По законам звездной стаи
Шрифт:
Рекламный ролик крема от морщин снимали в большущем павильоне «Мосфильма». Судя по тому, что режиссер жутко торопился, орал на съемочную группу, да и вообще вел себя крайне суматошно, аренда павильона заканчивалась с минуты на минуту, а съемки еще не закончились.
Антон прибыл на площадку за час до начала, успел выпить кофе и унять дрожь в коленках. По сценарию ему требовалось встретить сходящую со ступеней актрису, вручить букет цветов и проводить восхищенным взглядом. Даже слова учить не пришлось, роль была немая.
Актриса запаздывала. Пока она отсутствовала, режиссер поманил Антона к себе пальцем и, скорбно вздохнув, сказал:
– Давай хоть пройдемся разок, пока эта старая вешалка не приехала. Смотри, значит, она спускается с лестницы…
Антон отрепетировал сцену с помощницей режиссера. Нескладная деваха в длинном пальто спустилась с лестницы, запланированно уронила шарф, ойкнула и незапланированно захихикала. Антон подхватил шарфик, подал девахе букет, проводил до машины, а сам застыл влюбленным болванчиком с томлением во взоре, теребя цветную тряпицу в руке. В короткие минуты он постарался вложить в игру весь талант. Антону показалось, что все получилось просто замечательно.
– Пойдет, – скучно сказал режиссер и махнул рукой. – Только постарайся не выглядеть таким дебилом. Ты должен ею восхищаться, понял? Вос-хи-щать-ся!!! А ты смотришь на нее как людоед на вырезку. Больше романтизма, голубчик, ты же видишь ее впервые в жизни. Давай еще раз…
Репетиция прошла еще дважды, прежде чем выражение лица удовлетворило режиссера. Антона загримировали, наложив на лицо слой крема и пудры, тщательно замазав легкие синяки под глазами. Закончив последний прогон, съемочная группа вяло расползлась по углам, наблюдая, как бьется в истерике режиссер, бесконечно названивающий актрисе.
– Кофе будешь? – буднично спросила Антона деваха в пальто, доставая из сумки маленький термос. Антон кивнул, приглядываясь к новой знакомой, принимая из ее рук горячую крышку от термоса.
Высокая. На первый взгляд кажется совершенно обычной, но это потому, что на лице нет косметики. Классически правильное лицо обрамлено
– Это мантикора, – негромко сказала девушка.
– Что?
– Ну, ты на татушку смотришь, а в глазах немой вопрос. Обычно все спрашивают уже на первой минуте: что это? Вот я и отвечаю сразу: мантикора.
– Прикольно, – хмыкнул Антон. – Где делала?
– А, есть тут один маленький салон на Гоголевском бульваре. Эскиз сама рисовала, мастер долго ругался, говорил – сложно. Но я настояла на своем.
– Ты художница?
– Ну да. Но мои работы никому не нужны.
Что-то брякнуло в глубине павильона, там, где располагались двери. Затем послышался многоголосый гул, перекрываемый истерическими визгами режиссера и басом неизвестного существа. Существо орало на режиссера, запросто перекрывая его вопли.
– А вот и мантикора, – невесело сказала девушка. – Мадам Голубева прибыли. Пойду встречать звезду. Ее еще надо на грим отвести, кофий подать и ублажить, как подобает ее звездному статусу.
– Меня Антон зовут…
– Я знаю, – улыбнулась девушка. – Это ведь я тебе звонила. Я – Алла. Осторожнее с салфетками, не сотри грим.
Антон, поднесший руку к лицу, послушно замер, а потом аккуратно промокнул губы.
Алла.
Интересно было бы увидеть ее без пальто…Мадам Голубева, крепко сбитая бабенка с целлюлитными бедрами, давно перешагнувшая сорокалетний порог, оказалась вполне адекватной теткой с хорошо поставленным басом и искрометным чувством юмора. Голубева болтала без умолку, даже когда ей красили губы. Спустя полчаса Антон почувствовал, что уже обожает ее.
– Коленька, не кипятись, – совершенно спокойно ответила она режиссеру, вопящему про отставание от графика и что их вот-вот вышвырнут из павильона. – Не надо так переживать. Мы все равно рано или поздно сдохнем.
