По волчьему следу
Шрифт:
И если да, то…
– Вот и выговорилась, - Софья смахнула пару обломков сушки в ладонь и кинула в рот. – Даже как-то легче стало, что ли… а город этот мне не нравится.
– Ты зачем вообще сюда потянулась?
– Понятия не имею. Просто… представила, что я там одна, с секретарем и этим бесконечным потоком желающих узнать, как у них там семейная жизнь сложится, - Софья закатила глаза.
– То есть, ты соврала, что тебе надо с нами?
– Самую малость.
– Вот же, - я кинула в нее подушкой, которую Софья отбила.
– А сама-то… сама-то, можно подумать… никогда… не врала…
Девочка, тоненько тяфкнув, попыталась дотянуться до подушки.
– Место, - я шлепнула по клыкастой морде. – Не хватало, чтоб нас тут за порчу имущества выселили. Значит, у тебя никаких предчувствий по поводу дела? Прозрений и всего остального?
– Не знаю, - Софья отхлебнула лимонада. – Понимаешь… предчувствия – еще та пакость. И сложно сказать наверняка, настоящие они или вот… игры разума. Как твои сны.
Игры.
Разума.
Ничего. Я потерла лоб. С разумом я тоже могу поиграть.
– Не выходи больше из дому одна, - попросила я Софью. – Мало ли что…
– Он мужчин выбирает…
– Просто женщин мы не искали, - я встала и подавила зевок. Надо поспать. Есть еще пару часов, а там… там будет скучно, нудно и обыкновенно. Как всегда. – Да и… в целом… город незнакомый. Мало ли что.
[1] Вполне реальный рецепт из журнала 50-х гг, правда, американского. Автор не знает, насколько это съедобно.
Глава 20 Петли
Глава 20 Петли
«Во многом свойства охоты определяются характером дичи, ибо у каждого зверя свои повадки, каковые доброму охотнику надлежит ведать. И уж после, выстаиваясь под эту самую повадку, определять…»
«Советы молодому охотнику», статья князя Перепелицкого, главы «Общества любителей охоты и рыбалки»
– Так, ваше благородие, - женщина в темном платке, наброшенном поверх седых волос, отчаянно избегала прямого взгляда. Она и сидела-то бочком, на самом краешке стула, словно готовая в любой момент вскочить и сбежать. – Ваша правда… ушел и не вернулся.
Пригожина Алевтина Касьяновна.
Мещанка.
Сорока девяти лет от роду. Вдова, как и многие тут. Сама детей тянула. Имя Пригожина было третьим в списке. Заявление о пропаже тоже имелось. Нашлось в ящике, надо полагать, собранном невезучим следователем Селюгиным. Заявлений в нем было много, и день предстоял длинный.
Бекшеев с тоской поглядел в окно, распахнутое, чтобы хоть как-то воздух доходил. Рядом с управой дерево вон росло, разлапистое. И ветви его заслоняли солнечный свет, даруя небольшую, но такую нужную тень. Воздух городской пах дымами, но был всяко лучше того, застоявшегося, пропитавшегося вонью плесени и старых бумаг, что царил в кабинете.
– Заявление вы писали? – уточнил Бекшеев.
Женщина замерла, вскинув на него взгляд. Лицо у нее старушечье, все морщинами изрезанное. А вот глаза ясные. И злые. Очень.
На кого?
– Анька, - выдавила она, добавив. – Ваше благородие… невестка моя. Я ей говорила, чтоб не ходила, не отвлекала людей от дел важных.
– Отчего же? Задача жандармерии помогать. В том числе и искать пропавших.
– Так-то оно так, да только ж… чего его искать-то? Еще найдете, не приведи боже, - она как-то разом успокоилась и осмелела. И перекрестилась. – Сошел, и Боженька с ним… я так Аньке и сказала. А она, дурища, молодая, бестолковая… любовь у ней.
Слышать подобное было до крайности странно.
Но Бекшеев улыбнулся этой женщине, осторожно, чтобы не разорвать тончайшую нить, что протянулось между ним и ею.
Ту самую, которая помогала.
Которая появилась после пещеры, то ли заменой уставшего дара, то ли вариативностью его.
– Беспокойным был? – уточнил Бекшеев.
– Беспокойным… от вы верно сказали… беспокойным… зараза этакая… чтоб его… уж отец-то его на что бестолочь, так этот весь прямо… дочки у меня от хорошие, рукастые. А мужики. Тьфу…
Она сплюнула на пол и тут же замерла, словно очнувшись.
– Ничего, я понимаю… вы устали от него.
Дар? Способность?
Скорее уж сами люди. Надо просто слушать. И соглашаться. Только слушать внимательно, с участием и без притворства. Может, люди и не маги, но в большинстве своем притворство чуют. И замыкаются. А эта вот снова смотрит. Взгляд у нее мягче становится. И выдыхать выдыхает, осеняет себя крестным знамением.
– Грех, - говорит она будто в стороночку. – Знаю, что грех…
– Кто не грешен…
– Беспокойным уродился. И слабеньким. Я-то думала, что и недели не протянет… прочие-то уходили, да… четверых схоронила, но четверо и живы были. А этот… последыш.
Плечи опускаются.
А Бекшеев слушает, не прерывая уже лишними вопросами. Обыкновенная история чужой обыкновенной же жизни. Такой, как у всех.
Когда и дом, и хозяйство.
И муж, который вроде рукастый, да пьет. Но кто, господин начальник, не пьет-то? А тверезый-то ничего… и дети… три дочери и четвертый – сынок. Любимый отцом, балованный.
Разбалованный.
Оно, может, и плохо бы все закончилось, но тут война, которая забрала обоих и еще дочкиных мужей, а вернула-то не всех.
Григорию Касьяновичу крепко повезло. Пришел живым. И целым. С руками-ногами да головой, которая буйна была, но разве ж кто смотрел? Девок много, а мужиков наоборот…
Свадьба.
И жизнь. Снова как у всех. Разве что Григорий вот…
– Злой он стал. Муж-то мой, покойный, только когда пьяный ярился… да и то, если пенять начнешь. А коль ласкою, так и он добрый. Обнимет бывало и давай рыдать по-за жизнь нашую… - она говорила тихо, в стороночку. Но Бекшеев слушал.