По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
В Принаньшанье возделывают: пшеницу озимую (сеют мало) и яровую, ячмень, обыкновенное просо (сяо-ми), итальянское просо (со), гаолян, рис, несколько сортов гороха (дао), бобы, картофель (только в окрестностях Гань-чжоу-фу и Лян-чжоу-фу), кунжут (Sesamum indicum, чжи-ма), люцерну (му-су), мак и, кажется, хлопчатник. Ячмень засевается почти исключительно двух сортов: остистый (да-ми) и голый (чэн-ко); пшеница, главным образом яровая безостая (хан-дами); она обладает способностью, преимущественно перед другими сортами, куститься, но требует сильного удобрения; поэтому, если она где-либо всходит густо, часть ее обязательно вырывают. Названные сорта пшеницы и ячменя не особенно чувствительны к холоду. Они высеваются на значительных высотах в горах и случается, что жать их приходится по снегу.
Это все, что я могу сообщить пока о сельском хозяйстве в Принаньшанье.
8 апреля мы покинули Гань-чжоу. Обогнув с юга город и пройдя здесь вброд правый рукав Хэй-хэ, мы вышли на колесную дорогу, ведущую к городку Нань-гу-чэн и монастырю Ма-ти-сы. Говорят, что из р. Хэй-хэ выведено в обе стороны 54 оросительные канавы. Очень возможно, так как арыков, переполненных мутной водой, мы встретили здесь действительно очень много; в некоторых из них вода выходила из берегов и грязными каскадами изливалась на дорогу, по которой и продолжала уже течь далее до встречи с первым поперечным арыком.
Окрестности Гань-чжоу в эту сторону густо заселены: хутора, поля и древесные насаждения тянутся почти без перерыва на протяжении целых двадцати километров, т. е. до селения Пин-фын-ча, расположенного на самом крайнем из арыков, выведенных из р. Хэй-хэ, и в то же время на рубеже лёссовой площади и каменистой степи с наметенными на нее горами сыпучих песков.
Лёсс Гань-чжоуского оазиса очень типичен, без следов какой-либо слоистости. Он не содержит также гальки и нередко образует совершенно вертикальные обрывы высотой в несколько метров; такие обрывы особенно многочисленны у укрепленного селения Сань-ши-ли-пу, и здесь, местами, дорога идет по глубоко врезанному в лёссовую почву тальвегу [162] . Мощности лёссового пласта определить мне не удалось, но я думаю, что он даже у помянутого селения не превышает в глубину 45–60 м. Отсюда же толщина пласта убывает постепенно на север и быстрые на юг, где из-под него, за селением Пин-фын-ча, и выступает подстилающий его рыхлый конгломерат.
162
Тальвег (нем. Talweg, от tal «долина» и weg «дорога») – линия, соединяющая наиболее пониженные участки дна реки, долины, балки, оврага и др. вытянутых форм рельефа
В Пнн-фын-ча мы ночевали. Каменистая степь, которая расстилается к югу от этого селения, не вполне еще пробудилась от продолжительного зимнего сна, несмотря на то, что вот уже около месяца, как стояли очень теплые дни; но она уже стала пробуждаться, и признаков этого пробуждения было много, но только они еще не бросались в глаза: нужно было хорошо всмотреться, чтобы заметить фиалку (Viola sylvatica var. rupestris Rgl.), сиротливо приютившуюся под сенью прошлогодней полыни, или зеленый молодой побег в чиевой поросли; надо было поднять камень, чтобы найти под ним резвых жучков из рода Scleropatrum или Tentyria, и напряженно присматриваться к ярко освещенной полуденным солнцем поверхности какого-нибудь глинистого бугра, чтобы уловить быстрые движения красивой Cicindela tricolor, Adams (var.). Из птиц мы здесь встретили пустынных чеканов (Saxicola isabellina Cretzchm) и первые экземпляры Podoces humilis Hume.Об этой последней будет сказано несколько слов ниже.
