По ту сторону лета
Шрифт:
У меня в голове всплыли, смешиваясь, образы разных матерей. Почему слишком многие из них страдают острой формой безумия, служа живым опровержением классического, если можно так выразиться, стереотипа, согласно которому мать — это мудрая женщина, способная на безграничную любовь и готовая по первому зову прийти на помощь в трудную минуту и утешить в беде? Очевидно, ложен сам стереотип. По всей видимости, он — не правило, а счастливое исключение из правила. И хватит уже внушать детям, что мать — оплот надежности, что она, крепко взяв за руку, поведет ребенка до порога взрослой жизни. Моя, например, не пила и не глотала таблетки, что не мешало ей оставаться чокнутой и вести себя в точности так же, как мать Арно. Выходит, дети психопаток умеют распознавать друг друга и вступать в союзы независимо от возраста и пола. В глубине души
Я протянула ему кости — проигравшему право первого броска. Сейчас я тебе покажу, пообещал он, на что я способен. Он уже прилично выпил и на глазах терял самоконтроль: слишком громко говорил и бранился, заставляя вздрагивать двух других посетителей, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке и обменивались с невозмутимым официантом отчаянными взглядами. Но Арно, поглощенный высшими расчетами, ничего не замечал. Он целиком отдавался игре, судя по всему, забыв, что ставка в ней, в общем-то, смехотворна. Он целовал кости, возносил молитву богам и клялся, что в случае выигрыша в следующее же воскресенье обязательно пойдет в церковь. Но небеса задешево не купишь. Чуть подразнив его, удача снова повернулась лицом ко мне: за три броска я выиграла партию. «Блин, у них кости фальшивые! Я им не верю!» — заорал он и закурил сигарету. К нему тут же подскочил официант, негодующе ткнув пальцем в табличку, указывающую на запрет курения — кстати сказать, подозрительная парочка ее спокойно игнорировала. «А почему им мож…» — начал было протестовать Арно, но безнадежно махнул рукой, уверенный, что весь мир ополчился против него. Он решил не спорить и пошел курить на улицу: я заметила, как типы в углу самодовольно улыбнулись. Выйдя вслед за ним, я обнаружила, что он присел на капот машины. Его лицо пряталось в полутени, глаза неподвижно смотрели куда-то вдаль, из пухлых губ вырывались клубы дыма, и меня на краткий миг поразило, до чего он красив. Интересно, а сам он об этом догадывается? Я попросила у него сигарету и встала рядом с ним, опершись о машину.
— Ты что, начала курить?
— Только когда выпью. Одно хорошо идет к другому.
— И то верно. Надо разрешить курить везде. Сраные законы.
Он посмотрел на сигарету с нежностью, как на любимого друга, потом повернулся ко мне и сказал: «Давай, гони свой вопрос. И покончим с этим».
Вопросы — и даже порядок их следования — давным-давно сложились у меня в голове. Они стояли наготове, замерев возле черты, и ждали только выстрела стартового пистолета, чтобы рвануть вперед. Я хотела точности. Мне надоела приблизительность. Я собиралась покончить с тайнами человека, разделившего мою жизнь.
— Ты знал своего отца? — спросила я.
— Слушай, ты что, в «Семь семей» [4] играешь? Или думаешь, что в жизни все решают родители?
— Ну, может, и не все, но многое…
— Ага, значит, если семья неблагополучная, то виноват отец. Вот тут ты промазала. Отца-то и нет. Не существует. Моя мать всегда питала слабость к мужикам, которые сваливают, забыв оставить адрес. Наподобие Пер-Улова. Любила она таких, которым на месте не сидится. А тех, которые хотели остаться, сама выгоняла. Скучно ей с ними было. А по свалившим рыдала. Мой предок как раз был из них. Я ничего о нем не знаю, ну ничегошеньки! Ни как звали. Ни как выглядел — ни одной фотки не сохранилось. Он знал, что она беременна, — она мне сама говорила, — но все равно смылся. Поэтому я не имел права задавать вопросы. «Он же ничего не желает знать о тебе, — повторяла она, — так с какой стати тебе им интересоваться? Тем более что он был козел». Вот и вся информация, которой я располагаю. И, кстати, я отлично научился без него обходиться.
4
«Семь семей» — известная с середины XIX в. карточная игра, участники которой должны путем обмена собрать у себя карты, изображающие членов одной из семи семей: дедушку, бабушку, мать, отца, сына и дочь.
