих утомительных дней пути.

Проект «Путь Марко Поло» провел в бассейне почти все утро, и было уже далеко за полдень, когда мы выехали в Эрзурум. Несколько часов пути — и мы опять среди диких вершин и ущелий высокогорья. Езда на перегруженных мотоциклах требовала большого искусства и чрезвычайной сосредоточенности, так как дорога, следовавшая рельефу горных склонов, выделывала ужасающие зигзаги. Неудивительно, что в экстремальных условиях пассажирская коляска наконец не выдержала неравной борьбы. С душераздирающим

скрежетом она наполовину отвалилась от мотоцикла, развернувшись поперек дороги в сторону пропасти. Это было чревато неприятными последствиями, хотя несчастливая пассажирская коляска уже прослужила нам гораздо долее, нежели мы могли ожидать. Она стойко пережила столкновения с итальянской скалой, сербскими кувалдами, болгарскими бордюрными камнями и турецкими солдатами. Последние несколько сотен миль по самой разрушительной части дороги были преодолены только с помощью сложной сети из проволоки и цепей, которыми утомленная коляска была привязана к мотоциклу. Нам ничего не оставалось, кроме как оставить первого павшего механического бойца, и с этого времени использовать одну из машин как одноместный мотоцикл.

Этот вечер — один из самых скверных эпизодов путешествия. Резкий ветер, от которого нигде нельзя было укрыться, дул с ледяных вершин и пробирал до костей. Невзирая на подвижный гравий (живые камни) под колесами и на близость обрыва, мы должны были приспособиться к езде без коляски, дающей опору. Надо сказать, что мы только сейчас начали учиться тому, как ездить без коляски. Раз за разом машина падала, вываливая седока на камни, пока Стэн наконец не овладел азами езды. Он отправился вперед за продуктами, а мы с Майклом разбивали палатку, борясь с хлопающей и летящей по ветру парусиной и собирая тяжелые булыжники, чтобы придавить края, на открытом ветру склоне. К тому времени, когда Стэн вернулся, дело было сделано, и все трое, измотанные, устроились под брезентом, ковыряя в немытом шлеме Стэна застывший жирный рис, который он привез из ближайшего караван-сарая. Мы слишком устали, чтобы заботиться о чем бы то ни было, и жались друг к другу, чтобы согреться, в то время как ветер завывал в скалах и пытался опрокинуть палатку. Не слишком серьезным утешением стала мысль о том, что это, быть может, совершеннейший пустяк в сравнении с непрерывными лишениями, которые венецианский караван переносил в течение трех с половиной лет своего путешествия.

На следующий день ветер стих, и большие кожаные сумки, купленные на стамбульском базаре, были приторочены к мотоциклу без коляски, на котором ехал Стэн и на который позади него сел Майкл. Мы уже выбросили весь несущественный багаж, в том числе запасные части, но и после мощный мотоцикл с объемом двигателя 500 кубических сантиметров выглядел столь же гротескно, как выглядели миниатюрные ослики, которых мы часто видели в Турции и которые задумчиво рысят по дорогам под горами фуража. Так мы доехали до Эрзурума, стратегического поста из-за близости к границе между Турцией и СССР и, конечно, полного армейской суеты. Но и этот город едва ли изменился за целую вечность, так как на протяжении всей истории он играл ключевую роль, и, были ли противниками коммунисты, курды, мусульмане или персы, гарнизон Эрзурума всегда на передовой. Впрочем, об этом говорит и название города, ибо во времена Византийской империи он был последним форпостом ромеев [4] .

4

В византийскую эпоху город назывался Теодосиополис. Арабы и турки дали городу название Арз-ар-Рум — «земля римлян».

С противоположной стороны города дорога шла по приграничной зоне, и нам дали строгие инструкции: не останавливаться и не съезжать с трассы. Мы уже спускались с плато, и, хотя местность по преимуществу была еще ровной, появились долины без признаков жизни и маленькие закрытые водоемы, а в отдалении различались отдельные горные хребты. Мы искали вершину горы Арарат, ибо, как гласит легенда, именно к ней пристал ковчег Ноя.

Когда наконец Арарат оказался в пределах видимости, мы его сразу же узнали. Покрытый снегом гребень примерно в семнадцать тысяч футов высотой со странным поднимающимся вверх плечом выделялся на сухой заросшей низким кустарником низменности. Марко Поло описал Арарат со свойственной ему обстоятельностью. «В сердце, — говорит он, — Великой Армении есть очень высокая гора, в форме куба, к которой, как говорят, пристал ковчег Ноя, отсюда ее название — гора Ноева ковчега. Она так протяженна, что надо больше двух дней, чтобы объехать ее. На вершине весь год лежит такой глубокий снег, что никто и никогда не поднимался на нее; снег этот никогда до конца не тает, но новый снег всегда ложится на старый, поэтому уровень его растет. Но на нижних склонах благодаря влаге, прибывающей сверху вследствие таяния снега, травы так богаты и пышны, что летом сюда пригоняют весь скот, и из дальних мест, и из ближних, и травы всегда хватает всем».

