По ту сторону ночи

Устиев Евгений Константинович

Накануне мы продумали план действий. На мою долю приходится выпечка хлеба. Все наши запасы хлеба и лепешек съедены; необходимо заготовить новые хотя бы на неделю вперед. Мои спутники должны в это время построить склад для части продуктов и собранных по Ангарке образцов, а также всех громоздких вещей, включая лишнюю одежду, посуду, охотничьи припасы и разную ненужную мелочь. Все это мы хотим оставить близ устья Монни. Ведь отсюда, возможно, мы будем продолжать наше путешествие пешком. Кроме того, пока я буду занят хлебом, Куклин, Таюрский и Бонапарт должны забросить на себе часть продуктов к нижнему концу лавового потока. Отсюда до вулкана не менее недели пути, и, следовательно, нам необходимо располагать для этой части путешествия по крайней мере трехнедельным запасом провианта. Разумеется, унести на себе такой груз за один прием мы не в состоянии; его необходимо доставлять в верховья Монни по частям.

После завтрака мы устраиваем рядом с костром навес из уложенных на жердях больших кусков древесной коры. Для этого пришлось ошкурить на корню три-четыре толстые лиственницы. Мне жаль смотреть на оголенные деревья, которые ждет теперь скорая гибель. Кора содрана на протяжении полутора-двух метров; белоснежная древесина ободранных стволов напоминает обнаженное тело.

Навес установлен почти над огнем. Это позволит мне, когда я останусь один, заниматься хлебопечением, не боясь дождя.

Я заквашиваю в фанерном ящике тесто, а пока оно подходит, развешиваю для просушки нашу запасную одежду и белье. От длительной непогоды все страшно отсырело и увеличилось в весе не меньше чем в полтора раза. Прежде чем мы выступим в пеший поход, необходимо все основательно просушить. К счастью, то, что хранилось в оцинкованном ящике вместе с картами и документами, совершенно сухо: влага туда не проникла; зато моя записная книжка, постоянно лежащая в полевой сумке, сильно отсырела.

Пока я вожусь в лагере, все остальные переправляются на левый берег Уямкунды, где на стрелке, отделяющей ее от Монни, растет прекрасный лиственничный лес. Здесь решено устроить склад.

Петя и Саша находят три близко растущих молодых дерева и срубают их на высоте около трех метров. Затем на них возводится небольшой треугольный сруб с помостом из накатника и крышей из двух слоев плотно уложенной и придавленной тяжелым бревном древесной коры. Надежно укрытое от непогоды и зверей хранилище для провианта потребовало всего около полудня дружной работы. В Сибири такие воздушные склады называют лабазами. Они быстро строятся, не требуя ничего, кромо острого топора и умелых рук, и прекрасно предохраняют продукты как от сырости, так и от диких зверей. Наибольшую опасность для таких складов представляют, конечно, медведи с их хорошей смекалкой. Но и они не в состоянии проникнуть в такой лабаз-сруб, который но меньше чем на полметра выдается в сторону над стойками. Проникнуть в него, после того как сооружение возведено и закрыто крышей, можно лишь по лестнице или наклонно прислоненному бревну с зарубками. Для того чтобы медведю невозможно было добраться по какому-нибудь из подпорных стволов к основанию сруба, Петя со всех них сдирает кору. Гладкие и твердые лиственничные столбы, в которые зверю почти невозможно вонзить когти, представят теперь серьезную преграду для мохнатого лакомки.

Пока на другой стороне реки звенит топор и с шумом валятся деревья, я вожусь с хлебом. Увы, холодная погода и плохие дрожжи мешают мне проявить хозяйственные таланты: тесто, несмотря на все ухищрения, не желает подниматься. Так как время не ждет и приближается час обеда, я все-таки принимаюсь печь лепешки. Перед палаткой два выложенных из камней очага с жарко пылающими углями. Слегка раскатанное пустой бутылкой тесто печется на чугунной сковородке и большом железном противне; скоро в воздухе разносится приятный аромат свежеиспеченного хлеба. К сожалению, тесто почти не всходит даже на огне, и лепешки получаются плоские и тяжелые, как глина. После нескольких неудачных попыток добавляю в квашню немного соды; дело идет успешнее.