Мне с трудом в это верилось. Я понимала, что тонкая серебряная цепочка, спрятанная под майкой, и такой же, как у Пер-Улова крест на ней, появились не случайно. И он не снял цепочку, несмотря на обиду и разочарование. Пусть он в самом деле научился обходиться без родного отца — но не перестал искать ему замену. У меня снова защемило сердце, а грудь стеснило от прилива материнской любви.
Стоп. Прекрати немедленно. Нельзя путать разные чувства. Или ты спишь с мужчиной, или нянчишь его. Смешивать одно с другим опасно. Это грязное дело. И вообще, соберись. Не вздумай дать слабину. Только не сейчас, когда ты в двух шагах от цели.
Мы вернулись в бар. К мужчинам в кожаных куртках успела присоединиться темноволосая женщина. Она сидела к нам спиной, но я догадалась, что она хорошенькая, потому что поведение обоих типов совершенно изменилось. Они расправили плечи, разулыбались, в глазах появился масленый блеск, и даже голоса звучали не грубо, как раньше, а по-своему мелодично.
Арно больше не хотел играть, решив, что с него хватит. Во всяком случае, именно так он выразился, хотя я отлично понимала, что мне не составит труда его переубедить. Всего-то и надо было, что пощекотать его самолюбие да поманить возможностью выигрыша. По теории вероятностей, везение должно было перейти к нему. К тому же меня одолела жажда. Этот последний аргумент решил дело. Он заказал еще по бокалу и сгреб кости. Пять минут спустя партия завершилась моей победой. Он залпом допил коктейль и обреченно потребовал счет.
— А про вопрос забыл? — Я не собиралась отступать.
— Надеялся, что ты забудешь. Разговоры про мое генеалогическое древо меня достали. Гнилое у меня древо, что ж тут поделаешь?
Он крепко набрался. Речь стала бессвязной — он уже еле ворочал языком. Значит, пора переходить в атаку. Я не успокоюсь, пока не добьюсь полной ясности. «Что стало с твоей подругой?» Он остолбенел.
— С чего это ты о ней вспомнила?
— Так. Любопытно.
— Нет, ты скажи правду. Почему ты про нее вспомнила? Ты что, уже в курсе? — В его голосе звучала легкая угроза.
— Да ни почему. Просто так. И я ничего о ней не знаю. Ты говорил как-то, что вы поссорились.
— Я не желаю о ней разговаривать! Усекла? И слышать о ней больше не желаю!
Но он не успел по-настоящему разозлиться, потому что за соседним столом вспыхнула куда более бурная свара. Мужчины вскочили на ноги; один держал второго за воротник. «Ты это ей скажи, своей сучке! Подстилке своей скажи!» — орал тот, кого прижали, и тыкал пальцем в брюнетку. Раздался звук удара — первый со всего размаху залепил второму по физиономии. Брюнетка обернулась к нам, прося помощи. У нее оказался грубый голос, квадратное рубленое лицо и кадык. Вот оно что. Трансвестит. Мы с официантом застыли как изваяния, понимая, что сейчас может произойти нечто ужасное, но не смея вмешаться. Тот, кому засветили по морде, вынул из кармана пружинный нож. Я почувствовала у себя на запястье крепкую хватку. Арно силой тащил меня вон из бара. «Мы же не заплатили», — пролепетала я. «В следующий раз заплатим». Он подсадил меня на «веспу», и мы укатили.
Я видела в зеркальце заднего вида его насупленное лицо. Последний вопрос явно был лишним. Мне следовало оставить воспоминания там, где им самое место. Я злилась на себя за то, что испортила вечер, который мы вполне могли завершить в другом баре, — мы же собирались пить до утра. Ничего, Эжени, не все еще потеряно. Пока он не уснул, ночь не кончена. Ты скользнешь к нему в постель, поговоришь с ним, приласкаешь и вытянешь из него давно ожидаемое обещание.
Он уже лег, когда я вышла из ванной. Лег, но еще не спал. Я погасила ночник и вытянулась рядом с ним. Прислонилась головой к его плечу. Сердце колотилось.
— Арно, ты спишь?
— Почти.
— Ты на меня сердишься.
— Нет.
— Правда нет?
— Правда.
— Я почему спрашивала… Ну, про твою подругу. Мне надо точно знать, потому что я должна тебе сказать..
— Что сказать?
Я вдохнула поглубже. Кровь прилила к голове. Ну вот, сейчас я наконец извергну слова, которые слишком долго держала в себе.
— Арно, я тебя люблю. Я хочу уехать вместе с тобой.