По стопам Господа
Шрифт:
Я заметил в этом бастионе несколько жалких лачуг, в которых, наверное, жили друзья и родственники старика — может быть, его внуки, — но это обстоятельство не лишало его веселого предвкушения хорошей катастрофы.
Я поднялся на самую высокую башню по лестнице, которая, судя по виду, в любой момент готова была обрушиться, и посмотрел вниз, на огромный двор замка Крак, на гигантские залы, в которых рыцари праздновали победы и собирались на совет в случае угрозы, на высокие сторожевые башни, с которых рыцари святого Иоанна Иерусалимского в давние времена вглядывались в бурые, суровые горы, высматривая надвигающегося Саладина.
Ястребы-перепелятники
А подо мною, в мертвом городе крестоносцев, царила тишина — но далеко не мертвая. В пыли играли арабские дети. Ослы бродили между валявшихся на земле камней, выпавших из стен, словно по узким улочкам. Думаю, нет более подавляющей картины, чем вид нецивилизованных людей, поселившихся в убожестве руин чего-то благородного и величественного.
И пока я предавался этим мрачным размышлениям, мое внимание привлекли три женщины в паранджах, которые вышли во двор группой, в европейских туфлях на высоких каблуках; они ступали очень осторожно, огибая лужи и дохлых кошек. Я спросил старика, кто это.
— Три жены шейха, — пояснил он.
Бедняжки! Они напоминали трех прекрасных дам, заточенных в замке людоеда, этакие три жены призрачного барона Крак-де-Шевалье.
Они шли по запущенному, почти необитаемому двору, столь тщательно закутанные, словно каждый камень скрывал притаившегося Ромео!
Зрелище запустения и разрушений, царивших в залах, величественной готической капелле, обширных конюшнях, помещениях стражи и сотнях комнат, было пугающим. Один этаж обрушивался на другой, винтовые каменные лестницы уходили в открытое небо.
Зал величиной с Вестминстер-Холл был завален обломками до половины высоты. Я наступил на несколько костей, которые выглядели как человеческие; мне пришлось поспешить прочь из-за туч пыли, мух и отвратительного запаха. И все же арки этого зала — чистая готика — взлетали ввысь, словно грегорианские песнопения.
Невнятно бормочущий старик провел нас в темные залы, в одном из которых указал на остатки турецких бань; были они устроены крестоносцами или берберами, которым в 1271 году рыцари святого Иоанна сдали замок, сказать не могу. Повсюду в руинах мелькали блестевшие, как у животных, глаза нынешних обитателей. Над убогой пещерой, из которой тянулся дымок от костра из веток колючих кустарников, я заметил вырезанную на каменном блоке стены Розу Англии.
Просто ужасно проехать такое расстояние, оказаться в окружении свидетельств былого великолепия — и столь мало знать обо всем этом!
Мой проводник боялся отправляться в обратный путь в темноте, из-за плохой дороги и вероятности появления разбойников, так что, несмотря на нежелание, мне пришлось подчиниться и покинуть замок. Старик, непрестанно болтая, дошел с нами до главных ворот. Я дал ему полкороны, половинку жареной курицы, пакет каштанов и два апельсина.
Он тут же скинул образ милого старичка и продемонстрировал оборотную сторону своей натуры — схватил полкороны и обрушился на меня с упреками. Он заявил, что один французский офицер дал ему десять шиллингов. Он просил добавить денег и даже призывал на помощь Аллаха.
Я обнаружил, что, когда происходят подобные вещи, почтительность мгновенно исчезает
Когда я сделал паузу, чтобы перевести дыхание, он уставился на меня с предельной почтительностью и, тщательно припрятав полученные деньги, шагнул вперед, схватил меня за руки, чтобы подчеркнуть свое уважение. Я похлопал его по плечу, добавил мелочи, и мы расстались по-дружески.
Последнее мое воспоминание об огромной крепости Кракде-Шевалье связано с этой старческой, но невероятно подвижной фигурой, энергично махавшей нам вослед.
Высоко в горных снегах, на уровне шесть тысяч футов выше уровня моря, растут последние кедры Ливана. Там осталось около четырех сотен ветеранов, некоторые из них достигают 80 футов в высоту и огромного обхвата ствола. Их предки давали древесину для Храма Соломона, и величие этих кедров стало основой для множества прекрасных метафор у авторов ветхозаветных текстов, ведь кедр считался царем деревьев.
«Отворяй, Ливан, ворота твои, и да пожрет огонь кедры твои.
Рыдай, кипарис; ибо упал кедр, ибо и величавые опустошены; рыдайте, дубы Васанские, ибо повалился непроходимый лес» 93 .
В этих словах пророка Захарии звучит поэтическая мысль: когда падает наземь царь деревьев, ель и дуб, как более слабые, оплачут смерть своего монарха.
Я всегда буду сожалеть, что не посетил Гору кедров. Мне сказали, что недавний снегопад сделал дорогу непроходимой. Скорее всего, многие знаменитые английские кедры изначально происходят из Ливана; мне говорили, что монахи-марониты, сегодня охраняющие кедровую рощу, охотно раздают семена, которые в подходящей почве непременно прорастут. Я вспомнил рассказ одного из садовников аббатства Драйбург в Шотландии: роскошный кедр в его владениях был посажен крестоносцами; но после я где-то вычитал, что первые кедры в Шотландии датируются лишь 1740 годом, их посадили на землях маркиза Линлитгоу в поместье Хоуптоун. Однако в Англии существуют более старые кедры — например, знаменитый кедр в Энфилде, посаженный между 1662 и 1670 годами доктором Робертом Ювдейлом, а также великолепный кедр в Бретби-парке в Дербишире и кедры в аббатстве Уобурн и неподалеку от замка Уорик.
Утром я покинул Бейрут по французской почтовой дороге, ведущей на Дамаск. Она поднимается по территории Ливана и пересекает горный перевал на высоте примерно пять тысяч футов над уровнем моря.
Дорога идет над белыми летними виллами, окна которых смотрят на зеленый туман деревьев, голубую арку моря и извилистое побережье к северу от Триполи и к югу от Сидона. Затем оставляет подобные банальности и взбирается еще выше, с почти варварской решимостью выходя в призрачный мир ущелий и скальных обрывов, опасных поворотов и внезапных изгибов, от которых перехватывает дыхание. А когда дорога поднимается на самый верх, слепящее солнце теряет свой жар, и воздух становится холодным. Постепенно передо мной раскрывалась обширная панорама Ливанского хребта: сотни миль высокогорья, каньонов и горных пиков, безмолвных и сияющих на солнце, просторный мертвый мир, поднятый к безоблачному небу.