По ступеням «Божьего трона»

Грум-Гржимайло Григорий Ефимович

Между тем к восьми часам небо стало заволакиваться свинцовыми тучами, а вскоре затем в долину спустился и вчерашний туман, затянувший густой завесой соседние горы. Счастье еще, что брат успел засечь километрах в 15 впереди выдающийся своей формой гребень увала; на него-то мы и шли по буссоли в течение трех последующих часов, причем то и дело меняли тропинки, которые, по-видимому, протянулись здесь широким поясом вдоль долины. Подойдя к помянутому увалу, мы обогнули его и стали бивуаком в широком логу, на берегу небольшого ручья.

Дорогой мы слышали учащенную пальбу, вскоре, впрочем, стихшую; затем прошло добрых два часа, и мы стали уже подумывать, не случилась ли с нашими охотниками история, подобная вчерашней, когда вдруг на гребне холма стали вырисовываться конные фигуры казаков. Они привезли с собою трофей – шкуру медведя (Lirbus pruinosns Blyth.), которого в тумане они приняли было за дикого яка и расстреливали затем, очевидно, уже мертвого в течение чуть не десяти минут.

– Должно, первая же пуля угодила ему в сердце, и как был он на кочке, так и сел на нее. С кочкой-то вместе в тумане он и казался нам невесть какой махиной. Стреляем в него, как в мишень, шагов с пятидесяти, а он хоть бы что – не двигается. Что за оказия?! Подошли еще ближе и тут только разобрали, что не як это, а мишка: сидит, а голова уже свесилась набок. Ну, тут мы уже понабрались храбрости, да всей гурьбой к нему. Смотрим, а он уже мертвый, и из пасти у него кровь сочится…

Как-то само собой сделалось, что, несмотря на туман и снежный буран, охотники разом выбрались к бивуаку; но не столь счастлив был Хассан с ишаками. Благодаря размякшей почве, ишаки с самого утра пошли плохо. Хассан отстал от каравана, во время снежной метели потерял след и пошел вперед на авось. Сперва все же дело у него спорилось, но когда буран усилился, он не смог заставить ишаков идти против ветра и решил переждать непогоду. Потом он тронулся было вперед, но, дойдя под густым снегом до какой-то балки, не решился продолжать путь дальше и, сняв вьюки, расположился в ней на ночлег. Между тем, проискав его безуспешно до сумерек, мы провели тревожную ночь, и чуть только забрезжилось, уже снова послали казаков на розыски. К счастью, на этот раз последние не были особенно продолжительными. Хассан отыскался, и мы получили возможность в тот же день двинуться дальше. Но станция эта оказалась еще более трудной, чем предшедшие две. Уже с раннего утра небо было хмурым, перепадал снег, дул порывистый ветер; к десяти же часам этот ветер перешел в бурю с юга, притом настолько сильную, что временами казалось, что задыхаешься, и это сидя на лошади. Буря росла в силе около получаса, затем стала постепенно стихать и, наконец, через новые полчаса перешла в средней напряженности ветер, в котором продолжала еще некоторое время крутиться крупа вместо снега.

Местность, по которой мы в этот день шли, изменила свой прежний характер слегка волнистой степи: увалы стали круче, пади глубже, кипец уже не одевал сплошным ковром горные склоны. И чем дальше мы шли, тем пустыннее становились горы, тем чаще попадались пространства, лишенные вовсе растительности или прикрытые лишь спорадически порослью из мелких красных Sedum. Для каравана эти оголенные площади предоставляли истинное мучение, так как в их напоенной водой низкой глинисто-песчаной почве животные вязли буквально на каждом шагу. Будь станция длиннее, наши лошади выбились бы, конечно, из сил, но на их и наше счастье на седьмом километре от ночлега у правого борта оврага, на дне которого струился ручей, мы обнаружили первые признаки поисковых работ – небольшой арык, ямы, штольни, кучи отвала. Мы догадались, что достигли, наконец, того золотопромышленного района, который охватывает речки, слагающие Хый-хэ и Тао-лай-хэ, и теперь нам оставалось отыскать золотоискателей, дабы склонить их вывести нас на северный склон Ци-лянь-Шаня; в крайнем же случае мы решились обратиться за помощью к китайскому надсмотрщику, который, как нам говорили, жил в центре этого района и имел в своем распоряжении человек тридцать китайских солдат.

Мы отправились вверх по помянутому оврагу, так как сюда вела тропа со свежими следами лошади и человека.

Мы угадали направление и, действительно, менее чем в полчаса достигли убогой закоптелой мазанки, в которой и застали всю артель золотоискателей – человек десять дунган и китайцев.

Оказалось, что они были уже предупреждены о нашем предстоявшем прибытии в их район; кем и когда – осталось нам неизвестным, и с первых же слов согласились дать нам проводника до Су-чжоу.

На ночлег мы остановились километрах в четырех к западу от прииска, в речной долине, обильно поросшей кипцом. Вечером на фонарь прилетели две бабочки – Agrotis xanthographa F. и Dasypolia sp.? – факт тем более удивительный, что при ветре термометр показывал 3° ниже нуля [221] .

