По ту сторону Ла-Манша
Шрифт:
Пьер Шеньи, плотник, вдовец, мастерил фонарь. Стоя спиной к двери своей мастерской, он осторожно вставил четыре стеклянных прямоугольника в пазы, которые он прорезал и смазал бараньим жиром. Они скользили гладко и пришлись как раз впору: пламя будет надежно защищено, а фонарь, если потребуется, будет светить во все стороны. Но Пьер Шеньи, плотник, вдовец, кроме того, вырезал три буковые панели точно такого же размера, как стекла. Если их вставить в пазы, пламя будет бросать луч только в одну сторону, и с трех из четырех сторон света фонарь останется невидим. Пьер Шеньи тщательно обработал каждую буковую дощечку и, когда убедился, что они легко входят в смазанные пазы, отнес их в тайник под обрезками древесины в одном конце мастерской.
Все скверное приходило с севера. Во что бы еще они там ни верили, знал это весь город, обе его части. Это северный ветер, перехлестывая через
106
Черная гора (фр.).
И с севера двадцать лет назад, когда Пьер Шеньи, плотник, вдовец, был тринадцатилетним пареньком, явились комиссары. Они прибыли, двое их, с кружевами на запястьях и суровостью на лицах, под охраной десяти солдат. Они осмотрели храм и выслушали показания тех, кто вышел вперед, касательно расширения, которое имело место. На следующий день с приступки для посадки в седло старший комиссар объяснил закон. Эдикт короля, сказал он, обеспечивает защиту их религии, это правда, но защита эта даруется только той религии, какой она была, когда был издан Эдикт. Не давалось разрешения расширять их культ: врагам религии короля была дарована терпимость, но она не означает поощрения. Посему все церкви, построенные культом, со времени Эдикта подлежат сносу, и даже те церкви, которые были расширены, подлежат сносу как предостережение и поучение тем, кто продолжает противиться религии короля. Далее, в искупление их преступления, снести храм должны те, кто его строил. Пьер Шеньи вспомнил, какой крик раздался после этих слов. Тогда комиссар объявил, что для ускорения работы четверо детей, взятых у врагов религии короля, будут отданы под охрану солдат и будут хорошо и надежно охраняться, получая всю еду, которая им требуется, на то время, которое понадобится для снесения храма. Вот тогда-то великая печаль постигла семью Пьера Шеньи, а вскоре после его мать умерла от зимней горячки.
И вот теперь с севера прибудут драгуны. Попы религии короля постановили, что для защиты Святой Матери Церкви от еретиков дозволительно все, кроме убийства. У драгун было другое присловие: важно ли, какая дорога, если она ведет в Рай? Не так уж много лет назад они явились в Бугуэн де Шавань, где сбросили несколько мужчин в большой ров у основания башни замка. Жертвы, разбившиеся при падении, затерянные, будто во мраке гробницы, утешались, распевая псалом 137-й:
Если я пойду посреди напастей, Ты оживишьМеня, прострешь на ярость врагов моихРуку Твою, и спасет меня десница Твоя.Но с каждой ночью голосов из большого рва доносилось все меньше, а затем уже никто там не пел 137-й псалом.
Трое солдат, поселенные у Пьера Шеньи, были стариками лет сорока, не меньше. У двоих на лице были видны шрамы, несмотря на их густые бороды. На плече их кожаных туник был изображен крылатый зверь их полка. Дополнительный завиток из стежков подсказывал тем, кто был осведомлен в военных делах, что эти старики принадлежали к dragons 'etrangers du roi. [107] Пьер Шеньи в этих делах осведомлен не был, но имел уши, и их было достаточно. Эти люди словно бы не разбирали ничего из того, что им говорил Пьер Шеньи, а между собой говорили на грубом языке севера. Севера.
