По слову Блистательного Дома
Шрифт:
А компания веселилась угрюмо. Мрачные такие мужчины. С войны, наверное, приехали. Тогда по всему Кавказу войны гремели. А у нас спокойно было. Вот эти солдаты удачи и повадились к нам на отдых ездить.
Какой тогда Андрий повод выбрал, чтобы к нам подойти, я не помню. Приняли мы его как положено. Бокал подали, к столу пригласили. А он не чинился, выпил, сел, поболтал о пустяках, пару анекдотов траванул. Хороший человек. Только глаза грустные.
— Смотрю я на вас, — говорит, — и люди вы хорошие.
— Да мы и так хорошие, даже когда ты на нас не смотришь, — отвечаем.
— И обижать вас не хочется, — добавил.
Засмеялись
— А не хочется — так ты и не обижай, — предложил Андрюха.
Но тот пропустил идею мимо ушей.
— Трое вас, — говорит, — а девушек шестеро. Мы так совсем одни. Несправедливо, — пригорюнился. — Давай так и сделаем. Пусть три девушки с вами останутся, а остальные к нам пойдут. Вы как, девушки, согласны?
Точно, приезжий. Даже не понял, как близко к нему смерть подошла. Стоит. Улыбается. Косу гладит.
И этот пень сидит, улыбается. Ну мы ему тоже улыбнулись. Восток. А убивать нехорошо — гость. С нами один хлеб кушал. Да ладно. Отойдет на пяток шагов.
И перестанет быть гостем. Мертвым наемником станет.
А дружки его уже терпение потеряли, на нас смотрят, на девушек, по-волчьи так смотрят. Думают, как делить будут. Я еще про себя смеялся тогда. Они, наверное, думали, что очень страшно выглядят. У Сашки под курткой автомат немецкий. Хеклер-Кох называется. У Андрюхи за поясом два ТТ было. Ну и я за город голый не поехал.
— Куда торопишься, гость дорогой? Посиди, поешь. Вот виноград американский попробуй. Очень вкусный.
Как не пошутить с хорошим человеком? Я взял большую кисть винограда и протянул ее грустноглазому. Он взял ее. Удивился заметно. Наверное, не так, с его точки зрения, должен себя вести человек, которого таки напугали. А себе я взял яблочко. Люблю яблочки. Меня так в детстве папа называл. А потом душегубы в Приднестровье, Таджикистане, Сербии. Много где. Везде по-разному. Но яблочко. А все потому, что любил этим самым плодом в лоб несимпатичных людей бить. Если сорт соответствующий выберешь, то эффект не хуже, чем от кулака, а то и лучше. И руки не болят. Крови опять же нет. Только сок яблочный.
Яблоко хорошее оказалось. Турецкое. С русской фамилией Семиренко. И крепкое.
Хотел проучить я этого человека. А вышло — спас.
Когда ему яблоко в лоб заехало, кто-то в спину ему выстрелил. И если бы его не отбросило назад, пуля пробила бы его сердце. А так не попала.
Эти ребята, похоже, не только нам одним не нравились, потому что одновременно с этим, прямо посреди кружка приятелей этого сокрушенного яблоком, в небо взлетели два дымно-огненных цветка и расшвыряли любителей чужих девушек. Осколки взвизгнули мимо нас. К счастью, никого не задели. Мы, конечно же, грамотно попадали под стол, но невидимый агрессор больше никаких признаков жизни не подавал.
Наш гость оказался ранен. Тяжело, но не смертельно. А поверхностный осмотр разбомбленных давал серьезные основания полагать, что им наша помощь не понадобится.
Мы быстренько убрались оттуда, но раненого прихватили. Полгода он провалялся. Потом оказалось, что ехать ему некуда. А потом он продемонстрировал качества, абсолютно незаменимые при выполнении поручений деликатного свойства. Так и прижился.
Из-за дверей показалась супруга в синем бархатном платье, поверх которого лежало ожерелье. Красиво. Хотя лицо было немного напуганное.
— Ты знаешь, мама говорит — камни настоящие.
Мы переглянулись. Если эти булыжники настоящие, то страшно было представить, сколько стоит эта красота.
— С ювелиром стоит посоветоваться, — с непривычной задумчивостью проговорил Андрюха.
— Поеду к дяде Мише, — решил было я. Глянул на жену. Три года — бухнуло в голове. — Вы идите пока. Нам поговорить надо. — И под моим непристойным взглядом супруга приятно порозовела.
После приятнейшего воссоединения я оделся в более приличествующий визиту костюм, нежели мои кожаные одежды. Сунул было за пояс ствол. Да только зачем он у дяди Миши? Совсем уже было собрался уходить, сопровождаемый приятно замутненным взглядом супруги и вопросом «Ты скоро?», но меня поволокло к небрежно сваленной на пол амуниции. Пристегнул наручные ножны, сунул один из кинжалов за пояс и, серьезно успокоившись, двинул к дяде Мише, опираясь на солидную трость с синим камнем в навершии. Ожерелье хотел ссыпать во внутренний карман пиджака, но оно не помещалось. Я надел его на шею и спрятал под рубашку.
— Скоро! Пока.
ГЛАВА 3
Дядя Миша — еврей и осетин одновременно. Ну сами посудите, кем может быть этот человек? Фамилия его Абрамов, зовут Самуил, отчество Ахшарович. Ахшар по-осетински «отважный». И сын его, дядя Миша, очень смелый человек. И он очень гордится тем, что он осетин. И он очень гордится тем, что он еврей. И пусть вас не смущает, что осетина дядю Мишу зовут Самуил. У подавляющего большинства его сверстников, живущих у нас, как правило, два имени. Одно русское, другое родное. На призывы родных и близких переселиться на историческую родину, на землю обетованную, отвечает приглашением к себе и начинает красочно описывать прелести нашей земли для него давно обетованной.
Дядя Миша суров. И никогда не прощает никому ни одной ошибки. С таким человеком, говорит он, можно иметь дела. Но ему нельзя доверять. А доверие дяди Миши стоит очень дорого.
Дядя Миша может достать все. И может купить все. Кроме наркотиков. К нему стоит идти лишь если у тебя есть большие деньги, вещи, которые могут его заинтересовать, или если у тебя есть его доверие.
Дядю Мишу можно пугать. Только это бесполезно. У него за спиной фронтовая разведка, два ордена Красного Знамени, десять лет лагерей и жуткое количество родственников и друзей. Он никогда не расстается с изящной тростью, несущей в себе длинный обоюдоострый клинок, который он, не задумываясь, пускает в ход. В пределах досягаемости его длинных изящных рук всегда откуда-то возникает, в случае необходимости, конечно, до белизны вытертый ТТ, из которого он стреляет, как рукой кладет.
«Мой друг, — часто говорит он, — моя работа требует высокой душевной ответственности. — И, помолчав, добавляет: — Не все это понимают».
Дядя Миша — кристально честный человек. «Я — осетин, — говорит он, — и я — еврей. А такой человек должен быть порядочен вдвойне».
Он знает меня с детства. Как вся наша босоногая, со сбитыми коленками, дворовая интеллигенция, я собирал марки и увлекался нумизматикой. Какое роскошное слово. Звенящее, как молодое вино. И лопаются пузырьки на языке.