221

Впрочем, при столь же низкой температуре попадались нам бабочки и раньше; так, не далее как накануне, нам попались ночницы: Psesudohadena oexa Stgr. и Dyschorista suspecta Hb.

На следующий день нам обещан был переход на северный склон Ци-лянь-Шаня. Непогода в долине верховьев Хый-хэ до такой степени нас измучила, что обещание это было принято в отряде с особенной радостью. И этому радостному настроению вполне отвечало утро 21 августа – морозное, но ясное.

Проводник повел нас ломаной линией прямо на север. Он уверял при этом, что ведет нас кратчайшей дорогой на перевал Лао-ху-ши, чему приходилось поверить, так как мы действительно шли без тропинки то поперек горных увалов, то вверх по их гребню. Подъем на перевал оказался пологим, но тем не менее животные одолевали его с трудом, благодаря напитанному водой, рыхлому, глинисто-песчаному грунту дороги. Только там, где густо рос Sedum, почва оказывалась немного плотнее. Но этот Sedum рос спорадически, подушками, промежутки же между ними заполняла потянутая тонкой ледяной коркой липкая буро-красная грязь, в которой и вязли то и дело вьючные лошади.

Сплошных насаждений кипца здесь уже не встречалось; он сопровождал лишь узкой лентой сбегавшие к югу ручьи, да виднелся кое-где по ложбинкам; зато всюду, куда хватал глаз, на буро-красном фоне голой земли торчали красными кочками густые насаждения Sedum algidum var. altaicum Maxim.Sedum, впрочем, не единственное растение, встретившееся нам в этой местности; я видел здесь также синие Tanacetum, Delphinium, Gentiana, Aster, но, попадаясь отдельными экземплярами, не эти травы дают главный тон растительности горных покатостей под перевалом Лао-ху-ши, а именно помянутые колонии Sedum algidum.

Перевал Лао-ху-ши, абсолютная высота коего определилась в 14183 фута (4323 м), представляет неглубокую, плоскую седловину среди буро-красных глинисто-песчаных холмов, которые далее к западу быстро крупнеют, уходят под вечный снег и образуют водораздел между бассейнами Хый-хэ, Ма-суй (шуй) – хэ и Линь-шуй-хэ.

Таким образом, в области обоих истоков Эцзин-гола водораздел слагают сходные породы – золотоносные красные конгломераты и красные же и желтые глинистые песчаники, относимые, однако, Обручевым к разным возрастам: на востоке к надкаменно-угольному 169, на западе же к гобийскому (третичному) 170. Нельзя при этом не иметь в виду, что между теми и другими существует непрерывная связь в виде образованных тождественным материалом гор, особенно развитых, как это и указывалось в своем месте, вдоль правого берега Бабо-хэ и в низовьях Хый-хэ.

Орографические и геогностические особенности местности, лежащей в верховьях р. Бабо-хэ, названный исследователь описывает следующим образом.

Ши-шань, т. е. Северо-тэтунгский хребет, представляется ему тройным: южная гряда этого хребта, сложенная из осадочных пород каменноугольной формации, выше; северная же, образованая надкаменноугольными песчаниками, главным же образом желтой и белой, обильно содержащей гальку песчанистой глиной, площе других. На этой-то последней находится высшая точка перевала и с нее-то стекает на запад-северо-запад речка У-ни-хэ (Бабо-хэ), широкая долина которой отделяет хребет Рихтгофена от части хребта Ши-шань, находящейся к западу от перевала Ма-лин (Чжи-нань-дэн) и носящей название Ма-лин-шань (Вэн-ли-коу Нань-шань); последняя представляет цепь высоких мелко-расчлененных вершин, не достигающих вечно снеговой линии, но обилующих пестрыми (красными и белыми) осыпями, прямо указывающими, что они состоят из той же свиты рыхлых надкаменноугольных песчаников и глин, которая встречается и при подъеме с юга на перевал.

Ма-лин-шань на западе понижается и постепенно сливается со второй грядой Ши-шаня, а на востоке его пересекают две речки, Лун-ту-хэ и Эр-ду-хэ, берущие начало с хребта Рихтгофена и текущие к югу, в Да-тун-хэ. От верховий долины У-ни-хэ эти речки отделены плоскими, невысокими увалами, которые замыкают долину У-ни-хэ на востоке, образуя связь между хребтом Рихтгофена на севере и хребтом Ма-лин-шань на юге. С перевала дорога спускается в широкую и плоскую долину одной, из вершин У-ни-хэ и ло ней выходит в продольную долину этой речки, образуемой несколькими ручьями, стекающими как с северного склона хребта Ма-лин-шань, так и с южного склона хребта Рихтгофена, который также сложен из пестрых и рыхлых надкаменноугольных песчаников и представляет гряду, отделенную долиной от высокой скалистой цепи, составляющей главную массу названного хребта.