Режиссер воздел руки горе и убежал, спотыкаясь о провода и собственные ноги. Голубева же удовлетворенно повернулась к гримерше и костюмерше.
– Так вот: сколько мужика ни корми, а он все на сиськи смотрит. Как выяснилось, этот мерзавец, мой последний муж, втайне от меня откладывал деньги на новую квартиру. Надеялся там поселиться со своей молодухой. И все бы ничего, девочки, вот только… нет, нет, этот цвет мне решительно не идет, нужно светлее… на чем я… а, да! Вот только это были мои деньги, девочки. Распотрошила я его заначку…
Голубева сделала паузу и, вытащив из пачки сигарету, осторожно затянулась.
– И что? – замирающим голосом спросила гримерша. – Что вы сделали, Мария Александровна?
– Да ничего. Пошла и купила себе шиншилловую шубу. Вот он обрадовался, когда узнал.
Голубева расхохоталась и повалилась на спинку кресла, суча толстыми ножками в воздухе. Гримерша и костюмерша согласно захихикали.
– И ведь уходить не хотел, негодяй, – продолжила актриса. – Представляете, явился в театр, скандал закатил! Попробовал даже мой контракт расторгнуть. Но к счастью, у нас новый режиссер, и он мою кандидатуру отстоял, даже перед лицом заслуженного артиста. Три дня этот гад ходил ко мне домой и выл под дверями, подсчитывал, сколько театр ему должен в целом, а я в частности. Мне это быстро надоело. Я пошла в аптеку, купила раствор валерианки и облила его машину. Утром он так визжал! Коты ему всю лакировку содрали, «Лексус» как обглоданный. Вот уж я повеселилась…
Голубева снова забилась в истерике, дрыгая ногами.
– Какая у вас интересная жизнь, – вздохнула гримерша. – Съемки, поклонники, муж-красавец…
– Подлец он, – поправила Голубева и снова захохотала.
Главным сюрпризом для Антона стал тот факт, что Голубева на съемку прибыла в компании Егора. Поначалу на его присутствие никто не обратил никакого внимания, но Мария сама вдруг заорала зычным голосом:
– Ой, я там мальчика забыла в машине. Приведите мальчика, я ему обещала дать…
Гримерша и костюмерша прыснули и покраснели. Голубева строго посмотрела на них, а потом сама загоготала, как гусыня.
– Дуры! Интервью дать! Замоталась на съемках, он, бедняга, меня на улице прождал два часа, промок, замерз… Хотя он такая лапа, ему и дать можно… Приведите мальчика и дайте ему чаю!
Егора привели через пять минут. Его голова все еще была мокрой. В прохладном павильоне он зябко ежился и, засовывая руки в карманы, уткнулся носом в воротник куртки, не заметив Антона, пока тот сам не подошел ближе.
– Привет, ты чего тут?
Егор поднял голову и слабо улыбнулся.
– Интервью у меня с Голубевой… А ты чего?
– А я тут в ролике снимаюсь, – пояснил Антон и добавил с ноткой превосходства. – Пойдем, я тебя к Аллочке отведу, она тебе чего-нибудь горячего даст попить…
Алла уже шагала навстречу с термосом в руке, путаясь в полах пальто.
– Здравствуйте, это вы из газеты? Пойдемте со мной, сейчас снимать будут, вы будете мешать. Антон, пройди на площадку, манти… уже готова.
Голубева сидела за изящным столиком, в центре которого стояла баночка с кремом, лежали жемчужные бусы и несколько орхидей. В лицо актрисе бил розоватый свет прожекторов, делающий ее лет на десять моложе. Режиссер стоял позади оператора с нацеленной на Голубеву камерой.
– «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи, – произнесла Мария в объектив и ослепительно улыбнулась.
– Еще раз, – скомандовал режиссер.
– «Жемчужное сияние» – это мой выбор, – послушно сказала Голубева.
– Это крем для моей кожи! – завопил режиссер.
– Так я и не претендую, – расхохоталась она. – Не хватало еще морду этим дерьмом мазать. Ты выбрал, ты и мажь.
