По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
Этот день мы закончили обычным в Турфане порядком: явились музыканты, нашлись солисты; более состоятельные или тороватые нанесли дынь, и началось настоящее гульбище. В свою очередь, я угощал чаем и сахаром, а затем спел несколько песен под аккомпанемент небольшой гармоники, которая случайно оказалась при нас. Пение слушали со вниманием, причем с крайним любопытством следили за движением моих пальцев по клавишам совсем им незнакомого инструмента. Разошлись по домам только во втором часу ночи; а когда мы ложились, Комаров выразил общее резюме вынесенных им из сегодняшнего дня впечатлений в таких выражениях: «Славный народ эти турфанцы! С ними так же легко ладить, как с киргизами у нас, в Семиречье. Куда китайцам до них…»
В Дга мы дневали. Задержка случилась совсем непредвиденная. В одной из ведерных жестянок, предназначенных для запасной воды, оказалась сильная течь. Как быть? С этим вопросом пришлось обратиться к собравшимся провожать нас нашим новым приятелям.
– У нас есть здесь мастер (уста)… Оружейник! Он вам это живо исправит.
Это был счастливый выход из затруднения. Оружейник явился, и хотя он действительно оказался мастером своего дела, но с нашей жестянкой все же провозился до десяти часов следующего утра.
Для того чтобы убить как-нибудь время, я отправился в гости к Рахмету.
Домик его, как и все почти постройки в Дга, снаружи не был оштукатурен. Двор был небольшой и приходился среди целого ряда пристроек, составляющих его естественную ограду. Приотворив дверь, я очутился в небольшой горнице, вроде передней, откуда другая дверь вела уже в жилое помещение, обширную, но не особенно высокую комнату, две трети которой занимал невысокий канжин. Он был устлан циновкой и войлоком. Вдоль левой его стены стояли кованые сундуки и ларцы с хозяйским добром, а поверх их сложены были подушки и одеяла. Это была чистая часть комнаты; остальное же помещение отведено было под кухню: здесь находилась домашняя утварь, горлач (коза) с водой и дрова. В стене справа был сделан камин, а напротив вбиты колышки, на которых висело носильное платье. Наконец, по всем стенам имелись ниши, служившие для складывания всевозможной мелочи и посуды. Комната освещалась сверху, при помощи задвижного окна; но, кроме того, здесь имелось и другое окно, проделанное в стене, противоположной двери, и заклеенное бумагой.
Рахмета не было дома; он только что отлучился куда-то. Но я был принят его женой, которая тотчас же и пригласила меня занять место на канжине. Пока она распоряжалась посылкой за мужем и сбором дастархана, я осмотрелся кругом, причем внимание мое привлек хлопок почти желтого цвета, который, не очищенный еще от коробочек и семян, целой горой лежал вдоль одной из стен помещения. Оказалось, что это был худший сорт возделываемого в Турфане хлопчатника, шедший при пряже в основу ткани или же на подвачивание одеял и теплого носильного платья.
От шурпы [113] , я отказался и, выпив чашку очень хорошего молока, распрощался с гостеприимным хозяином. В 12-м часу 20 октября мы, наконец, покинули Дга. Наш караван состоял из пяти человек, пяти лошадей, верблюда и двух ишаков, на одном из коих ехал сын Рахмета-улы. Запасы состояли из пуда баранины, 50 лепешек, 6 крю кунака, 30 дынь и 12 кг воды. Из Дга ведут три дороги в горы Чоль-таг: восточная, через перевал Таш-уа (каменный знак) на ключ Палуан-булак (Охотничий ключ), западная, через теснину Урыльша-аузе на ключ Ильтырган, и средняя, по которой мы и направились, на тот же ключ Ильтырган, через ущелье Ильтырган-аузе.
113
«Шурпа» – это суп, отвар, из мяса, в который ничего, кроме соли не кладется.