После полудня приплывает Бонапарт. У меня все готово к обеду. Оставив его ощипывать подстреленных накануне трех гусей и двух уток, еду посмотреть на лабаз. Ребята явно рады моему приходу — до сих пор им не хватало публики, — и я, естественно, не скуплюсь на похвалы. Впрочем, треугольная избушка на курьих (скорее, на «страусовых!) ножках действительно заслуживает одобрения. Она так добросовестно сбита, что ее хватит на много лет.

— Строим для поколений! — гордо выпятив грудь, восклицает Куклин.

— Думаю, этот склад будет еще надежнее, чем на устье Ангарки, — говорит Таюрский.

Теперь у нас два запасных склада — один в земле, другой на воздухе. Я фотографирую строителей и зову их обедать.

На следующее утро все трое моих спутников отправляются в дальнюю разведку вверх по Монни. Еще раз тщательно просмотрев аэрофотоснимки, мы приходим к выводу, что до предполагаемого конца лавового потока не больше восьми километров по прямой. Однако река так извилиста, что это расстояние увеличивается по крайней мере до тридцати километров.

На снимках Монни выглядит жалкой, едва заметной ниточкой; когда мы разрабатывали проект экспедиции на вулкан, мысль о возможной «судоходности» этого ручейка даже и не приходила нам в голову. Однако здесь, близ устья, после многих дождливых дней Монни выглядит совсем не жалкой. Наоборот, сейчас рода в ней так сильно поднялась, что мы могли бы, пожалуй, плыть даже и на нашей глубоко сидящей моторке. Но такова она тут, у лагеря, а что будет километром выше?

Еще до завтрака в три походных мешка были уложены мука, крупа и сахар для переброски к будущему лагерю на лавовом потоке. Общий вес груза достигает по крайней мере семидесяти — восьмидесяти килограммов, что для быстрого перехода по неизвестной местности н<э так уж мало. Мои товарищи будут отсутствовать около трех дней, и поэтому они несут пропитание для себя, кое-что теплое и посуду. Предполагается, что два дня они потратят на путешествие вверх по реке и один день будут возвращаться обратно к устью Монни. Я хочу, чтобы они достигли конца лавового потока и затем поднялись по нему километров на двадцать пять — к глубокой, хорошо различимой на аэрофотоснимках трещине в лавах, которую мы условно называем генеральным разломом. Здесь, в небольшой излучине лавового потока, мы и предполагаем организовать еще один склад провианта.

Поход преследует рекогносцировочные цели. Если река окажется непроходимой для лодки, мы оставим ее здесь, двинемся в следующий раз все вчетвером, захватив еще около ста килограммов груза. Если же, на наше счастье, Монни всюду вплоть до лавового потока окажется достаточно глубокой, тем лучше — мы проделаем этот путь на лодке!

Имея в виду очень тяжелые условия предстоящего моим товарищам перехода, я варю какао на сухих сливках и достаю сливочное масло, которое мы очень бережем. К сожалению, нам приходится понемногу сокращать порции хлеба, и поэтому, несмотря на неограниченное количество съедаемого вареного мяса, мы чувствуем постоянный голод.

— Некоторые народы, например эвенки, вообще не употребляли до революции хлеба, — говорю я ворчащему Саше.

— Так то до революции, — отвечает он, не задумываясь, — и притом не по своей воле, а по бедности.

Я молчу: Саша прав!

В десять часов утра все сборы закончены, и я переправляю путешественников на ту сторону Уямкунды. Они предполагают идти по правому берегу Монни, что максимально сокращает путь до лавового потока и позволяет избежать бродов через реку.

Вот они вскидывают за плечи мешки и углубляются в лес; я провожаю их на небольшое расстояние. Идти очень трудно, даже без всякого груза; поминутно приходится перелезать через гниющие на земле стволы или огибать большие участки бурелома. Ноги утопают в пропитанной водой чавкающей почве; кое-где приходится обходить тускло поблескивающие лесные болота.

— А ведь здесь людей, наверно, спокон веку не бывало, — словно угадывает мои мысли Бонапарт.

— За это поручиться не могу, но что здесь с сотворения мира не ходили геологи — в этом я уверен! — шучу я.

Через полчаса моя лодка пристает к опустевшему лагерю; я подвязываю ее за куст и медленно бреду к своей коряге у костра. Мне много раз приходилось бывать подолгу один на один с природой, но я впервые оказываюсь в полном одиночестве в необитаемой тайге. Мною овладевает смешанное чувство грусти и какой-то пустоты…