По велению сердца
Шрифт:
Слушая его, Хоуп невольно вспомнила те случаи, когда он и ее донимал ревностью, с подозрением расспрашивал о тех, кого она фотографировала, о бывшем муже, об агенте, официанте в ресторане на Кейп-Коде и даже о двух незнакомых мужчинах в блессингтонском пабе. Он остался ревнивцем, но научился лучше держать себя в руках. Но Хоуп то ему точно ревновать было не к кому. Да и Одру, судя по всему, тоже. История была трагическая, и Хоуп стало его ужасно жалко. Спустя столько лет Финн продолжал считать себя виновным в гибели девушки.
– Может, у нее были причины переживать, о которых ты не знал? — Хоуп попыталась его утешить. — Нормальные люди так ведь не поступают. Не совершают самоубийств, как бы тяжело ни было. — Она не могла себе представить, чтобы подобным образом повела себя Мими или она сама в
– Иногда с девушками это случается, — ответил Финн. — И даже в более зрелом возрасте. Я до сих пор не знаю точно, не сама ли мама Майкла наложила на себя руки. Она в ту ночь была пьяна, а жили мы очень плохо, все время ссорились. Она знала, что я ее не люблю, да, по моему, и она меня не любила. Глубоко несчастная женщина. Мы оказались заложниками своего брака, брака без любви, и возненавидели друг друга. Я не хотел разводиться — из за Майкла, а надо было! Как глупо мы порой растрачиваем свою жизнь! — с грустью подытожил Финн и улыбнулся Хоуп. И на какой то миг у нее мелькнула безумная мысль, что, несмотря на его покаяние, в глубине души он гордится тем, что эти женщины умерли из за него. У Хоуп сжалось сердце. И тут, будто в подтверждение ее опасений, Финн как-то странно на нее взглянул и задал еще более странный вопрос: — Но ты, Хоуп, ведь не склонна к самоубийству?
Она покачала головой, но не стала кривить душой.
– Я думала об этом, когда умерла Мими. И не один раз. И еще — когда Пол меня оставил. Но я не смогла. Как бы ни было тяжело, я не смогла совершить ничего подобного. И тогда я уехала в Индию и постаралась излечиться от своего горя. Это показалось мне более разумным. — Но Хоуп была человеком большой внутренней силы, крепко стоящим на ногах и к тому же намного старше тех несчастных, ведь ей было уже за сорок. А те женщины были молоды, а в молодости человек склонен драматизировать ситуацию и впадать в крайности. Эти же девушки, конечно, были глубоко несчастны, и обе оказались в тяжелейшей ситуации: одна забеременела, не будучи замужем и имея отца-алкоголика, а парень решил ее бросить, другая жила в браке без любви, с нежеланным ребенком и ненавистным мужем — если верить Финну. Представить такое Хоуп было трудно. Финн вышел из комнаты и направился в свой кабинет.
– Пойду поработаю, — бросил он на ходу.
Хоуп положила фотографии на место. Настроения реставрировать стол у нее уже не было. Потом она долго гуляла одна и думала о Финне. За свою жизнь в отношениях с женщинами он испытал немало, пережил смерть близких людей, к тому же двадцать с лишним лет носит на совести смерть своей молодой подруги. С таким грузом нелегко жить. А еще она подумала, какой странный вопрос он ей задал. Может быть, просто хотел убедиться, что больше ему ничего подобного не грозит — что бы ни случилось. Но с Хоуп опасаться было нечего. Если уж ее не сломила смерть дочери — не сломит и ничто другое, это она знала наверняка. Когда она потеряла дочь, ее обуял страх — Хоуп испугалась, что вдруг лишится и Пола. Так и случилось. А сейчас она искренне надеялась, что все самые страшные испытания у нее позади.
Это были грустные мысли и воспоминания, но сейчас надо было думать о новой жизни, и Хоуп мысленно переключилась на малыша, которого она уже носила под сердцем. Ребенок словно олицетворял собой жизнь и надежду, служил противоядием от всех трагедий, через которые каждый из них прошел. Сейчас, пожалуй, впервые за последнее время, она поняла, почему так хотел этого Финн — он цеплялся за жизнь, чтобы вытеснить горькие воспоминания, преследующие его уже столько лет. От этой мысли Хоуп растрогалась, теперь она любила его еще сильнее. Потом она стала думать об Одре и мысленно оплакивать загубленную юную жизнь. То, как честно Финн признавал свою вину в этой трагедии, ее очень тронуло. Он не пытался ничего утаить или отрицать, и это делало ему честь. И Хоуп устыдилась своего мимолетного подозрения, что ему льстило, что его можно любить так сильно, чтобы пойти на самоубийство. Конечно, это не так. Как ей только такое могло прийти в голову?! Но что то в его глазах, а потом этот странный вопрос все же заставили ее так думать. Хорошо, что она оставила при себе свое удивление. А скажи она ему хоть слово, он бы
Хоуп вернулась домой. Она была спокойна и полна сил и решила заняться делом — освободить два шкафа, набитых старым постельным бельем. Она стояла на стремянке, когда в комнату вошел Финн. Хоуп беспрерывно чихала от пыли. Финн немедленно принялся ее ругать.
