Победа по очкам

Пронин Виктор Алексеевич

– Да, – сказал Пафнутьев, не чувствуя права сказать еще что-либо, еще как-то выразить свое понимание.

– Я ее, стерву, я ее, оторву… Не могу забыть и избавиться не могу. И не хочу. А то, что ты видишь, – Коля обвел глазами комнату, – это все она. – Знаешь, что происходит… Теряю интерес к самому себе.

– Знакомо, – кивнул Пафнутьев и поднял свой стакан.

Выпили молча.

Коля некоторое время посидел, прижав к глазам костистые, тяжелые, в наколках кулаки, а когда убрал их от лица, глаза у него снова были сухи и насмешливы.

– А мне ведь Лубовский

деньги предлагал. – Он усмехнулся жестко и даже как бы ощерясь.

– За что?

– За Васю. Вася ему последнее время не нравится. И я тоже не нравлюсь. Что-то чует. У него собачий нюх, понял? Ты это должен знать – у него собачий нюх. Ему достаточно с тобой поговорить по телефону, и он тебя чует. Будто из телефонной трубки ему твой запах доносится. Ты с ним хоть раз говорил по телефону? Хоть раз?

– Говорил.

– Все, мужик. Не надо себе дурить голову. Он знает тебя со всеми твоими потрохами.

– Возможно. – Пафнутьев не был склонен озадачиваться собачьим нюхом Лубовского.

– Зря Вася в Москве подзадержался, не надо бы… Там вечно что-то с людьми случается. Не надо бы, – повторил Коля.

– Здесь безопаснее?

– Здесь свои.

– Вы работали с Лубовским?

– Случалось.

– Успешно?

– Вполне. Но я не думал, что стану у него поперек дороги, не думал.

– Но пришлось?

– Нет, не пришлось. Так получилось. Так сложилось. Он начал зачистку своего прошлого. Работа его ждет большая, но он не остановится. Ему нельзя останавливаться. Я думаю, Паша, ты уже у него в списке.

– На устранение?

– Да. У тебя уже что-то есть на него?

– Не знаю наверняка, но, похоже, есть.

– Он знает, что ты здесь?

– Вполне возможно. Хотя я сказал об этом только одному человеку в Генеральной прокуратуре.

– Этого достаточно. Значит, ты приехал не один.

– С «хвостом»?

– С «хвостом», – кивнул Коля. – Лубовский не всегда был таким осторожным, да и не рассчитывал подняться так высоко… С президентом якшается… Это круто. Предел его мечтаний был комбинат железобетонных изделий. А потом пошло, пошло… С комбинатом мы ему помогли, конкурентов убрали… Но и он пальчики оставил. Оставил Юра пальчики, оставил… Напрасно Вася в Москве подзадержался… Да и мне пора линять… Денег дашь? – неожиданно спросил Коля.

Пафнутьев помолчал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому.

– Не дам, Коля. Нету. Может быть, попозже достану.

– А попозже дашь? – Коля уже улыбался.

– Достану – дам.

– Есть возможность достать?

– Есть. – Пафнутьев подумал о Халандовском, тот мог выручить, сам предлагал, не откажет.

– Ну ладно, – тяжко вздохнул Коля. – Это я так спросил, проверял тебя. Думаю, если пообещает с ходу – значит, точно не даст. Но ты вроде ничего мужик, не дрогнул. Деньги – ладно, деньги – не проблема. Просто никакая не проблема. Но если прижмет меня… Поможешь?

– Помогу, – сказал Пафнутьев, глядя Коле в глаза.

– Верю, – кивнул тот. – Не знаю почему, но верю.

– И правильно делаешь, – одобрил Пафнутьев.

– Хотя, честно сказать,

я больше Васе верю, чем тебе… Ты уж на меня зуб не имей, но Васю я знаю лучше, чем тебя.

– И опять согласен.

– Хотя и в Васе можно усомниться, – раздумчиво проговорил Коля, вертя сверкающий чистотой стакан. – Но не буду я в нем сомневаться. Не буду. Ты меня не кинешь?

– Нет, – сказал Пафнутьев. – Не кину.

– Не надо… А то знаешь, я обидчивый.

– Я понимаю, о чем ты говоришь.

– Тогда давай всерьез. Сохранилось несколько записок, которые писал Лубовский мне и Васе. Он опасался с нами встречаться, боялся телефона, кто-то ему внушил, что все телефоны прослушиваются. В общем-то, правильно боялся. Для общения с нами выбрал записки. Он был уверен, что мы их уничтожаем, потому что в первую очередь это были улики против нас. Ему казалось, что он очень хитрый. Проезжая мимо по улице, он забегал в подъезд, бросал в почтовый ящик маленький клочок бумажки. По содержанию – совершенно невинный. Посторонний человек, обнаружив случайно такую записку, ничего в ней не поймет, ничего не заподозрит. А между тем в записке содержалась четкая инструкция – куда едет директор Морозов, с кем, по какой дороге и так далее. Тебе понятно, о чем я говорю?

– Вполне, – заверил Пафнутьев.

– Тогда продолжаю. Записки имели примерно такой вид… В. – это значит Вася… К. уезжает завтра после совещания в Ревду… Встреча на семнадцатом километре. И подпись – «Л.». И дата. Он, придурок, даже дату ставил. Записка действительно совершенно невинная.

– Не думаю, – проговорил негромко Пафнутьев.

– Я тоже не думаю. Если все сопоставить… Ревда – это щебеночные карьеры. К. – это клиент. С клиентом мы разобрались на следующий день. После совещания. На семнадцатом километре. Все эти подробности нетрудно подтвердить по документам, оставшимся в ГАИ, в милиции, в архиве комбината… Что касается почерка – то, естественно, это почерк нашего с тобой общего друга. Л. – это его подпись.

– И много таких записок у вас осталось?

– Штук пять наберется. Они все немного отличаются, совсем немного, поскольку операция готовилась месяца два и Лубовский все это время нас поторапливал.

– Значит, с Морозовым… Вы с Васей разобрались?

– Я не скажу тебе «да». Зачем? Это было бы неграмотно… Знаешь, у каждого свой почерк… Нельзя одними словами писать любовные записки нескольким женщинам… Неграмотно. Лубовский нашел каких-то хмырей, и те разобрались с Морозовым прямо у того в кабинете.

– А что потом случилось с хмырями?

– А откуда ты знаешь, что с ними что-то случилось? – удивился Коля.

– Догадываюсь. А с Куприяновым как?

– Что-то с машиной у него произошло.

– В районе семнадцатого километра? – невинно спросил Пафнутьев.

– Да, где-то в тех местах. Там, знаешь, дорога делает крутой поворот и сразу подъем… Скорость у машин небольшая, а если еще и гололед, дождь, мокрые листья, бывает, покрывают асфальт… Очень трудно, знаешь ли, справиться с управлением. Вот там-то с Куприяновым, который сменил Морозова…