По стопам Господа

Мортон Генри Воллам

Это действительно страница из «Тысяча и одной ночи»: заурядная дверь ведет с заполненного людьми пыльного базара, где ослы и верблюды, проходя мимо, прижимают вас к стене. Но с той стороны двери находится волшебный дворец с тремя сотнями комнат. В густых зеленых листьях апельсины и лимоны сияют на ярком солнце, вода плещет в мраморных фонтанах, и даже крики на улице снаружи стихают в этом тайном раю.

Еще одно изысканное строение Дамаска — Великая мечеть, которая раньше была христианской церковью, посвященной Иоанну Крестителю. Ее часто сжигали и разрушали, но ничто не может скрыть великолепие того старого храма, который построил император Феодосий Великий в 375 году.

В узком проулке возле мечети, утопая в зеленом саду, прячется,

на мой взгляд, главное сокровище Дамаска. Оно останется в моей памяти, когда забудутся более великолепные и амбициозные сооружения. Это скромное надгробие великого Саладина, героя «Талисмана» Вальтера Скотта и одного из тех врагов христианства, кто упоминается во всех исторических книгах как храбрый и благородный противник.

Святилище при захоронении не больше обычной комнаты. Над входом надпись по-арабски:

«О Аллах, прими эту душу и открой для него врата Небес, это последняя победа, на которую он надеялся».

Внутри тихая мраморная камера со стенами из полосатого камня и арками, выложенными прекрасными цветными плитками. Там едва хватает места, чтобы обойти вокруг резного мраморного саркофага, в котором покоятся останки великого поборника ислама. На надгробии лежат обрамленные картины, представляющие главные деяния и подвиги Саладина в защиту мусульманской религии, а в изголовье — тюрбан Саладина.

Могилу охранял старый шейх, сидевший снаружи у двери, на солнцепеке. Он вошел и обратился ко мне на арабском, объясняя деяния и подвиги Саладина.

Я хотел бы сказать ему, что мы, англичане, помним Саладина в основном потому, что он сражался против Ричарда Львиное Сердце, который практически не бывал в собственной стране и едва не раздавил ее население грузом налогов, собиравшихся на выкуп его романтической персоны из плена, — и тем не менее считается одним из наших любимейших героев.

Мы могли бы насладиться занимательной беседой, но я был в состоянии только кивать и делать вид, что понимаю, что говорит мне старик.

Судя по всему, Саладин был великим и добрым человеком, даже если не принимать на веру множество легенд, окутавших его образ, и добраться до твердой почвы исторических фактов. Боюсь, приходится признать, что он мог похвалиться большим количеством христианских добродетелей, чем его противники.

Как все в Англии знают историю о короле Альфреде и пирогах, а в Шотландии каждый может рассказать вам про Брюса и паука [16] ; на Востоке же все готовы поделиться преданиями о доброте и сострадании Саладина (здесь его называют Салах ад-Дин, что звучит гораздо лучше).

Остается историческим фактом, что этот человек, изгнавший крестоносцев из Святой Земли, завоевывал провинции, собирал немыслимые богатства, раздавал свои сокровища и умер таким нищим, что один из его друзей написал: «Мы вынуждены брать деньги в долг, чтобы приобрести все необходимое для похорон, вплоть до вещей, стоивших ему полушку, вроде соломы, которую нужно смешать с глиной (для кирпичей, из которых складывали склеп)».

16

По преданию, король Уэссекса Альфред Великий однажды переоделся нищим и «пошел а народ»; он нанялся в прислуги к некоей бедной женщине и попытался приготовить еду, но пироги сгорели, и король в награду получил изрядную порцию тумаков. В Шотландии бытует легенда о короле Роберте Брюсе, который после шести поражений от англичан укрылся в одинокой хижине — и увидел паука, шесть раз подряд безуспешно пытавшегося перекинуть нить со стропила на стропило, но на седьмой раз преуспевшего. Брюс воспринял это как знак, вновь собрал войска — и в седьмой битве разгромил англичан. — Примеч. ред

Похоже, Саладин совершенно не заботился о деньгах и много жертвовал бедным, в то время как ведение войны требовало

значительного количества золота. Умирая, он призвал к себе знаменосца и сказал:

«Ты носил мое знамя во время войн, ты понесешь теперь знамя моей смерти. Пусть это будет жалкое тряпье, насаженное на копье, и когда ты понесешь его через Дамаск, кричи людям: „Эй, по смерти своей Повелитель Востока не может взять с собой ничего, кроме этого одеяния“».

