По ту сторону неоновых огней
Шрифт:
Ты собираешь волю в кулак и решаешь продолжить переписку, но уже придав себе максимально милый и непринуждённый вид – мол, с кем не бывает?
– Я рад, что мы разобрались. Гора с плеч. Вы тоже в Москву летите?
– Сейчас в Москву, да. А оттуда – домой, в Ростов.
– Классно. Буквально пару месяцев назад там был по делам. Как вам Стокгольм?
– Честно говоря, я его особо не видела. Я ездила на курс лечения и была всё время в клинике. Немного не до прогулок. А вы?
– Я, в общем-то, тоже всю дорогу лечился. В клинике тоже лежал пару дней. Правда, приехал изначально по другому поводу. Может быть, мы даже в одном месте лежали! Вы тоже голос лечили?
– Можно и так сказать. А почему «тоже»? Вы не похожи на глухого.
И
Она будто считывает твои мысли и всё понимает. Не отрывая от тебя глаз, она заходится тихим, стонущим смехом, прикрыв ладонью рот. Потом она выхватывает у тебя из руки телефон и, продолжая смеяться, пишет:
– Вашу реакцию, конечно, надо видеть. Никогда не забуду! Если что, я не совсем глухая. Не глухонемая. У меня сейчас просто период реабилитации, поэтому пришлось снять слуховой аппарат.
Ты читаешь это и не находишь, что ответить. Видя твоё совершенно ошалевшее лицо, она снова берёт твой телефон и пишет:
– Меня Маша зовут. Можно на «ты». А что, кстати, у тебя с голосом?
И вдруг становится легко и смешно, а все твои злоключения и долгие мытарства отходят куда-то на второй план, улетучиваясь из мыслей далеко и надолго. Ты хочешь что-то написать в ответ, но не можешь, ведь вы буквально хохочете, глядя друг на друга, не в силах ничего с собой поделать, да так, что от смеха болят скулы и наворачиваются слёзы. Прохожие подозрительно на вас смотрят и, шарахаясь, обходят стороной – для них это явно выглядит жутко и звучит как странное хрюканье двух идиотов. Откуда, скажите на милость, им, дуракам, понять, что хоть вы и не слышали никогда голосов друг друга, они всё равно почему-то отчётливо звучат в ваших головах, превращая каждое новое сообщение в странный аналог настоящей живой речи. И сейчас совершенно не важно, какими они окажутся на самом деле. Воистину, у Вселенной весьма своеобразное чувство юмора.
Ветры и трамваи
*
Трамвайный звонок, раздавшийся где-то за спиной, напомнил ей о доме, который уже давно казался таким чужим и далёким, превратившимся в череду обычных размытых воспоминаний. Она невольно улыбнулась им. Дешевый термос с горячим кофе в руках приятно грел пальцы и обжигал губы, отгоняя предрассветный холод. Она поправила свои небрежно собранные в пучок чёрные, как смоль, волосы и энергично зашагала в сторону парка. Город вокруг постепенно просыпался.
*
Там, дома, она любила ездить на трамваях. Часто после работы она специально шла пешком через несколько кварталов, чтобы сесть в трамвай и поехать на нём домой на другую сторону залива. На метро, конечно, было бы быстрее и проще, но такая дорога напрочь лишена той романтики и какого-то странного уюта, которые бывали необходимы ей как воздух. Под землёй не было извилистых холмистых улиц, толстых ленивых котов и бронзового закатного солнца над крышами и минаретами. Но трамвай – другое дело. Он шёл по её самым любимым местам родного Стамбула: сначала по проспекту вдоль Босфора, мимо университета, центра современного искусства, художественных галерей и старинных мечетей Али-Паши, что в этой части города смотрятся немного неестественно; затем прямо по Галатскому мосту через бухту Золотой Рог, где чаек, наверное, больше чем людей, а порывы ветра такие сильные, что, кажется, вот-вот унесут с собой весь трамвай; и, наконец, минуя Базар и бесчисленные пристани с лодками, выезжал на узкие извилистые улочки старого города, в котором всегда кажется, будто состав вот-вот заденет носом древние стены или зазевавшегося туриста. В этом, казалось бы, таком коротком маршруте было что-то магическое: проехав всего несколько километров, она успевала побывать, как ей всегда представлялось, в совершенно разных городах – как будто от них отрезали по кусочку и сшили в один причудливый
Как можно забыть эти ощущения? Как можно забыть те сумасшедшие закаты над Босфором, сбивающий с ног ветер, оглушительный визг чаек и, конечно, пьянящий запах сразу двух морей, который врывается в салон трамвая каждый раз, когда открываются двери?
