По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
Еще более удивительная гора подымается к северо-западу от Турфана; она называется «Линь» и представляет совершенное чудо: нет на ней ни растений, ни деревьев, ни птиц или зверей; все ограничивается здесь группою самых красивых пестрых скал, на вершине которых находится озеро с темно-фиолетовым пиком посередине и с сокрытыми в водах его волосами целой сотни тысяч лоханей; некогда грешники, они, подвизаясь на поприще добродетели, возвысились здесь до бессмертия!.. Камни, твердые, как кость, и прозрачные, как нефрит, покрывают все склоны следующей горы и почитаются за кости этих святых; другие такие же камни, торчащие из гор в виде рук и ног, считаются уже останками самого Будды, который равным образом здесь стал бессмертным! [91]
91
Риттер. «Землеведение Азии». II, 1859, с. 43.
Кроме этих гор, есть еще не менее удивительная гора, называемая Чешы, с чудной формы красными глыбами, венчающими вершину ее, и другая – Тань-хань-шань, покрытая уже вечными снегами и льдами.
Нельзя сказать, чтобы эти и им подобные известия о Турфане отличались особенной ясностью, но то, что понаписали по поводу всех этих рассказов европейские их комментаторы, отличается еще большей фантастичностью.
Неправильно истолкованные китайские описания эти побудили Гумбольдта включить и Турфан в им столь излюбленную, но существовавшую только в воображении ее автора, среднеазиатскую вулканическую область, а Риттер, нисколько не подозревая «классической» ошибки этого ученого, поспешил возвестить образованному миру, что все то, что «было прежде лишь компиляцией китайских источников и гипотезой (?), возвысилось ныне до истины, благодаря великому исследователю Кордильеров, и сделалось предметом важных соображений и новых будущих исследований…», которые, сказать кстати, шаг за шагом опровергали эту «истину», подтверждая в то же время неясные только по своей краткости описания китайских географов… Как бы то ни было, но европейские ученые сделали все с своей стороны, чтобы еще сильнее заинтересовать Турфаном пытливый ум человека, и Реклю был совершенно прав, сетуя на отсутствие исследований в этой «стране различных чудес» с ее «огненным округом» (Хо-чжоу) или (?) «горой с огненным жерлом» (Хо-янь-шань), извергавшим некогда лаву, пепел и клубы дыма, с ее замечательным пиком, поднимающимся уступами, состоящими (?!) из агатовых галек, и другими естественными ее достопримечательностями…
Реклю писал эти слова уже после появления отчета Регеля об его путешествии в Турфан, сопряженном с такими затруднениями для последнего, каких не приходилось испытывать ни раньше, ни после ни одному из русских исследователей притяньшаньских земель; вот почему мы должны быть в высшей степени благодарны этому отважному натуралисту и за то немногое, что сообщил он нам об этой стране. Но и это немногое так интересно, что способно возбудить любопытство в самом бесстрастном читателе, и это хотя бы уже потому, что Регель говорит нам не об удивительных природных явлениях, которым в настоящее время уже мало кто верит, а о памятниках седой старины, о городах, выстроенных до начала христианского летоисчисления, о мечетях, переделанных из церквей, о сводчатых постройках какого-то, давно забытого в Средней Азии, стиля. Подобные развалины способны всего более, разумеется, поддержать в народе память о былых временах, и, по-видимому, действительно легенды о великом прошлом этой страны здесь еще многочисленны. Надо только уметь их собрать, и тогда, может быть, многое темное в этом прошлом получило бы хотя бы слабое освещение.
Если исключить чрезвычайно ограниченные исторические сведения о Турфане, заключающиеся в китайских летописях и географиях, и ничего не значащие известия, вроде, например, таких, что «нравы люкчунцев простые», то вышеизложенным мы, кажется, можем вполне ограничить весь тот запас знаний, с каким мы в октябре 1889 г. вступали в эту страну. Запас небольшой, но в общем совершенно достаточный для того, чтобы побудить нас возможно шире исследовать эту сказочную область, в течение двух тысячелетий жившую уже исторической жизнью и временами игравшую весьма выдающуюся роль среди государств Внутренней Азии. К сожалению, три причины: незнание местного языка, скудные средства и враждебное отношение к экспедиции китайских властей очень скоро указали нам те границы, в пределах коих мы могли еще надеяться что-нибудь сделать…
Громадные снеговые массы венчают хребет, с севера ограничивающий Турфанскую низменность; но и этот хребет служит только пьедесталом величественному трехглавому пику, всегда игравшему роль священной горы и божьего трона в воображении народов, когда-либо живших у подножия его.
«Та-мо-фу (Будда) избрал эту гору своим постоянным жилищем, – говорили нам бонзы [92] , – и это потому, что с нее очень близко до неба…»
92
Т. е. хошани, китайские жрецы.
Абсолютная высота ее, однако, менее значительна, чем например, Хан-тенгри, Мустаг-ата, Дос-мёгон-ола и других памирских и тянь-шаньских колоссов; зато относительная – до такой степени чрезмерна, что не может не произвести подавляющего впечатления на человека: и недаром же монголы называют ее «Богдо-ола», тюрки – «Топатор-аулие», а китайцы «Чудотворной горой» (Линь-шань) или «Горой счастья и долголетия» (Фу-шэушань).
