По следам преступлений (сборник)
Шрифт:
— Вот об этом я и говорю, — шепотом стал объяснять он. — У меня в Алаверди, в сберкассе, есть вклад в 25 тысяч. Почему бы не взять 20 тысяч. Десять я дам тебе на свадьбу и путешествие, а 10 тысяч мы поделим с Ашотом.
— Вы очень добры, дядя Минас, как же мне отблагодарить вас. В течение года постараюсь вернуть вам долг.
— Наивный ты человек, Карлен, я же не в долг даю, а просто так — свадебный подарок. Можешь сам лично получить в сберкассе, — он усмехнулся и добавил, — я обо всем уже позаботился. У меня есть приходо-расходные ордера. Их заполнит и подпишет Ашот. На моем удостоверении сменим фотокарточку—
Деньги привлекли меня — я дал согласие.
Пятого июля мы с ним на мотоцикле приехали в Алаверди. Я пошел в сберкассу, а он ждал меня на окраине города. Остальное вам уже известно, товарищ следователь, — закончил он свой рассказ.
Немедленно был арестован Минас Гогиян.
Вскоре комиссия, направленная в Дзорагюх, закончила проверять бухгалтерские документы совхоза. При этом обнаружена недостача в сумме 425 тысяч рублей. Долгие годы бухгалтер Минас Гогиян с группой лиц занимался хищением совхозных средств.
Коллегия по уголовным делам Верховного Суда Армянской ССР приговорила всех подсудимых к длительным срокам лишения свободы. Кара была суровая, но справедливая.
Прошли годы. Благодарная работа следователя вела меня по многим тропинкам — скользким и трудным, но этот случай запомнился надолго…
Поезд стремительно несется по Дорийскому ущелью. Подхожу к окну — на склоне гор раскинулся Дзорагюх, окруженный фруктовыми садами. Среди деревьев возвышается многоэтажное здание из туфа. Это новый совхозный клуб, построенный на честно заработанные средства колхозников, на деньги, которые были конфискованы у Минаса Гогияна.
Протяжный свисток электровоза отдается эхом и тает в ущелье. По неизведанным дорогам иду я к новым следам…
Ю. М. КАЛИНЦЕВ
ХИЩЕНИЕ в ресторане аэропорта
СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ резко изменили тему разговоров в ресторане аэропорта. Людей, любивших посудачить, больше уже не интересовало, кто с кем уходил с работы. Никто не слышит колких или шутливых замечаний по этому поводу. Все думали о том, кто «следующий». У одних замирало сердце и противный холодок проползал по спине, другие с любопытством наблюдали за мучениями первых, третьи с удовлетворением констатировали факты и говорили: наконец-то!
Примерно неделю тому назад в слякотный осенний день буфетчица Таня Ипатова была вызвана в прокуратуру и не вернулась. Потом оттуда сообщили, что она арестована. Вслед за ней были арестованы и другие. Многие задолго до этого предполагали, что такие события непременно произойдут, но не думали, что это случится так скоро. Иные надеялись, что все обойдется.
А все началось значительно раньше производства контрольной проверки работниками милиции и общественными инспекторами. Еще летом посетители часто стали жаловаться на некачественность блюд, неполноценность их,
Ничего не хотелось делать и Гале Андреевой, несколько месяцев тому назад назначенной начальником смены цеха бортового питания, в котором готовились рационы для пассажиров. Руки не повиновались ей, и только поторапливания стюардесс заставляли работать. Вот уже который день она собирается пойти в прокуратуру и все рассказать, но до сих пор не смогла сделать этого. Не хватает решимости. Да еще начальник цеха, который, словно прочитал ее мысли, постоянно твердит, что нужно молчать, если вызовут, пугает допросами и тюрьмой.
Однако все сомнения о том, идти или не идти, разрешились в тот же день. К Андреевой прибежала Тонечка— инспектор по кадрам — и передала ей телефонограмму, которой обязывались явкой в прокуратуру Галя и еще несколько человек.
Пришла она немного раньше назначенного времени, и ей пришлось подождать. Впрочем, это ее не огорчило: хотелось оттянуть встречу со следователем. Она хотела продумать, как вести себя, говорить ли правду или послушаться советов начальника цеха, но мысли путались, и, когда ее пригласили войти в кабинет, она так ничего и не решила.
Сидя на краешке стула в очень напряженной позе, Галя Андреева немножко рассеянно отвечала на вопросы следователя, пока он ее спрашивал о том, где она родилась, комсомолка ли, кем работает.
Потом он спросил, знает ли она, зачем ее вызвали, не желает ли что-либо рассказать. Она знала, зачем ее вызвали на допрос, ей нужно было многое высказать. Ведь она же сама хотела прийти и выговориться, выплеснуть ту накипь, что скопилась за несколько месяцев работы у нее на душе, но почему-то в ответ следователю отрицательно покачала головой.
Следователь положил перо, отодвинул от себя бланк протокола и несколько секунд, молча, опершись щекой на руку, внимательно смотрел на собеседницу.
Нечто вроде жалости она увидела во взгляде человека, сидевшего по ту сторону стола. Много неприятного успели ей наговорить на работе об этих людях в синих мундирах, и сейчас она думала только о том, что будет дальше.
Несколько секунд молчали, но Андреевой показалось, что прошла вечность, пока она снова услышала голос следователя.
— Ну, так и не знаете, зачем вас пригласили? Неужели, Галина Васильевна, вам нечего сказать о своей работе… неужели вас ничто не беспокоит?
Следователь говорил что-то еще, говорил просто, спокойно и, казалось, совсем неофициально. Оцепенение прошло. Еще несколько вопросов, ответов, и беседа потекла почти непринужденно. А потом Галя торопилась высказать все, о чем она думала, что очень тяготило ее (следователь сказал чрезвычайно мягко «беспокоило»).
И все-таки разговор был трудным и мучительным. Пришлось признаться в своих нечестных поступках и, отвечая на уточняющие вопросы следователя, называть такие детали, о которых стыдно было говорить и никак не хотелось вспоминать.