Это был её личный тайный ритуал, её личный Стамбул, который всегда спасал её, даже в те моменты, когда это, казалось бы, не под силу никому и ничему. Но всё же такие поездки лечили практически любые раны и забирали с собой даже самые горькие слёзы.
Здешние трамваи, конечно, не идут ни в какое сравнение.
*
Углубившись в воспоминания, она и не заметила, как вошла в парк. Ни трамваев, ни путей рядом уже не было. Она небрежно помотала головой, будто пытаясь избавиться от свалившегося наваждения.
Посмотрев на часы (до работы оставалось ещё целых полтора часа), она устроилась на ближайшей лавочке. За исключением редких бегунов и собачников, во всём Тиргартене не было практически ни души. Она достала свой учебник немецкого языка, чтобы немного подготовиться к предстоящим в следующем месяце экзаменам, но все её мысли продолжали возвращаться к этому несчастному трамваю.
Она уставилась куда-то вдаль и подумала о Мике.
*
Она была ей безгранично благодарна. В том, что она решилась наконец уехать из дома и оставить позади свой так нежно любимый, но отторгающий её город, была, безусловно, заслуга Мики. Ведь именно Мика приложила просто титанические усилия, чтобы её переезд и последующая жизнь здесь проходили гладко.
Но здесь, в Берлине, всё было иначе. Ни хуже, ни лучше, просто – иначе. Ещё до её переезда Мика изо всех сил старалась сгладить углы и убедить её, что тут всё почти как дома. Часами она могла взахлёб рассказывать про город, каждый раз вспоминая всё новые детали. Помимо красочных описаний берлинских улиц, мест и вечеринок, она часто и совершенно искренне говорила, какими классными могут быть берлинские трамваи: как они тоже пересекают разные эпохи и целые культурные пласты, как уютны старые вагоны, как строгие, но опрятные послевоенные многоэтажки сменяются вычурной и помпезной имперской архитектурой и, наоборот, как сохранившиеся старые улочки перетекают в широкие проспекты. И будто понимая, что этого будет мало, к трамваям Мика добавляла наземное метро:
– Тебе понравится, точно тебе говорю! Это же классно. Пути прямо на эстакаде, над землёй! Моя квартира как раз недалеко от открытой станции, – мечтательным тоном рассказывала Мика, увлечённо размахивая руками.
Как можно не верить в то, что тебе так искренне и воодушевлённо рассказывают? Какой бы ни была реальность, есть вещи, за которые очень хочется ухватиться. И она ей верила, цепляясь за эту общую мечту. И нет вины Мики в том, что первый блин всё же вышел комом. Ни ретро-трамваи, ни каменные эстакады наземного метро, ни милые ярко-жёлтые поезда так и не смогли стать достойной заменой её любимому лекарству. Всё это было не то.
– Нет, это всё-таки не моё, – сказала она Мике после первой поездки.
– Ну, ничего страшного. Это же не всегда происходит с первого раза. Ещё полюбишь, точно тебе говорю, – ответила Мика.
Но ни на второй, ни на третий, ни даже на десятый раз этого не произошло. Проблема была в том, что все эти виды, улицы, многоэтажки с архитектурой и без – были не её. Мика просто не учитывала, что делилась чувствами к своему городу. Ведь хоть ты тресни, а Берлин за окном никогда не станет Стамбулом.