По ту сторону волков (полная версия)
Шрифт:
– А лошадей только убивали, или они еще и пропадали?
– Говорят, пропало несколько. Но тут я вам толком не расскажу.
– Ладно, это можно выяснить. А потом что было?
– Потом стали людей находить. С ночи то тут, то там труп обнаруживался. Сперва пьянчужка один погиб, тоже горло ему волк перекусил. Потом стрелочник, тот, что в будке жил. Не помню, то ли он ночной поезд пропустить вышел, то ли снег разгрести, только утром жена нашла его мертвым. Потом...
– Погоди-погоди, - сказал я.
– Мне, когда меня сюда направляли, о трех убитых говорили, неужели еще есть?
Творогов задумался.
– Убивают у нас много, почем зря, - сказал он наконец.
– Про
– На танцплощадке... свара...
– протянул я.
– Выходит, он из местных - или, по крайней мере, бывал здесь часто?
– Да.
– И все знали, что он конокрад?
– Да.
– И всем было наплевать, что под боком конокрад живет?
– А чего дергаться?
– ухмыльнулся Творогов.
– С властью у нас, не в обиду вам, сами видите, какие отношения. Кто станет своего подставлять? Ну, ворует лошадей - и ворует, личное его дело, и никто в него носа совать не станет. У них - своя компания, у нас - своя.
– У них... Выходит, он не один такой был?
– Конечно, нет. Говорю ж, их компания подобралась. И все знали, чем они промышляют.
– Лошадей с конезавода уводили?
– Ну да!
– А зачем? В наших местах лошадь не очень-то продашь, -- кстати, отметь, как я «вел» Творогова по разговору: в итоге, то ли в простодушии своем, то ли от излишне горячего желания убедить меня в правдивости жутких историй, но Творогов и не заметил, как проговорился мне на ту тему, про которую всего пять минут назад «толком ничего не знал». А именно, куда пропадают с конезавода живые лошади и кто их ворует. Ну, а я, естественно, не стал его поддевать. Нельзя было рвать ниточку, которая протянулась между нами.
В общем, Творогов подумал немного и ответил мне:
– Я по-всякому слышал. Кто говорит, для баловства, кто говорит, на лошадях им сподручней было добро со взломанных складов вывозить... Что точно знаю, на лошадях они на разборки выезжают, если на танцплощадке что-нибудь не то или вообще их обидят. От лошади не уйдешь, да и конный пешего всегда забьет. Особенно если с лошади ремнем солдатским или цепью молотить.
– Все равно не понимаю, - я действительно многого не мог взять в толк.
– Если так, то при любых сварах на танцплощадке преимущество было бы на их стороне и они бы своего в обиду не дали. Верно? Это во-первых. А во-вторых, как же они лошадей воруют, если и запоры, и сторож с ружьем? Зачем тогда оборотня придумывать, если всякий может залезть на конезавод и увести лошадь, какая понравится? А ежели из баловства они их уводили - то из такого же баловства могли и лошадей порезать. И сторожа они могли порешить, если ребята отчаянные, а сторож им мешал. Не складывается все это.
– Нет, сторожа точно не они... И лошадей тех тоже. У нас, случается, и зверски убивают, но все равно по-другому как-то... В том смысле, что вот есть предел, которого человек перешагнуть не может, как он там жесток ни будь или какая ярость ему глаза ни застилай. А в тех убийствах не было ничего человеческого. Тут наоборот вышло. После того как сторож в первый же день погиб, никто больше не захотел идти на конезавод в ночь работать. Вот и вышло, что лошади почти без охраны стоят. А ребята как это поняли, так и свой шанс учуяли. И начали лошадей уводить.
– Похоже, ты их и по именам знаешь? Как и все в округе?
– спросил я.
– Если и знаю, то вам не скажу. И помогать вам у меня душа не лежит, и не хочется раньше времени на тот свет отправляться. Ну, посадите вы одного или двух - а что их дружки потом со мной учудить вздумают, один Бог ведает.
Я встал.
– Как-никак, а поговорили. Смотри, Петр Творогов. Дружба дружбой, а служба службой. И соседям своим расскажи - чтоб больше мне никто не попадался.
И я ушел. Было над чем подумать. То, что рассказал мне Творогов, звучало довольно несуразно, и вопросы только накапливались. Ну что за смысл завозить из Германии породистых лошадей на восстановление конезавода - и оставлять их без должного надзора и попечения? Рехнулись они, что ли, - после убийства сторожа махнуть рукой на всякую охрану, вместо того чтобы обеспечить дальнейшее содержание лошадей в целости и сохранности? Как ни списывай на наши безалаберность и разгильдяйство, а это было уж слишком. И почему никакая следственная бригада не приезжала? А если приезжала, то почему не взгрела всех ответственных лиц по первое число? Почему позволила им развести руками – «мол, сами видите, сторожа невесть кто уходил, а где мы теперь охрану найдем?» – и с тем спокойненько уйти в кусты? Почему безопасность лошадей не поставили на первое место? Не нравилось мне это, ох, не нравилось. Сам знаешь, когда такие вещи происходят, то любому, у кого башка на плечах, а не студень, очевидно: есть за этим личная заинтересованность кого-то такого, кого лучше не трогать.
С другой стороны, я видел здесь свой шанс. Найди я преступника и покончи с ним – я иначе себя здесь поставлю, на новом месте закреплюсь. В оборотня я не верил. Но, раз вся округа верит, то, даже если я поймаю вполне реального человека, по всей округе слух пойдет, что новый начальник оборотня поймал. И на меня другими глазами глядеть будут. Ради такого стоило рискнуть.
Одно мне было ясно - слишком многое в этом деле вращалось вокруг конезавода, чтобы такая привязка могла быть чистой случайностью. Недаром ведь даже на одну из лошадей молва вину валила. А если преступник - кто-то из работников конезавода? Тогда вообще все яснее ясного. И проходить на территорию ему бы ничего не стоило, и сторожа он мог захватить врасплох за милую душу, и даже пособником конокрадов потом стать. Но зачем такой зверский способ убийства?
Я прошелся по окрестностям, так чтобы ногами к ним привыкнуть, перекинулся тут и там парой словечек - да, новый участковый я, да, буду порядок наблюдать. Около водочного ларька группка парней стояла - присмотрелся к ним, стараясь запомнить, потому как почти не сомневался, что многие моими клиентами окажутся. Один из них, заметив мой пристальный взгляд, рванулся даже ко мне, вроде как угрожающе - чего, мол, выпялился, - но второй схватил его за рукав, тихо зашептал что-то, и тот успокоился. Видно, дружок его уже успел пронюхать, кто я такой, и знал, что пялиться и присматриваться - моя обязанность.
Тоже странно - вроде и безлюдно почти на улицах, и мало с кем я поговорить успел, а уже все вокруг знают, кто я такой, словно я - камень, брошенный в воду, и от меня расходящейся рябью бежит этакое шу-шу-шу; и ощутил я, как же здесь жизнь взаимосвязана и замкнута на себя и таится посторонних. А я - словно чужеродное тело, заноза какая-нибудь, попавшая в палец, и вокруг меня образуется волдырек, предупреждая весь организм о моем вторжении и защищая его от меня. По всем клеточкам, нервам и артериям весть бежит - но мне, занозе, никогда тем же путем не пройти и не перехватить весточку. Волдырек, припухлость, что потом отторгнет меня вместе с капелькой гноя.