Победа по очкам
Шрифт:
– Машу я не потяну, – с грустью сказал Пафнутьев.
– В каком смысле?
– Для Маши одного острова мало. Ей нужен архипелаг.
– Уверяю, Павел Николаевич, вы ошибаетесь. Чрезвычайно скромная, некапризная, но со своим достоинством женщина.
– Да, я это заметил, – сказал Пафнутьев чуть поспешнее, чем следовало, и Лубовский понял – его собеседник торопится закрыть эту тему.
– Мои бумаги целы? – неожиданно спросил Лубовский. – Неужели в самом деле сгорели?
– Дотла! – Пафнутьев даже ладони прижал к груди в знак полнейшей своей искренности.
– Значит, целы.
– Юрий
– Сколько вы за них хотите?
– Да я бы вам их даром отдал!
– Даром не надо. Даром – это слишком дорого. У меня нет таких денег. Мы можем поговорить об этом спокойно, не торопясь и вполне доверяя друг другу? И еще одна у меня просьба – называть вещи своими именами.
– Видите ли, Юрий Яковлевич…
– Остановитесь, Павел Николаевич! По вашим первым словам я понял, что разговор у нас пока не клеится… Дело вот в чем… У меня мало времени. Завтра я улетаю.
– В Москву?
– Нет, в Москву я могу вернуться только с вашей помощью. Я это знаю, и вы это знаете.
– Вы меня переоцениваете.
– Ничуть. И потом, если я ошибаюсь, то это мои проблемы. Позвольте мне говорить то, что я считаю нужным. У нас для разговора есть только этот вечер. Давайте его используем… Как можно лучше. Согласны?
– Юрий Яковлевич! Конечно!
Вошла Маша, молча поставила на стол бутылку вина, два бокала, нарезанные грейпфруты, задержалась на секунду, ни на кого не глядя – давая возможность заказать еще что-либо. Но и Пафнутьев, и Лубовский молчали, и Маша так же неслышно выскользнула из комнаты.
– Красивая женщина, – как бы про себя сказал Лубовский.
– Вот здесь мы с вами наверняка едины во мнении! – воскликнул Пафнутьев.
– Я знаю, – кивнул Лубовский.
– Откуда?
– Павел Николаевич, вы более откровенный человек, чем вам кажется. А я более проницательный. Я ответил на ваш вопрос?
– Вполне.
– Ответьте и вы на мой… Эта дурацкая статья в газете… С вашей подачи?
– Я по другому ведомству, Юрий Яковлевич.
– Хотите откровенно? – Лубовский налил себе вина, выпил, помолчал, поставил стакан на мраморный столик. – Я легко могу разбить любое обвинение, любой упрек этой статьи, или как там она называется. Но видите ли, Павел Николаевич… Я не имею права этого делать, я не могу опускаться до оправдываний, до каких-то там доказательств. Если я доказываю, значит, уже ущербен. Понимаете, о чем я говорю?
– Вполне.
– Я тоже думаю, что понимаете, несмотря на странную манеру, в которой ведете разговор.
– В чем вы увидели странность?
– Куражитесь, Павел Николаевич.
– Если тема не допускает шуток – это несерьезная тема… Так сказал какой-то очень умный человек, но я не помню, к сожалению, его фамилию.
– Выражение хорошее. Оно мне тоже нравится. Но ваша куражливость вовсе не шуточная. Она избавляет вас от ответственности за свои слова. Дескать, поговорили, поболтали, разошлись, и никто никому ничем не обязан.
– Юрий Яковлевич, – со всей доступной ему серьезностью заговорил Пафнутьев. – Смею заверить, что я услышал все ваши слова и ни от одного своего слова не отказываюсь. И пусть вас не смущает некоторое кажущееся, повторяю, кажущееся легкомыслие в моих
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Иначе вы бы не сидели здесь. Уж если на меня выпустили вас, Павел Николаевич… Я сделал соответствующие выводы. Мы в Испании, Генеральная прокуратура далеко, между нами три десятка стран… Мы на острове в Средиземном море, мы в моем доме, наконец… Я предлагаю поговорить… Даже не знаю, как это назвать… В общем, по-мужски. Согласны?
– Да, – коротко ответил Пафнутьев.
– Хорошо.
Лубовский поднялся из кресла, стоя выпил несколько глотков вина из бокала, подошел к громадному окну с видом на море. Наступили сумерки, но море, кажется, сделалось еще неожиданнее – теперь в нем отражались розовые облака, подсвеченные закатным солнцем.
– Прекрасная погода, не правда ли? – весело сказал Лубовский, падая в кресло.
– Более красивого я ничего в своей жизни не видел, – заверил хозяина Пафнутьев.
– Только не говорите, пожалуйста, что такого больше не увидите! – подхватил Лубовский. – Уверяю вас – увидите. И кое-что более впечатляющее, можете мне поверить. Продолжим… Я не оговорился, когда сказал, что только вы можете позволить мне вернуться в Москву. Это суровая правда сегодняшнего дня.
– Поясните.
– Сложилось странное положение – я оказался в полной зависимости от вас, Павел Николаевич. Это не будет продолжаться долго, не заблуждайтесь, но сегодня, когда я должен быть в Москве, я не могу туда поехать, с моей стороны это была бы ошибка. Чуть позже я там буду, но не сегодня. Вы, Павел Николаевич, ведете уголовное дело, затеянное против меня злопыхателями. В вашей власти дело прекратить. За отсутствием состава преступления. Есть некие документы… Вы можете вернуть их мне, и я буду вам чрезвычайно за это благодарен. – Лубовский помолчал, давая Пафнутьеву возможность в полной мере оценить его слова. – Если вы по каким-то причинам, мне непонятным, не можете вернуть эти бумаги, вы в состоянии их уничтожить. Делайте с ними все, что хотите, но я должен быть уверен, что они не попадут к злопыхателям и они не затеют против меня новой кампании. Дело, которое попало к вам, уже достаточно зачищено…
– Я знаю, – обронил Пафнутьев.
– Видимо, вам удалось кое-что восстановить… Удалось?
– Не знаю, – честно сказал Пафнутьев.
– Удалось, я знаю, – улыбнулся Лубовский. – Вы были в Челябинске, встречались кое с кем, встреча была результативной. Вы могли оттуда не вернуться, оттуда не все возвращаются, но вы оказались человеком достаточно предусмотрительным, далеко не беспомощным. Впрочем, возможно, вам просто повезло, вы попали к надежным ребятам. Видите, как я с вами откровенен?
– Вижу.
Лубовский вынул из кармана блокнот, вырвал страничку, что-то написал на ней и, сунув в карман, снова обернулся к Пафнутьеву.
– У нас сегодня с вами вечер откровений. Хотите, я прямо сейчас скажу открытым текстом ваше главное опасение, возражение, называйте, как хотите. Генеральный прокурор. Вы работаете под его знаменем, вы ему подчиняетесь, перед ним отчитываетесь. Правильно?
– Ну… В этом нет никакого секрета.
– Согласен. Сегодня я разговаривал с Генеральным. Знаете, что он мне сказал?