– Куда тебя занесло? — проворчал он, а она в который раз вытерла нос и ответила, продолжая чихать.
– Навожу тут порядок. — Хоуп методично сбрасывала вниз пожелтевшие простыни, покрывала, наволочки, скатерти. — Это старье лежит тут уже лет сто, не меньше, оно все истлело.
– Ты с ума сошла! — сердился Финн. — А ну ка, слезай с лестницы! Если хочешь, я сам все сделаю. Вот упадешь — ребенка убьешь. — Хоуп в изумлении уставилась на него, но потом заулыбалась, тронутая его заботой.
– Финн, не бойся, я не грохнусь. Лестница очень устойчивая. Мы ее из конюшни принесли. — Это была единственная лестница, с которой можно было достать до верхних полок шкафов, ведь потолки в доме — а соответственно, и мебель — были высоченные. Но Финн не шутил и, пока она спускалась, крепко держал стремянку. — Послушай, я же не инвалид, и срок еще совсем небольшой. — Хоуп понизила голос, чтобы Уинфрид или Кэтрин не услышали ее, хотя оба были настолько глухи, что не представляли никакой опасности.
– Думай, что говоришь! Ты теперь отвечаешь за нас троих. Пора бы стать умнее, — проворчал Финн и сам полез наверх. Не прошло и минуты, как он тоже начал чихать. А в следующий миг оба уже заливались веселым смехом. Хоуп вздохнула с облегчением. — По-моему это все надо просто выкинуть, — сказал Финн, оглядывая гору белья на полу.
– Конечно, выкинем, только сначала давай вынем все из шкафов. Иначе все эти скатерти и полотенца так там и будут лежать. — Хоуп уже вела себя как настоящая хозяйка дома, и Финну это нравилось.
– Хозяйственная ты моя, — ласково сказал он, улыбаясь ей с верхней ступеньки стремянки. — Жду не дождусь, когда здесь начнет бегать наш малыш. Вот тогда это действительно будет наш дом. Пока ты не приехала, Хоуп, это было просто жилище.
Она вдохнула в этот дом жизнь, сделала его живым и уютным, и всего то — отмыв вековую грязь и приведя в порядок мебель. А сколько еще предстоит сделать! Дом обставлен весьма скромно, а покупать мебель, шторы — значит потратить уйму денег. Хоуп не хотела расточительствовать и старалась максимально использовать то, что есть, добавив всего несколько предметов мебели в качестве небольших подарков хозяину. А Финн был признателен ей за все, что она делает. Что до результатов, то они выглядели впечатляюще, хотя было очевидно, что на приведение дома в его первозданный вид уйдут годы и, возможно, больше средств, чем Финну когда либо доводилось держать в руках. Но, по крайней мере, он вернул себе фамильное гнездо, Хоуп понимала, как много это для него значит.
Финн любил этот дом почти с той же страстью, с какой он любил и Хоуп. Здесь были его корни, и теперь он наконец вернулся к ним и был счастлив и горд этим. И, как он не уставал повторять, у него было такое ощущение, словно он ждал этого всю свою жизнь. И он знал, что, будь жива его мать, она бы им гордилась. А Хоуп получала наслаждение от возможности разделить с ним его счастье. Ее старания привести дом в порядок и вернуть ему былой блеск были проявлением ее любви к Финну.
Следующие недели прошли в работе: Финн продолжал корпеть над книгой, а Хоуп фотографировала. Она потихоньку щелкала камерой в пабах, снимала в основном стариков, и никто из них не возражал, наоборот, многие чувствовали себя польщенными. Во второй половине дня, когда Финн заканчивал писать, они отправлялись на прогулки в горы. Финн делился своими новыми замыслами, говорил о том, как продвигается книга. Хоуп внимательно слушала, время от времени задавая вопросы или давая оценки. А Финн радовался за нее, продолжал восторгаться ее фотографиями. Сейчас ему особенно нравилась новая серия — ирландские старики в пабах. Это были выразительные лица людей, повидавших многое, но благодаря ее фотообъективу они превращались в значительные и одухотворенные образы. Хоуп и Финн с огромным уважением относились к профессиональным достижениям друг друга, проявляя к ним неподдельный интерес.