– Маруся, давай без отсебятины, – взмолился режиссер. – Нас через полчаса отсюда погонят. Повтори эту фразу несколько раз, мы потом выберем лучший вариант.
– Хорошо-хорошо, – закивала Мария. – Сейчас все сделаю.
– Мотор, – скомандовал режиссер.
– Мой выбор, да?
– Да!!!
– Колюня, не ори, сосуд лопнет… так, я готова, сейчас все скажу… «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи… «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи… «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи.
Каждый раз Голубева повторяла фразу с другой интонацией и другим выражением лица. Антон невольно залюбовался ею. Вот где профессионализм! Тупой рекламный ролик, а сколько шарма, обаяния…
Сейчас таких актеров уже нет.
– Стоп, – скомандовал режиссер. – Теперь на лестницу. Антон, пройди на свое место. Дайте ему цветы.
– Привет, красавчик, – весело сказала Голубева и, охнув, с тоской посмотрела на фальшивую лестницу, устремившуюся в никуда. – Это я на эту верхотуру должна вскарабкаться?
– И вскарабкаться, и спуститься со свойственной тебе элегантностью, – сказал режиссер.
– Элегантности мне при раздаче не досталось, – отрезала Голубева. – Я буду как корова спускаться.
– Спускайся как корова, – согласился режиссер. – И только на последних пяти ступеньках превратись в томную газель.
– Так чего тогда мне на самый верх взбираться?
– Маруся, лезь и не зли меня! – заорал режиссер.
– Хорошо-хорошо, – закивала Голубева и, недовольно поморщившись, пошла по ступенькам. На третьей ее каблук подвернулся, и она начала заваливаться на бок. Антон рванулся к ней и ухватил за локоть. Актриса охнула и навалилась на него всем телом, прижавшись грудью.
– Какой ты… прыткий, – прошептала она и, приняв устойчивую позицию, ласково потрепала по щеке. – Далеко пойдешь.
– Маша!!! – заорал режиссер. – Быстрее. Антон, на позицию.
Голубева начала спускаться по лестнице.
Для спуска потребовалось два дубля. Затем она повторила еще раз – с пяти последних ступенек, стараясь двигаться как можно медленнее и элегантнее. Шарфик соскользнул с ее шеи. Антон бросился вперед подхватить его, вручил цветы и остановился, провожая актрису восхищенным взглядом.
– Отлично! – сказал режиссер. – Вот такое лицо мне и требовалось. Молодец, Антон. У нас еще минут пять есть. Давайте сымпровизируем. Маша, давай как будто ты наткнулась на прохаживающегося Антона, спускаясь по лестнице, он роняет цветы, вы нагибаетесь, чтобы поднять их, улыбаетесь друг другу, потом он дарит их тебе, и ты садишься в машину. Антон, тут ты снова смотришь восхищенным взглядом. Маша, давай, на пару ступеней вверх. Игорь, сними Антона крупным планом!
Оператор поднял вверх большой палец. Голубева заняла место на ступеньках и замерла. Антон ждал команды режиссера.
– Мотор! – скомандовал режиссер.
Голубева пошла вниз, Антон топтался на месте, якобы не замечая ее, и сделал резкое движение в сторону. Мария врезалась в его плечо, розы посыпались вниз. Антон и Мария одновременно наклонились за цветами, столкнулись лбами и рассмеялись.
– Отличная находка, – закричал режиссер. – Поднимайте цветы! Антон, отдавай их ей и смотри влюбленным взглядом! Стоп!
Алла, появившаяся из тени, быстро подошла к режиссеру и что-то шепнула ему на ухо, ткнув пальцем в стоявшего в дверях мужчину с кислой физиономией.
– Спасибо, съемка закончена, – объявил режиссер. – Маруся, ты была неподражаема. Антон, молодец. Оставь Аллочке свой телефон, будем работать.
Голубева, бросив на Антона долгий взгляд, удалилась смывать грим. Он наскоро умылся и, дав Алле свой телефон, поспешил к выходу. На улице шел дождь. Антон поежился и, встав под козырек крыльца, закурил.
Голубева вышла через сорок минут, со свежим, не театральным макияжем, в компании Егора и Аллы.