Едва ли возможно было надеяться,

что так обстоят дела и сейчас, когда Арарат является запретной приграничной зоной, откуда можно увидеть Россию, Иран и Турцию. Однако в предгорьях, ниже темного пятна неопределенной формы, которое, как полагают, представляет собой останки Ноева ковчега, мы случайно встретили маленькое племя кочевников, существование и образ жизни которых так же стары, как история самого Ноя. Каждый год в течение сотен лет, в полном соответствии с упомянутыми словами Поло, племя приходит сюда, привлекаемое прекрасной летней травой, которую питает талая вода с вершин. Границы Турции и Ирана постепенно делаются непроницаемыми для кочевников, Россия давно уже закрыла границу, тем не менее вековая привычка совершать это паломничество в поисках свежих пастбищ заставляет племя, численность которого, кстати сказать, уменьшается, преодолевать все запреты.

Группа кочевников, которых мы встретили, относилась к курдам, некогда очень распространенной народности, тем курдам, относительно которых Марко Поло уверял, быть может исходя из своего горького опыта, что это «люди сильные и беззаконные и весьма любят грабить купцов». Но мы не столкнулись ни с чем, что подтвердило бы эти слова, и очень хорошо провели время с членами племени. На их головах были гигантских размеров кепки, последние — едва ли не фирменный знак турецких пастухов. Но вместо широких халатов, обычной одежды пастухов, на них были узкие жилеты из превосходного бархата всех оттенков, украшенные вытканными серебряными узорами в виде завитков. Члены племени сгрудились вокруг, изучая нас с таким же любопытством, с каким мы изучали их. В такой ситуации, когда одна диковинка встречается с другой, кажется, появляется некоторая разновидность понимания, и, хотя они не знали ни слова на английском, а мы не знали ни слова на их языке, очень скоро все сидели вокруг кипящего экспедиционного котелка с чаем, угощая соседей сигаретами и стараясь превзойти друг друга радушием.

Вождя племени признать несложно по властному облику. Когда он начинал говорить, другие члены племени сразу смолкали. Больше всего кочевников пленила наша маленькая бензиновая плитка, что неудивительно, так как это был единственный предмет нашего снаряжения, который принес бы пользу в их удивительном образе жизни. Когда чай быстро вскипел, послышался одобрительный шепот. Потом мы разделили между всеми нами содержимое котелка. Каждый сделал по крошечному глотку, нас было немало, но это скорее жест, нежели сущность, жест, который был зачтен, потому что кочевникам стало ясно, что мы предложили им все, что у нас было, и они, в свою очередь, ответили нам гостеприимством. Глава племени отправил к палаткам одного из пастухов, чтобы он озаботился приготовлением угощения, и велел случившейся неподалеку женщине подоить корову. И скоро, с удовольствием растянувшись на растрескавшейся земле, мы пили чудесное парное молоко из мисочек и ели хлеб и виноград.

Восхитительно библейская сцена. Все пожитки племени, беспорядочно разбросанные, окружала изгородь из тростника. Телята лежали группами у палаток и были привязаны, но другие животные передвигались свободно. Лошади были великолепны, они представляли благосостояние и высшую роскошь своих владельцев. Скакуны прекрасных форм бродили с путами и с недоуздками, однако шли на зов хозяев. Между палаток носились псы и дети, мелькали женщины. Последние не прятали лиц, но скромно всматривались в чужаков карими глазами. Они были красивы, на головах — прекрасной и тонкой выработки разноцветные шарфы и шали — красные, оранжевые, пурпурные и желтые. На запястьях, шеях и ушах — в изобилии серебряные украшения, а некоторые даже носили звеневшие гирлянды монет, соединенных затейливо выделанными серебряными цепочками. Таков образ жизни кочевника, который наблюдал Марко, когда шел по Великому Шелковому пути, и который мы увидели мельком: их богатство — лошади и украшения женщин, их дом — палатка, а родина — там, где во всякий данный момент отлично коням и коровам.

К счастью, способность Поло выхватывать прекраснейшую картинку из того, что он видел перед собой, способность, которой он был в чрезвычайной степени наделен, не ограничивалась наблюдениями за образом жизни. Его повествование отчасти столь притягательно потому, что он не ограничивается какой-либо отдельной областью знания. Его живой ум действует, как кисть художника, набрасывая здесь особенность местного обычая, там — географическую черту. Да средневековый человек и не знал принципа разделения знания, поэтому художник мог быть одновременно священником, воителем или государственным человеком. Этот же размах был, кажется, свойствен Марко Поло. Сейчас он описывает гору Арарат, а в следующем предложении его интерес возбуждают нефтяные источники. «Здесь есть источник, — замечает он, — из которого бьет струя масла [5] такая мощная, что в луже могут улечься зараз тысяча верблюдов. Масло это есть нельзя, его можно жечь, и можно лечить им болячки у верблюдов и у людей».

5

Т. е. нефти.