107
Королевские
Их сопровождал секретарь интенданта, который прочел Пьеру Шеньи и его собранной семье короткий указ. Было постановлено, что двор Пьера Шеньи, плотника, вдовца, злостной неуплатой податей злоумышленно не подчиняется закону короля, а посему драгуны, один офицер и двое солдат помещаются на постой в доме семьи Шеньи, каковая обязана снабжать их всем, в чем у них будет нужда, до того времени, когда двор пожелает уплатить подать и снять с себя это бремя. Когда секретарь интенданта удалился, один из простых солдат поманил к себе дочку Пьера Шеньи Марту. Когда она подошла, он вытащил из кармана маленького вырывающегося зверька, которого держал за шею, и сунул ей к лицу. Марта, хотя было ей всего тринадцать лет, не испугалась, ее спокойствие ободрило семью и удивило солдата, который убрал зверька в длинный карман, пришитый к штанине сбоку.
Пьер Шеньи был признан врагом религии короля, а тем самым врагом и короля, но он не соглашался ни с тем, ни с другим. Он был верен королю и хотел жить в мире с религией короля; но это не дозволялось. Интендант знал, что Пьеру Шеньи не под силу выплачивать наложенную на него подать и что, если бы он ее уплатил, сумма была бы тут же увеличена. Солдат поместили к нему во двор для сбора подати, но самое их присутствие и расходы на их содержание еще больше подрывали всякую возможность уплаты. Так было установлено и рассчитано.
Двор Шеньи состоял из пяти душ: Анна Руже, вдова, сестра матери Пьера Шеньи, которая поселилась у них, когда ее муж, батрак, умер; похоронив мужа по обряду религии короля, она приняла культ семьи ее сестры. Теперь ей было уже за пятьдесят, а потому она слабела умом, но все еще могла стряпать и убирать дом вместе со своей внучатой племянницей Мартой. Еще у Пьера Шеньи было два сына: Анри, пятнадцати лет, и Даниель — девяти. Больше всего Пьер Шеньи опасался за Даниеля. Закон, управлявший обращением в истинную веру, менялся дважды. Когда сам Пьер был еще младенцем, ребенку по закону не разрешалось оставлять церковь своих родителей, пока ему не исполнится четырнадцать лет, этот возраст считался достаточным для укрепления умственных способностей. Затем возраст снизили до двенадцати. Однако новый закон его еще понизил — до каких-то семи лет от роду. Цель этой перемены была ясна. Ребенок, такой как Даниель, еще не обретает той твердости ума, которая приходит во взрослые годы, и его еще могут завлечь и заставить забыть культ многоцветие и ароматы, пышность и обряды — все фокусы и приманки религии короля. Такие случаи были известны.
Три dragons 'etrangers du roi объясняли свои нужды неудобопонятными словами и ясными жестами. Кровать займут они, а семья Шеньи может спать, где ей заблагорассудится. Есть они будут за столом, семья Шеньи будет им прислуживать, а есть то, что они не съедят. Ключ от дома был отдан офицеру, как и ножи, которые Пьер и его старший сын, естественно, носили при себе, чтобы разрезать пищу.
В первый вечер, когда три драгуна сидели в ожидании супа, офицер заорал на Марту, расставлявшую перед ними миски. Голос у него был громким и непривычным.
— Мой желудок подумает, что мне перерезали горло! — крикнул он. Остальные солдаты засмеялись. Марта не поняла. Офицер загремел ложкой по миске. Тогда Марта поняла и принесла еду быстро.
Секретарь интенданта указал, что драгуны вселены во двор Пьера Шеньи законно, чтобы собрать подать, и на второй день три солдата попытались отыскать деньги или припрятанные ценные вещи. Они опустошили шкафы, пошарили под кроватью, порылись в штабелях древесины Пьера Шеньи. Они искали в каком-то злобном рвении, не ожидая найти что-нибудь спрятанное, но желая показать, что исполнили то, что им было поручено начальством. Прошлые кампании научили их, что в дома, принадлежащие богатым, на постой их никогда не ставят. Когда к их услугам только-только начали прибегать много лет назад после конца войны, властям казалось очевидным расквартировывать драгун у тех, кто мог легче уплатить подать. Однако этот способ оказался медленным, он укреплял ощущение братства между членами культа и создал нескольких внушительных мучеников, воспоминания о которых часто вдохновляли упрямцев. И потому было сочтено более выгодным в первую очередь помещать солдат в семьях бедняков. Это вызывало желательный раскол среди врагов религии короля, когда бедняки замечали, что богачи избавлены от страданий, причиняемых им. Следствием этого были многие быстрые обращения.