– Антоша, – ласково сказала она. – Я тут еду в небольшой ресторанчик пообедать. Не хотите присоединиться ко мне?
– С радостью, – сказал Антон.
Егор вежливо кивнул ему и, подхватив Аллу под руку, пошел к выходу. Алла, раскрыв над головой зонтик, обернулась и посмотрела Антону в глаза.
На ее лице была легкая тень сочувствия.Проснуться в чужой постели и не сообразить, где находишься, – такое для Антона было в диковинку.
Некоторое время он хлопал ресницами и глядел в потолок, морщась и мучительно припоминая события вчерашнего дня. Сначала он и Мария отправились в уютный ресторанчик, где актриса уморила его забавными историями из актерской жизни. Заслушавшись, Антон автоматически пил, а Мария то и дело подливала ему в бокал виски. Кажется, они танцевали… Да, да… Рыжая девочка со шрамом на виске пела жалостливую песню тоненьким голоском, а Мария, уткнувшись в его грудь, рыдала и жаловалась на стервеца мужа…
А дальше – как отрезало.
И вот он проснулся в чужом доме, на широкой постели, и пялится в потолок…
Потолок, кстати, был натяжным, глянцевым, цвета зеленого лайма, с крупным зеленым цветком в центре. Ничего так потолок, красивый. Помимо галогенных светильников, его украшала изящная модерновая люстра, на одном из рожков которых болтались мужские трусы. М-да, погуляли…
Антон скосил глаза вбок.
Обстановочка в спальне была тоже ничего. Мебель модная, дорогая, такую не увидишь на распродаже с яркой красной наклейкой «скидка – 50 %!». На кровати дорогое белье, но не шелковое. Как же он ненавидел холодные, скользкие шелковые простыни, которые обожала Алена! Смотрится, конечно, красиво, но спать на них некомфортно, особенно по осени. Другое дело – обычный хлопок, пахнущий порошком и кондиционером «арктическая свежесть». Сразу вспоминается родной Магнитогорск, домик на окраине и морозные, стоящие колом простыни, которые мама заносила с улицы!..
Да, тогда все было просто и понятно.
Пусть жизнь не баловала подарками, но она текла предсказуемо-однообразно, стабильно, и в этом была своя прелесть. Все было хорошо, пока мама не вышла замуж во второй раз. И все полетело кувырком…
Антон не любил вспоминать то, что случилось в его семье десять лет назад.
Вместо этого он повернул голову вправо. В воздухе витал какой-то неприятный растительный запах. Рядом с кроватью стояла тумбочка, на ней – ваза с букетом свежих лилий. Антон сморщился и едва не чихнул. Вот что за вонь не давала ему покоя! Запах лилий он не выносил с тех пор, как стал жить с Аленой. Красивые цветы, слов нет, но воняют премерзко, потом весь день голова болит…
На открытой дверце платяного шкафчика висела ночная рубашка, зацепившись одной бретелькой. На ковре валялись штаны, в которых Антон с некоторым усилием опознал свои собственные. На стуле неряшливой кучкой лежала скомканная рубашка. Тоже вроде бы его…
Где-то вдалеке что-то звякнуло и зашипело.
Антон рывком сел в постели. В голове гулко стукнул набат. Парень наморщился и потер указательными пальцами виски. Откинув одеяло, он уже хотел было встать, как вдруг обнаружил, что голый. Подняв глаза к люстре, Антон тяжело вздохнул. Ну да, трусы, болтавшиеся на ней пиратским флагом, тоже принадлежали ему.
Люстра висела высоко, не допрыгнуть…
Антон попробовал пару раз – безрезультатно. Потом вскочил на кровать, балансируя на одной ноге, вытянул вторую, как второсортный танцор балета, и застыл в крайне неудобной позе, цепляясь кончиками пальцев за трусы. В голове билась мысль: если сейчас он дернет посильнее, люстра сверзится на пол, и тогда проблем не оберешься…
В глубине квартиры завозилось что-то живое, а потом из глубины лабиринта к Антону помчался топочущий Минотавр. Антон на мгновение застыл, но тут же с удвоенной интенсивностью начал дергать трусы. Дверь отворилась с пушечным грохотом. Антон замер и зажмурился, как нашкодивший кот.