Этой степью дорога шла около шести километров, потом, за безымянным саем, галька почти совсем исчезала, и перед нами развернулась песчано-глинистая равнина, поросшая лишь эфедрой и чием. Сперва почва имела красноватый оттенок, затем глина стала все более и более напоминать цветом лёсс и, наконец, километров за пять до селения Лян-чжо-чэна, перешла в этот последний. Отсюда до селения Лян-чу-чэна, на протяжении шести километров, местность получила волнистый характер; дорога шла и гору и, подымаясь с одной лессовой террасы на другую, достигла, наконец, наивысшей своей точки, откуда открылся чудный вид на глубокую долину р. Су-юй-хэ.
Оставив селение позади, миновав затем и красиво расположенную на полусклоне кумирню, мы спустились к реке, которая здесь еле-еле струилась: почти вся вода ее была уже разобрана на арыки и неслась теперь высоко над ее ложем. Вода бежит в гору! – вот впечатление, которое производят на наблюдателя подобного рода сооружения. И хотя в горной Бухаре я видел и более замечательные постройки – канавы-корыта, прилепленные к отвесной скале, но и здесь я не мог не полюбоваться крайне простыми, но оттого ничуть не менее удивительными творениями китайского простолюдина – арыками, выносящими воду на площадь, лежащую метров на девяносто выше речного уровня.
Дорога пересекает долину р. Су-юй-хэ и, круто поднявшись на противоположный ее склон, бежит среди возделанных полей вплоть до г. Нань-гу-чэна, т. е. «южного старого города», о прошлом которого нам, однако, ничего неизвестно. Он стоит вправо от дороги и имеет высокие, но уже местами осыпавшиеся стены. Проехав по его предместью, состоящему из ряда убогих лачужек, тылом обращенных к городской стене, мы остановились в небольшой и уже довольно ветхой кумирне, расположенной на пригорке, отделяющемся от предместья широким, но неглубоким логом.
Эта кумирня по внешности не отличалась от подобного же рода построек, попадавшихся нам ранее в Китае, но на внутренних стенах ее главного корпуса мы нашли живопись, по поводу которой мне приходится дать читателю небольшое объяснение.
Картина изображает некоторые отделы ада, в которых грешников подвергают всевозможным истязаниям: их варят в кипятке, распинают на кресте головой вверх и головой вниз, им вылущивают глаза, вырывают язык, их четвертуют, режут на куски, обдирают с них кожу, сажают на кол, толкут в ступе, поджаривают на сковороде, скальпируют, распиливают пополам, у них вырезают внутренности, им разбивают череп и предают множеству других мучений. Все это делают «гуи» – демоны по приказанию князей – ванов, управляющих десятью отделами ада.
Художник хотел придать «шоу-гуям» отталкивающий, свирепый вид, князь же ада нарисован без всякой утрировки: это рыжеволосый, краснолицый и широкоскулый субъект с большим круглым носом и голубыми, глубоко сидящими глазами, густыми нависшими бровями, столь же густыми усами и бородой клином. Это не плод воображения художника, это – портрет. Но кто мог служить ему оригиналом? Уж, конечно, не современный европеец, так как китайцы только потому и величают европейцев «ян-гуй-цзы» – заморскими чертями, что своих гуев искони рисовали рыжеволосыми.
Сохранились указания, что уже во времена Чжоуской династии китайцы имели обыкновение рисовать портреты чужеземных послов и что тот же обычай удержался и в последующие времена; так, китайцы, например, пишут: «Министр Дэ-юй представил… так как хагясы открыли свободное сообщение с Серединным государством, то надобно написать портрет их государя для показа будущим векам» [163] . «Янь-ши-гу представил доклад, в котором просил дозволения по примеру чжоуских историографов, во времена Ву-вана составивших Ван-хой-бянь, составить Ван-хой-ту, где были бы нарисованы и описаны одежда и убранстве» инородцев (маней)…» [164] и т. д. Более систематическую работу в этом направлении предпринял император Цзянь-лун, по приказанию которого был составлен замечательный труд, озаглавленный Хуан-цзин-чжэ-гун-ту и представлявший иллюстрированное описание инородцев Китая. Такие альбомы могли, без сомнения, служить прекрасным источником для заимствования, и надо думать, что и наньгучэнский художник имел один из них под руками, когда писал Ян-вана и гуев.
163
Иакинф [Бичурин]. «Собрание сведений о народах Средней Азии», I, 2. с. 451. (Примеч. Г. Е. Грум-Гржимайло).
164
Ивановский. «Материалы для истории инородцев юго-западного Китая», I, с. 59.