«Снега и льды этой дивной горы сияют подобно кристаллам, а сама она столь высока, что заслоняет собою и солнце и месяц!» – так восклицает китаец [93] , и восторг его нам совершенно понятен. Стоит только представить себе печальные картины, характеризующие вообще природу тех стран, которые пустынным кольцом окружают колоссальный и необыкновенно круто уходящий здесь в небо горный массив, всю эту необъятную площадь в высшей степени однообразно сменяющих друг друга совсем бесплодных центрально-азиатских гор и долин для того, чтобы понять и те чувства, какие должен был испытать человек при созерцании дивной панорамы диких скал, лесов и альпийских озер, которая вдруг открывалась перед ним у подножия этого недосягаемого гиганта!
93
Иакинф [Бичурин]. «Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана», 1829, с. 92.
«Эта гора – жилище богов!» – так подумал номад, и бог Та-мо-фу поспешил подтвердить это собственноручной надписью на одной из выдающихся в озеро скал: «Люди, молитесь мне здесь, ибо место это избрано мною!» И с тех пор гора эта, действительно, чтится людьми и со всем, что на ней, считается достоянием божиим. Впрочем, не все места на ней равно священны, так как обыкновенно только высочайший из пиков служит Та-мо-фу достойным престолом. «В своих льдистых чертогах он, однако, не всегда пребывает и, соскучившись, иногда спускается вниз для того, чтобы покататься на озере… и тогда многое необыкновенное совершается в этих горах, а все озеро блестит огоньками… Но только одни великие постники удостаиваются видеть во всей его полноте такое проявление могущества божия!..» Мы были не только не великие постники, но даже люди чуждой религии, а потому, как уже известно читателю, несмотря на самые тщательные поиски, никаких надписей на скале не нашли и путешествующего Будду не видели. Впрочем, это отнюдь не помешало нам заняться всесторонним, по возможности, изучением этой чудной горной группы.
Так как читателю известны уже результаты пребывания нашего в горах Богдо-ола, то с крайнего запада мы поспешим перенестись на восток, к крутому понижению главного массива Тянь-Шаня. Ничего особо величественного мы здесь не увидим, но зато много оригинального и совсем неожиданного. Вчитываясь в историю древнего чешыского владения, переименованного впоследствии в Гаочан, легко заметить, что хунны, жеужани и гаогюйцы во всякое время и без всяких, по-видимому, затруднений переваливали из джунгарских степей в нынешнюю Турфанскую область, и так же легко в свою очередь сообщались между собой оба владения – Южное и Северное Чешы. Между тем все, что писалось до сих пор о Восточном Тянь-Шане, рисовало последний вечноснежным, совершенно недоступным хребтом. Сказать, что оба эти факта взаимно исключали друг друга, разумеется, было нельзя; тем не менее можно было думать, что географы, следуя Риттеру и Гумбольдту, изображали не совсем точно Восточный Тянь-Шань. И подобного рода априорные заключения, как мы уже видели, получили самое полное подтверждение после наших исследований этой части хребта.
На меридиане Пичана широкая колесная дорога пролегает через Небесные горы; к западу от нее высятся в виде гигантской щетки сланцевые скалы, образующие здесь совсем невероятный по своей крутизне обрыв главной массы хребта; на востоке же расстилается площадь, всхолмленная выходами гнейсов, кристаллических известняков, сиенитов и глинистых метаморфических сланцев, которые то торчат отдельными невысокими сопками, то собираются в гряды с преобладающим направлением к северо-востоку. Это область самого сложного геологического строения и большого как политического, так и историко-географического значения. Пониженная в долинах своих до высоты несколько большей 5 тысяч футов (1525 м), она представляет немало удобных проходов с юга на север, а потому, служа в настоящее время торговым целям, некогда играла роль именно тех ворот, через которые дикие орды кочевников вторгались в богатые культурные округа Восточного Туркестана.
Между этими двумя крайними точками: колоссальным Богдо-ола и вышеописанным крутым понижением Тянь-Шаня, последний очень высок и, переходя своим гребнем за линию вечного снега, вообще говоря, труднодоступен. Южные его склоны положе, но вместе с тем и пустыннее северных. Множество диких и бесплодных ущелий ведут в эти горы, но все они кончаются глухо. Речки, стекающие по ним, хотя и выносят свои воды в равнину, но пробегают ею недолго и почти тут же, у путника на глазах, уходят под землю; к тому же в равнины они текут в узких и глубоких долинах, в каньонах, вырытых в дилювиальных конгломератах, вследствие чего мало вообще способствуют оживлению той каменистой пустыни, которая широким поясом окружает Богдо. Это – в полном смысле этого слова мертвая степь, в которой кое-где только хвойник да Eurotia ceratoides находят еще возможность существовать. Нет в природе ничего печальнее этой страны, нет местности, в которой в летний зной наблюдалось бы такое полное отсутствие жизни, как здесь…