– Какая прелесть, – сказала Мария.
Она, держа в руках подносик с какой-то снедью, застыла в дверях, увидев голого Антона в нелепой позе. Антон покраснел. Мария, побагровев, несколько секунд мужественно стискивала челюсти, но потом расхохоталась так, что едва не выронила поднос. Антон дернул трусы – нет, никак! Антон, прикрывая пах рукой, поднял с пола джинсы.
– Отвернись, я оденусь, – хмуро сказал он, с трудом подавив желание сказать ей «вы». Вряд ли вчерашнее общение было платоническим и возвышенным, если судить по разбросанным вещам.
– Да ладно, – отмахнулась Мария. Антон осторожно обошел кровать и, встав спиной к окну, натянул джинсы. Мария поставила поднос на тумбочку, уселась на кровать, облокотившись на широкую спинку. По резким движениям Антона она поняла, что сделала что-то не так. Ну да, конечно, заржала, как лошадь, кому это понравится? Да и смех у нее отнюдь не напоминал звон серебристых колокольчиков…
– А я встала пораньше, – торопливо сказала она. – Думаю, Антоша проснется голодный, я его накормлю… Блинчиков напекла… Ты любишь блинчики?
– Не стоило беспокоиться, – негромко сказал Антон. – Я сейчас уйду.
– Куда?
– Домой.
Антон повернулся.
Мария смотрела на него в упор. Ее нижняя губа задрожала, на глаза навернулись слезы. Антон оторопел, не зная, как реагировать. Закати она ему сцену, потребуй объяснений – он бы ответил соответственно. Рыдай перед ним юная красотка – он знал бы, что сказать. Но тут… Взрослая сорокалетняя женщина плачет, потому что он уходит, не отведав ее блинчиков…
Мария Александровна Голубева была бабой не промах. В свои сорок с хвостиком она была замужем уже трижды. Не самая притягивающая внешность компенсировалась незлобивым характером, чувством юмора, работоспособностью и умением создать домашний уют даже в самых неприспособленных для этого местах, вроде гримерок провинциальных театров и безликих гостиничных номеров. Стоило ей куда-то прибыть, крохотные помещения тут же обрастали цветами, статуэтками и фотографиями в деревянных рамочках, кровать застилалась ажурным покрывалом, в ванной появлялись полотенца веселенькой расцветки и пушистые тапочки в виде мохнатых ног неандертальца. За незлобивость и контактность Голубеву любили все гримеры, операторы и режиссеры. Несмотря на то, что до сих пор Мария считалась королевой эпизода, снималась она много и часто.
Первый муж был старше Марии на два года. Они познакомились в театре, где он играл Ромео, а еще совсем молоденькая Маша – бессловесную прислугу. Свадьба получилась скромной, почти голодной, но невероятно веселой. Брак продлился семь лет, а потом Маша застала мужа в объятиях молоденькой профурсетки, едва закончившей школу. Развод последовал незамедлительно. Муж не стал играть в благородство и отсудил весь нехитрый скарб, лишь комнату в общежитии Маше с трудом удалось отстоять. Рыдая в пустой комнатушке, Маруся поклялась, что ее следующий муж будет моложе ее самой как минимум на десять лет.Клятву Мария сдержала, и хотя долго не могла выйти замуж, все ее кавалеры были гораздо моложе ее. Последнее серьезное увлечение случилось, когда она получала звание народной артистки России. Там же, на приеме у президента, она перемолвилась словечком с еще одним новоиспеченным народником. Ей было сорок два, ему тридцать четыре.
Народный артист Николай Орликов был натурой противоречивой и сложной. Марию он обожал почти так же, как себя, целых два года смеялся над шутками жены, ел приготовленные супругой деликатесы и, надо отдать ему должное, здорово помог продвинуться по карьерной лестнице. Если прежде Марию приглашали исключительно на роли второго плана из-за простоватой внешности, то после брака с Орликовым ей впервые доверили главную роль в театре, потом в кино, затем в сериале. Заискивая перед «звездным» Николаем, режиссеры наперебой старались ублажить его супругу, дабы заполучить его в свои проекты.
Счастье длилось недолго.
