По вере его
Шрифт:
— Отлично, ты справилась. Теперь мы можем идти.
________________________________________
*Имеется в виду выражение «Не болит голова у дятла»
========== Глава 8 ==========
— Здравствуй… Наверное, это глупо — разговаривать с тобой, сидя на крыше. Ты ведь меня не услышишь, чтобы там не говорили по этому поводу другие. Но знаешь, милая… Я просто чёртов эгоист. Мне кажется, если я скажу всё это вслух, станет легче… Бред… Легче всё равно не будет. Ни сейчас, ни потом. Никогда.
Сегодня, стоя у твоей могилы, я думал только об одном: почему? Почему это случилось именно теперь? Не в прошлом году, не через десять лет нашей совместной жизни? Какой смысл был
Почти как на тех бестолковых курсах по какому-то супер модному направлению познания себя, у автора которых тебе нужно было взять интервью, помнишь? Тебе так не хотелось идти туда одной, и ты уговорила меня составить тебе компанию. Лысый дядька в розовой хламиде что-то щебетал о внутренних потоках энергии и закрытых дверях, а я думал лишь о твоих пальчиках, которые всю лекцию держал в своей руке. Если не считать ещё двух человек, один из которых был уборщиком, а второй — ассистентом этого чудика, мы оказались единственными слушателями его бреда. Зато после твоей статьи число его почитателей резко увеличилось. Знаешь, я ведь тогда ни слова не понял из того, что он там говорил, но мне хотелось бы снова оказаться в том холодном пустом зале. Чтобы почувствовать твою руку в своей ладони…
Мне страшно… Страшно, что я забываю тебя. Прошло всего каких-то два дня, а я уже не помню, как ты улыбалась, как звала меня по имени, как хмурила брови, набирая очередную статью… Твой голос, запах, смех… Смотрел на твоё фото, то, с огромным белым медведем, на моём столе, и убеждал себя, что это ты. Потому что девушка там — чужая. Я её не помню, ничего не помню… А ещё — не чувствую. Ни гнева, ни боли, ни обиды. Внутри пусто, словно у меня вынули сердце. Просто холодная чернота. Как в нашем доме после пожара. Мне было десять. Родители ушли в театр — они праздновали годовщину свадьбы, а за мной, Эльзой и Зерефом должна была присмотреть соседка, Уртир Милкович, старшеклассница. Она уже не раз выполняла роль нашей няни, и в тот вечер всё было, как обычно: Ур немного поиграла с нами, накормила ужином, разрешила посмотреть мультик и отправила спать. Эльза осталась в моей комнате — последнее время ей снились страшные сны, поэтому сестра боялась засыпать одна. Мы немного поболтали и довольно быстро уснули.
Я проснулся от того, что Эльза трясла меня за плечо. Глаза удалось открыть с трудом — веки были будто свинцовые, голова болела, в горле першило. Спросонья не сразу удалось понять, что происходит. И только когда увидел дым, просачивающийся из-под двери, догадался: пожар. Схватил сестру за руку, выволок в коридор. Мы едва не задохнулись. Эльза плакала, просила вернуться обратно в комнату, но я упорно тащил её к выходу: наши спальни находились на втором этаже, и выхода оттуда не было никакого. Не помню, где я потерял сознание, в себя пришёл на улице, рядом лежала сестра, стояли какие-то люди. Уртир смогла вытащить нас из дома, а сама погибла, задохнулась, как и брат, которого она пыталась спасти. Зереф не дожил до своего первого дня рождения всего неделю…
В то время в округе зверствовала банда поджигателей. Магазины, машины,
Однажды там появились цветы. Кто и когда принёс их, не известно. Две лилии. Они так страшно смотрелись там: белоснежные живые цветы на чёрных от сажи, мёртвых останках дома. Наверное, именно тогда я и осознал, что случилось в ту ночь. Через две недели мы переехали в Магнолию, просто сбежали от сочувствующих взглядов и робкого шепотка за спиной. Только от себя не убежишь. Этот выжженный пустырь со временем кое-где зарос травой и почти перестал чадить, но душа всё равно болит от копоти воспоминаний.
Я никогда не рассказывал тебе об этом. Знаешь, почему? Те цветы на пепелище… Я растоптал их, каждый хрупкий лепесток, пока они не превратились в бесформенную серую кашу. Знаю, ты не осудила бы меня — мне было всего десять, ещё совсем ребёнок, перенёсший страшную утрату и прошедший через ад. Я осудил себя сам. Потому что только став взрослым и встретив тебя, понял, наконец, насколько жестоко поступил тогда. Эти цветы были чьей-то надеждой — на то, что больше этого не повторится, и благодарностью — за предупреждение: люди стали осторожнее и внимательнее, что помогло сорвать несколько поджогов и в конце концов поймать преступников. А ведь иногда надежда — это единственное, что нам остаётся.
Ты была моими лилиями, милая. Тем, что поддерживало и давало стимул идти дальше. Не бояться. Надеяться, верить. Любить. Дышать. Просто жить. До тебя я и не знал, каково это — жить. Радоваться каждому дню, получать удовольствие от самых элементарных вещей… Наверное, поэтому я так долго и не делал столь серьёзного шага, как предложить тебе стать моей женой. Не потому, что не хотел или боялся потерять свою свободу. Мне было хорошо только от того, что ты рядом. Было счастьем просто просыпаться с тобой в одной постели, готовить для тебя завтрак по воскресеньям, гулять в парке, ходить по магазинам… Я уже не помню, когда пришла эта мысль — узаконить наши отношения. Но стоило ей появиться, и… Нет, она не стала навязчивой идеей, хотя, наверное, именно так это и выглядело со стороны. Все эти разговоры, намёки с моей стороны… Знаешь, я ведь даже заезжал в ювелирный салон, присмотрел кольцо, только брать не стал, ожидая, когда услышу положительный ответ. Интересно, ты сказала «да», потому что и сама этого хотела или просто сдалась под неослабевающим напором вдруг возжелавшего обрести семью меня? Впрочем, какая теперь разница?..
Завтра… Завтра должна была состояться наша помолвка. Я хотел устроить для тебя грандиозный праздник с цветами, воздушными шариками, шампанским, в окружении дорогих тебе людей. «Эдолас» был бы только наш, Мира ничего и слушать не хотела о том, чтобы оставить за нами всего лишь один столик — она знает, как тебе нравилось у них в кафе. И, конечно, кольцо… Мне хотелось самому надеть его тебе на пальчик. Когда я ехал за ним сегодня в салон, единственное, о чём думал — только бы его там не оказалось. Ведь это несправедливо: оно есть, а тебя — нет… Это не-спра-вед-ли-во… Чёрт…