Победа по очкам
Шрифт:
– Скажу откровенно… Вы меня не удивили. Другого я не ожидал. Наверно, и вы не слишком долго колебались.
– Вы уж меня не корите. – Пафнутьев развел руками в стороны.
– Упаси боже! – воскликнул Лубовский, поднимаясь. – Значит, так… Я сейчас вылетаю в аэропорт. Часа через полтора вертолет снова будет здесь. И доставит вас на большую землю. Дальше ваш путь в Барселону на машине. Вопросы есть?
– Ни единого. – Пафнутьев покачал головой.
– Счастливой дороги. – Лубовский пожал Пафнутьеву руку и быстро вышел из комнаты.
Через минуту Пафнутьев
Лопасти над прозрачной кабинкой вертолета завертелись быстрее. Лубовский, согнувшись от вихревых потоков воздуха, пробежал к кабинке, нырнул внутрь и захлопнул дверцу. Теперь он смотрел только вперед, его уже не интересовали люди на площадке, которые собрались проводить его. И только когда кабина оторвалась от площадки, Лубовский, словно сжалившись над своей челядью, приветственно поднял руку. Все снова замахали, видимо, Лубовский не обижал свою обслугу. Все, кто был в доме, высыпали на площадку. Маша, словно чувствуя какую-то свою вину, стояла поодаль, на Пафнутьева не смотрела и, когда вертолет скрылся за крышей дома, опустив голову, прошла в дом.
Как бы открещиваясь от всего, что дальше произойдет.
***
День тянулся долго и как-то бестолково.
Сначала все завтракали, пошли к морю, потом плескались, но прежнего веселья не было, все происходило сумрачно, чуть ли не подневольно, будто угнетало что-то более важное, неотвратимое. Маша вообще не появилась на берегу, сославшись на какие-то задания, которые оставил ей Лубовский, Слава время от времени вскрикивал, показывая свою беззаботность, Пафнутьев отделывался короткими словечками.
В воздухе повисло ожидание.
Самолет из Барселоны на Москву улетал вечером, поэтому торопиться было некуда, и Пафнутьеву позволили вдоволь насладиться лазурным морем, живописным островом, который приобрел предусмотрительный Лубовский на случай резких перемен в жизни, неблагоприятных перемен, каковые время от времени все-таки случались, несмотря на общее его победное шествие по жизни.
Лубовский позвонил в середине дня, из Лондона позвонил. Когда все уже сидели за обеденным столом. Услышав телефонный звонок, все замерли, напряглись, но никто не поднялся из-за стола, хотя в таких случаях Маша всегда срывалась первой – она считалась секретарем Лубовского.
Трубку поднял Слава. Он собрался, посерьезнел, к телефону подошел, почти печатая шаг, – Пафнутьев прекрасно видел эти неуловимые подробности.
– Всем привет! – весело сказал Слава. – Юра желает приятного аппетита и настаивает на холодном сухом вине.
– Это прекрасно, – заметил Пафнутьев негромко, но Слава его услышал.
– Паша в восторге от твоего предложения выпить белого сухого! – воскликнул он.
После этого тема разговора, похоже, сменилась, Слава опять посерьезнел, отвернулся ото всех, чтобы не видели его лица, видимо, не был он уверен в своем лице. Вернувшись после разговора к
– Какие-то неприятности? – простодушно спросил Пафнутьев.
– Неприятности? У Юры? – удивился Слава. – С чего это ты, Паша, взял?
– Да смотрю вот – какой-то ты нахмуренный…
– Это я, Паша, нахмуренный, а не Юра. Ты можешь быть нахмуренным, Маше может присниться нехороший сон… У Юры ничего подобного не случается.
– Это радует, – кивнул Пафнутьев.
– Радует? – опять почему-то удивился Слава, после разговора с Лубовским он как-то изменился и уже не мог слова Пафнутьева слышать и воспринимать. – Это не просто радует, это внушает уверенность в завтрашнем дне, Паша, – проговорил Слава с тяжеловатой назидательностью.
– И опять согласен, – не стал возражать Пафнутьев.
– Вертолет на месте, пилот в полной боевой готовности, после обеда вылетаем, – проговорил Слава, глядя в стол, не мог он восстановить свое благодушное состояние, которое было у него до звонка Лубовского.
– Куда? – спросил Пафнутьев, чтобы совсем уж не молчать.
– Домой, Паша, домой… Сначала в Испанию, материковую Испанию. Потом машиной до Барселоны, а дальше – летайте самолетами Аэрофлота.
– А погода летная? – недоверчиво спросил Пафнутьев.
– Над всей Испанией безоблачное небо.
– Где-то я слышал эти слова…
– Классика! Хемингуэя читать надо.
– Если слова ему знакомы, значит, читал, – подала наконец голос и Маша – явно в поддержку Пафнутьева.
Слава неодобрительно глянул на нее исподлобья, будто девушка нарушила нечто заранее оговоренное и согласованное. Разговор за столом явно не клеился, все слова казались вымученными, надсадными, и только Пафнутьев выглядел оживленным и чуть ли не веселым.
– Прекрасная погода, не правда ли? – спросил он, когда пауза за столом затянулась до неприличия.
– Я же сказал – безоблачное небо, – пожал плечами Слава, не отрывая взгляда от стола. – Над всей Испанией, – добавил он, чтобы уж знаменитые слова были произнесены полностью. – Пора. Пилот заждался. Да и дорога неблизкая.
– Ну, что ж, я готов. – Пафнутьев поднялся. – Доберусь до Москвы – позвоню, доложусь, – сказал он, обращаясь к Маше.
– Буду ждать, – сказала она. – Может, дождусь.
– Ты у меня дождесси! – с дурашливой угрозой проговорил Пафнутьев, но Маша лишь слабо улыбнулась, как можно улыбнуться шутке искренней, но неуместной.
Пилот уже внес дорожную сумку в вертолет, Слава тоже втиснулся в маленький тесноватый салон, Пафнутьев подошел к площадке походкой пружинистой, деловой, будто удалось ему здесь сделать невесть что. А на самом-то деле ничего не сделал, отказался Лубовский отвечать на самые невинные вопросы, правильно, в общем-то, поступил, поскольку любые ответы могли только усугубить его и без того сложное положение.
– Бог даст – увидимся в Москве, – сказала Маша, тоже приблизившись к вертолету.
– Я в этом совершенно уверен! – отчаянно сказал Пафнутьев. – Нам просто никуда от этого не деться!