По вере его
Шрифт:
Фуллбастер ничего не ответил. Если друг хочет так думать, пусть. Всё, что угодно, лишь бы Драгнил снова стал прежним.
========== Глава 2 ==========
Нацу неторопливо шёл по тенистой кленовой аллее. Ветер ласково перебирал его розовые пряди, шаловливо забирался за воротник рубашки, ревниво обдувал лицо, спасая от полуденной жары. Заасфальтированная дорожка, раздваиваясь и огибая с двух сторон огромную клумбу с цветами всевозможных оттенков, наполнявшими плотный тёплый воздух сладковатым нежным ароматом, неуклонно вела его к двухэтажному белому зданию в старинном стиле, растекаясь перед ним небольшой площадкой — автомобильная парковка располагалась за пределами пансионата, и передвигаться по его территории посетителям разрешалось только пешком. Не пройдя
Сидевшая за одним из столиков очень худая, строгая на вид женщина лет пятидесяти пяти увлечённо просматривала печатное издание, в котором Нацу безошибочно узнал «Деловой вестник Магнолии». Видимо, этот процесс оказался настолько захватывающим, что она ничего не замечала вокруг. Подождав ещё немного, Драгнил всё же решил привлечь к себе её внимание.
— Знаешь, я всегда считал, что дамы столь почтенного возраста предпочитают любовные романы, а не биржевые сводки, — усмехнувшись, сказал он.
— Любовные романы пусть читает оОба Бабасама, а я пока не хочу превращать свои мозги в розовый кисель, — ворчливо отозвалась «дама почтенного возраста», поднимая на него глаза. — Лет до девяноста точно.
— Что-то мне подсказывает, что и тогда ты вряд ли изменишь своим вкусам.
— Обычно представительниц моего пола обвиняют в непостоянстве. Так что ваше последнее заявление, молодой человек, я буду считать за своеобразный комплимент.
— Не стоит, иначе я решу, что совершенно разучился их делать.
— В таком случае, мне надо срочно взяться за ваше обучение — негоже терять хватку. А пока поцелуй меня и сядь уже, наконец, — в женском голосе отчётливо прорезались скрипучие раздражённые нотки, поэтому Нацу поспешил, послушно коснувшись губами прохладной, гладкой щеки, занять стул напротив, предварительно положив перед своей визави разноцветную коробочку, перевязанную красной атласной ленточкой:
— Их доставили сегодня утром. Надеюсь, твой врач будет не против подобных гостинцев.
— Даже если и будет, меня это не остановит — когда я отказывалась от своих любимых мармеладных мишек? — сухие тонкие пальцы, украшенные безупречным маникюром, проворно развязали бантик, откинули крышку и любовно погладили лакомство. — Спасибо, мой мальчик, знаешь ведь, как порадовать старушку.
— Брось, Ур, ты совсем не старуха, не наговаривай на себя, — возразил Драгнил, с лёгкой полуулыбкой наблюдая за своей собеседницей. Та в ответ на его слова только фыркнула, пряча своё сладкое богатство от чужих любопытных глаз под газетой — уж чем-чем, а мармеладками она точно ни с кем делиться не намерена.
Ур была матерью Уртир Милкович — девушки-подростка, которой оказались обязаны жизнью и сам Нацу, и его сестра Эльза. На момент, когда объятый пожаром дом навсегда изменил жизнь двух семей, ей не исполнилось и сорока. Мистер Милкович исчез в неизвестном направлении почти сразу после рождения дочери, однако ни его побег, ни тяжёлая судьба матери-одиночки, ни даже смерть единственного ребёнка не сломили эту сильную духом женщину, которая проходила все испытания с высоко поднятой головой и ехидной ухмылкой на тонких, никогда не знавших помады губах. Драгнил и через столько лет помнил, как она стояла у могилы Уртир — спокойная, гордая, с прямой спиной и без единой слезинки в глазах. Ур никому не показывала своё горе, стараясь избежать самого страшного — жалости, что щедро готовы были обрушить на неё окружающие люди и которая в итоге сломала его собственных родителей, заставив покинуть родной город.