Едва мы вышли из Дга, как очутились в совсем бесплодной, полого подымавшейся к горам Чоль-таг пустыне, рыхлая глинисто-песчаная почва которой усыпана была галькой и местами покрыта выцветами соли. Нога уходила по щиколотку, но следа почти не оставляла, чему причиной являлась крайняя сухость почвы: след затягивался мелкоземом, ссыпавшимся с его краев. В трех километрах от селения мы пересекли широкое и глубокое русло былой реки, выносившей некогда воды с нагорья Чоль-таг в котловину Асса. О ней уже говорилось выше неоднократно, а потому здесь мы ограничимся указанием, что далеко видимое направление его оказалось юго-восточным и что на дне его, так же как и близ Асса-шара, были ясно намечены следы водяных струй. Последний факт крайне интересен. Очевидно, что если не ежегодно, то временами здесь все еще продолжают течь снеговые воды, стекающие с каких-нибудь больших высот Чоль-тагского нагорья, подымающихся где-нибудь невдалеке от Люкчунской котловины.
За описанным руслом общий характер местности не изменился; только уже в непосредственной близости от Ильтырган-аузе я заметил в стороне от дороги первые выходы коренных пород, издали казавшиеся ярко-красными, желтыми, белыми и зелеными мазками на общем сером фоне пустыни. Это были выходы кварца, кремня, сердолика, роговика и глинистого сланца, распавшиеся снаружи в дресву. Пройдя километра три среди этих мелькавших то справа, то слева обнажений, мы спустились, наконец, в русло водостока – устье Ильтырганского ущелья, общее направление которого было с юга на север. Первые гривки, встреченные нами на этом пути, слагались из глинистого сланца, но затем его сменил песчаник, который то выступал отвесными стенами, то пологими, мягкими склонами падал в ущелье, имевшее здесь малозаметный подъем.
Это было печальное ущелье, в котором ничего, кроме песка и сероватого или желтоватого камня, не было видно… Однообразие в смене одних скал другими стало надоедать, к тому же подул встречный ветер, в воздухе засвежело, аппетит разгорался, и мы с нетерпением стали всматриваться вперед, ища места, где бы остановиться. Но таких мест не оказывалось… Наконец, когда совершенно стемнело и сон и усталость стали одолевать, мы как-то сразу решили остановиться на том самом месте, где в то мгновение находились. Но что это была за грустная стоянка! Несмотря на усиленные поиски, мы не смогли найти материала для топлива и легли спать без чая и теплого ужина; лошади наши также получили мизерную дачу, так как сытнее кормить их при отсутствии воды было опасно… К счастью, хотя и было холодно, но заправские морозы еще не наступили, и мы, укрывшись кошмами, смогли заснуть, согретые собственной теплотой.
Проснувшись, впрочем, до света и закусив куском лепешки и ломтиком дыни, тронулись дальше. Вскоре, а именно в 37 км от Дга, мы поравнялись с песчаным бугром, когда-то поросшим тамариском; ныне последний уже уничтожен, благодаря порубкам, производившимся здесь охотниками на верблюдов. Безводное урочище это носит название «Ходжа-юлгун».
Выше урочища Ходжа-юлгун ущелье раздвинулось; песчаник сменился видоизмененными плотными глинами, в одном месте выступил даже слоистый гранит, а затем, еще дальше на юг, стали попадаться кварцитовые обнажения. Но все сказанные породы уже не представляли сплошных поверхностей, наоборот, они выступали только спорадически, все же остальное пространство между ними заполнено было различными продуктами разрушения этих пород. Одновременно горы принимали все более и более мягкие очертания, а относительная их высота уменьшалась; наконец, дорога вышла из ущелья, и мы очутились на плоской вершине хребта, только кое-где всхолмленной пригорками. Пробегая среди последних, дорога круто взбежала на невысокий увал, который и оказался гребнем Чоль-тага. Абсолютная его высота в этом месте равнялась 2958 футам (902 м).
Характер местности по обе стороны от перевала был различен. Тогда как к северу сбегал сай, все более и более стесняемый крутыми утесами, причем весь ландшафт имел дикий, горный характер и поражал своим крайним бесплодием, на юг открывался вид на обширную солончаковую долину, казавшуюся теперь, при косых лучах утреннего солнца, и отсюда, с высоты перевала, зеркальною поверхностью обширного водоема, образованного тремя, сюда сходящимися, протоками: двумя с востока и одним с запада; иллюзию довершал чий, разросшийся по окраинам солонца. Противоположный склон этой долины, далеко уходившей на западо-северо-запад, образован был невысоким увалом, за которым вставал целый ряд таких же невысоких кряжей, собиравшихся в один значительной высоты узел, скалистой массой подымавшийся километрах в сорока к западу от дороги.