Свидетели описывали, как погребальный кортеж Саладина двигался по узким улицам Дамаска в 1193 году, как люди рыдали и кричали, что святой покинул землю. Пожалуй, самый значительный вклад в память о Саладине — тот факт, что все двери были открыты, но «никто не думал о грабежах».

Довольно любопытно, что единственный грязный трюк, который предпринял этот образец рыцарственности, был обращен против Ричарда Львиное Сердце. Во время битвы под Яффой любимый конь Ричарда Фануил, «желтой масти», не менее знаменитый, чем его владелец, был убит. Ричарда вынудили спешиться. Саладин увидел это и поразился тому, что столь благородный воин принужден сражаться пешим. А потому послал своему сопернику в подарок великолепного арабского скакуна.

Вероятно, в тот день Ричард был в особо хитроумном настроении. Он приказал одному из своих рыцарей сесть верхом на коня и опробовать его. Не успел тот сесть в седло, как конь, закусив удила, галопом помчался назад, прямиком к Саладину.

Только очень склонный к злым умыслам человек мог приписать Саладину такое коварство! От одного из присутствовавших — Бернара де Трезорье — мы знаем: Саладин настолько устыдился, что Ричард мог счесть его дар ловушкой, что не поднимал глаз, принося извинения английскому рыцарю.

Однако обратно к англичанам он отослал его на коне, обладавшем меньшей привязанностью к дому; и на этом скакуне Ричард сражался вплоть до бесславного конца крестового похода.

Покидая могилу Саладина, я думал о том, какое удовольствие стоять у захоронения героя, чья жизнь прошла испытание временем. Он был одним из величайших врагов христианства, но столь прекрасны свойства его ума и сердца, что мы не можем помыслить о нем без восхищения. Его жизнь будто управлялась справедливостью, правдой и состраданием.

На самом деле исследователь крестовых походов обязан, пусть и с неохотой, признать, что Саладин был в сердце своем добрым христианином. И в этом одно из небольших проявлений иронии Времени!

11

Я каждый день вспоминал об умиравшей от голода салюки из Баниаса. Иногда я был почти уверен, что собака мертва; в другие моменты я верил, что она поправилась. Может показаться нелепым, но это несчастное существо полностью спутало мои планы; впрочем, вся жизнь состоит из таких банальных инцидентов и случайностей. Не пообещай я самым патетическим образом вернуться и проверить, как дела у собаки, я бы не поехал на юг, в Трансиорданию по пустынной дороге через Эль-Сананейн и Дераа, по дороге, которая совсем не манила меня. Однако я чувствовал, что не смогу иначе поладить со своей совестью.

Итак, к изумлению водителя, я отправился на юг, по древнему караванному пути из Дамаска в Галилею, а затем свернул к западу на Кунейтру, и к полудню мы были в Баниасе.

Если необходимость сдержать слово, признаюсь, сделала меня нетерпеливым и раздражительным, все эти чувства как рукой сняло, когда я въехал в нищую деревушку. Я сразу понял, что в течение недели являлся главным предметом разговоров в Кесарии Филипповой! Следовало знать, что те, кто были на работе, на горном склоне, слышали обо мне, когда возвращались домой; а те, кто меня в глаза не видел, получили детальное и красочное описание сумасшедшего англичанина, который остановился, чтобы подобрать на дороге собаку. В итоге, стоило мне появиться, вокруг собралась вся деревня — но отнюдь не с тем мрачным, суровым выражением лиц, которое пугает нервных туристов; напротив, все смеялись, улыбались и кричали: «Абу кельб, абу кельб!», что означает «отец собаки».