Это могло показаться странным, но Нацу не одобрял их поступка — боль от перемены места жительства не стала меньше, а словно увеличилась в разы, потому что к ней прибавились угрызения совести перед теми, кто казался брошенным, забытым, вычеркнутым из жизни:
Ур поначалу была категорически против любых широких жестов с его стороны. «Ты ничего не должен мне, — говорила она. — Никто не виноват в том, что произошло, кроме тех, кто это сделал. Так что не вини себя и живи спокойно». Но Драгнил оказался очень настойчив, и ей ничего не оставалось, как сдаться, поставив одно условие: чтобы никого не стеснять, она будет жить в пансионате, потому что ей по состоянию здоровья требовался медицинский уход. Деньги от продажи дома миссис Милкович торжественно вручила молодому бизнесмену с наказом вложить их в дело, что тот и сделал, да так удачно, что смог не только раскрутиться сам, но и обеспечить своему неожиданному спонсору безбедную старость — дивидендов вполне хватало на оплату одного из лучших пансионатов даже без финансовой помощи со стороны. Нацу было милостиво разрешено иногда навещать Ур и баловать её любимым лакомством.
Закончив прятать коробочку с мармеладом под сложенной в несколько раз газетой, миссис Милкович внимательно осмотрела своего посетителя и недовольно сдвинула брови. Ей категорически не понравилось то, что она увидела: сероватая кожа, запавшие щёки, круги под глазами, не говоря уже про взгляд — задумчивый, полный скрытой боли и грусти. Что такое могло случиться с её мальчиком с их последней встречи месяц назад, что он так сильно изменился? Нацу едва ли не с рождения был довольно шебутным ребёнком, любящим влезать в различного рода неприятности, и ей, как соседке, приходилось бывать свидетельницей его проказ. Живой, заводной, любопытный, горящий энтузиазмом и неиссякаемым оптимизмом, этот мальчишка щедро делился с окружающими своим природным позитивом, наслаждаясь каждым днём пока ещё беззаботного детства. И даже после той страшной трагедии он не выглядел настолько плохо. Обозлённый, взъерошенный, похожий на затравленного маленького зверька, но не раздавленный. Не сломленный.
— Что с тобой? — заботливо поинтересовалась Ур. Драгнил мгновенно потемнел лицом. Опустил глаза. Упрямо сжал губы, но всё же ответил:
— Моя невеста… она… погибла три недели назад.
— Мальчик мой! — миссис Милкович неожиданно сильно сжала его руку, лежащую на столе, но ничего говорить больше не стала — слова редко помогают облегчить боль, это она знала по собственному опыту. Лучше помолчать, незамысловатым физическим контактом поддерживая и выражая сочувствие.
Эту скорбную паузу в их разговоре нарушил сам Нацу.
— Ур… скажи, как ты… справилась со всем? — спросил он. Теперь пришла её очередь отводить взгляд.
— Я плохой пример для подражания, дорогой, — пальцы, чуть дрожа, поправили коротко подстриженные, тёмно-фиолетовые волосы. — Прежде всего потому что я была плохой матерью. Уртир росла, как сорная трава, почти без моего участия. Мы никогда не были близки с дочерью, я не знала, чем она живёт, о чём думает, чего хочет. Два абсолютно чужих человека. И пусть мне тоже было тяжело, но я смогла довольно быстро смириться со своей потерей.
— Значит, в этом всё дело? В смирении?
Тёмные, почти чёрные глаза миссис Милкович буквально впились в сосредоточенное лицо её собеседника. Как она не догадалась сразу? Ведь это было так очевидно.
Ур знала Люси — Драгнил познакомил их год назад, и с тех пор они иногда приезжали вместе. Она помнила, насколько светлой была эта девочка, а так же с какой любовью эти двое смотрели друг на друга. Нацу очень трепетно относился к своей тогда ещё просто девушке и всегда, в любых разговорах, где речь заходила о ней, да и во время визитов, называл её исключительно по имени. А сегодня не смог, хотя и пытался. Это говорило только об одном — он ещё не смирился с потерей, не хотел ставить рядом любимого человека и жестокую реальность, обезличивал произошедшее, отстранялся от него, не желая допускать в сердце страшную правду. Тем самым не давая себе двигаться вперёд.