В быту Николай оказался деспотичным педантом. Безалаберной и легкомысленной Марии приходилось разрываться между съемками, спектаклями, многочисленными интервью и фотосессиями и при этом ублажать капризного мужа. В доме не задерживались домработницы, Николай брезговал принимать пищу из чужих рук. Пыль на телевизоре приводила его в бешенство. За брошенную в мойку губку для посуды он и вовсе готов был разорвать. К растущему успеху супруги Орликов стал относиться ревниво. И хотя он по-прежнему снимался у лучших режиссеров, в самых масштабных картинах, складывающаяся по кирпичикам репутация Марии начинала его раздражать. Жена должна сидеть дома и вертеть фарш для котлет! Ему, Орликову, предназначенных. Николай начал пакостить исподтишка, обзванивая режиссеров и продюсеров, требуя отстранить Марию от съемок.
Однако всерьез испортить жизнь жене у Орликова не получилось. Мария узнала о происках мужа буквально через пару месяцев, пока ущерб был не таким глобальным, и разбушевалась. Капризный, мнительный и, в общем-то, довольно слабовольный Николай не ожидал взрыва темперамента от жены и уж тем более масштаба развернутых военных действий. Мария к тому времени уже довольно крепко стояла на ногах, снималась, вела музыкальную передачу на телевидении и одно ток-шоу, где в компании разных дам обсуждала новости и недостатки мужиков. Расторгать контракты с народной любимицей продюсеры не желали. Николай бился в истерике, бегал в театр и к руководителям центрального канала… Устав от капризов мужа, Мария подала на развод. Потеряв жену, уютный быт, который Голубева несмотря даже на осадное положение умудрялась сохранять, Орликов предпринял неуклюжие попытки вернуть беглянку, но успехом похвастать не смог.
Мария же, вдохнув полной грудью, слегка подкорректировала данную в младые лета клятву. Теперь новый муж должен быть не только моложе ее на несколько лет, но и при этом не быть «звездой»…
Антон этих подробностей не знал. Он позабыл, что имеет дело с актрисой, ему даже в голову не пришло, что Голубева может рыдать не всерьез. Парень неловко переминался с ноги на ногу, не смея поднять голову.
– Антоша, я сделала что-то не так? – робко спросила Мария.
– Нет… – промямлил он, сел на кровать и слабо улыбнулся. – Просто я так глупо выглядел: стою тут голый, развесив причиндалы на ветерке, и ты входишь с подносом.
Мария притянула его к себе мощной рукой, с трудом подавив смешок. Антон фыркнул.
– Я как дурак, да?
– Ну что ты… – Мария чмокнула его в макушку. – А ты почему вчера остался? Потому что пожалел?
Антон вырвался из медвежьего захвата и, уставившись в лицо Марии, серьезно сказал.
– Я остался, потому что восхищаюсь тобой. Ты необыкновенная женщина.
Из глаза Марии покатилась слезинка, причем даже сама она не понимала: то ли это была великолепная актерская игра, то ли признание этого пылкого юноши ее действительно растрогало.
– Правда? – тихо спросила она.
– Правда.
Он снова улегся рядом, положив голову ей на плечо. Мария погладила Антона по голове.
– Ты останешься? – наконец спросила она.
– На завтрак?
– Насовсем.
Антон не ответил. Мария убрала руку с его головы и безмолвно ждала ответа.
– Все так сложно, – нехотя произнес Антон.
– Я для тебя стара?
– Нет, что ты, ты отлично выглядишь…
– Скажи еще, что я неплохо держусь, – хмыкнула Мария.
Антон нервно дернул плечом.
– Маша, понимаешь, я должен сам разобраться, принять решение, – неуверенно произнес он, чувствуя, как фальшиво звучат его слова.
– Понимаю, – ответила она. – Но хоть на завтрак ты останешься?
Он повернулся к ней и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и целомудренно чмокнула его в щеку. Он поцеловал ее в ответ. Спустя мгновение они потянулись друг к другу и стукнулись лбами, вспомнив вчерашнюю съемку. Но на этот раз смешно не было нисколько. Антон почувствовал, как ее руки жадно шарят по его телу, опускаясь все ниже и ниже. Джинсы как будто слетели сами, как и ее халат…