Победитель получает...
Шрифт:
Едва она встретилась с Росой, как та разжала руку, и с ладони взмыл голубой полупрозрачный шарик сантиметра в два диаметром. Эта потусторонняя голубизна мгновенно разлилась вокруг, захватив Машу, Росу и Кусю, не отходившего от “своей Маши” и на полшага, в голубоватую сферу.
— Чтоб не слыш никто! — в своей манере объяснила Роса.
— Что случилось? — поторопила её Маша. — Говори!
— Госжа всё сдела! — поскакала Роса, иногда замирая и встряхивая головой, словно она хотела перетряхнуть запасы слов, чтобы выловить в общей неразберихе нужные. —
— Что “но”?! — Маша сама не заметила, как схватила Росу за руки.
Ей тоже хотелось встряхнуть девушку, чтобы вытряхнуть нужные слова, пусть и в таком — обкромсанном виде.
— На всех не хва! Много их! Госжа хоте сде, как вы хоте! Она стара! Но Лрен не взя! Он отда другм… другом… другу отда! Ему не хвата и ещё однму. Двое их. Тперь, — Роса опустила голову, и Маша внутренним чутьём поняла, что она переживает всё это вместе с ней, что она — на её стороне, на стороне Лирена, которому “не хва”, который “другу отда”…
— Что же теперь… — прошептала Маша, — что же теперь будет…
Роса посмотрела ей в глаза, увидела в них слёзы — те же, что и в её собственных.
— Госжа обеща: вы выпол, что обеща, а она — Лрена себе заберёт.
— Себе? Что это значит? — растерянно спросила Маша.
— Если побдит он. Госжа забрёт его — в жертву Тёмной Владычице. Не одаст Алкану!
— И что же с ним будет тогда? — скептически спросила Маша.
— Отпуст… тит… — одними губами прошептала Роса.
Маша смотрела недоверчиво.
— Если плох совсем будет — даст умреть, — доверительно пообещала Роса.
Она тоже знала, каким великим благодеянием это может быть в аду, построенном на земле, созданной для рая…
— Госжа покляться! Не обма, — убеждённо заверила Роса.
— Почему ты так думаешь? — всё так же скептически спросила Маша.
— Зна. Тётка она мне. Всю жизнь её зна. Если обща — выполня. Она так Алкана ненвидит — ужас как! Он… её мать… посвят Безликим…
— Господи… — выдохнула Маша.
— И мою мать, — прошептала Роса. — А нас — забра. Ядва птом узна. Она его ненвидит! Отпустит Лрена — ему назло! Идти мне надо, всё сказа я, что госжа веле.
— Иди, — прошептала Маша, давясь слезами. — Иди.
Роса быстро достала из-за пазухи круглый уплощённый диск и сунула его Маше, а она-то и забыла совсем!
— Вот, — прокомментировала Роса в своей более чем лаконичной манере и быстро пошла прочь.
Но других пояснений и не требовалось — их ещё вчера дала Ядва. Маша спрятала диск в ладони, повернулась назад, пошла к своему месту, изо всех сил стараясь удержать слёзы, — по кому хотелось ей заплакать? По мятежникам, умершим от яда? По тем, кому яда не хватило, и их мучения ещё не закончились? По матерям Ядвы и Росы? По самой Росе? Даже по Ядве, может быть?
Всё вокруг расплывалось, но Маша не дала своим слезам пролиться, превращая бессилие в злость. Она должна выглядеть злой. И глядя на этих чудовищ в человеческом обличье, это не так уж и сложно…
Дойдя до своего места, Маша резко развернулась. Лицо у неё
И вокруг него тоже никого не было, всех словно смело волной его гнева. Да, Высший Жрец был крайне зол, новости его явно не порадовали, а кроме того, он успел увидеть, как Маша вышла из-под купола непроницаемости — ещё одного подарочка серых, как и диск, зажатый в Машиной руке. Но о нём Алкан пока не знает.
Что же будет с бедной девочкой? — подумала Маша о Росе. Хоть бы Ядве хватило сил и возможностей, чтобы уберечь её. Но для этого и сама Маша должна постараться. Должна сыграть всё правильно. Ядве всё-таки удалось стать режиссёром спектакля, в котором Маше отведена одна из ведущих ролей, но сейчас сожалений не было.
Поистине, всё познаётся в сравнении. И в сравнении с Алканом, Ядва была воплощением доброты и милосердия. Тем более теперь Маша знала, кто и как зажёг огонь неукротимой ненависти, пылающий в душе жрицы; знала и о том, что в этой обугленной душе ещё остался уголок для привязанности, может быть даже… любви?
На трибунах нарастало волнение. Было ясно, что что-то происходит, но никто не понимал, что именно; и страх, расползаясь, постепенно накрывал всех, густел, наливаясь палитрой оттенков — от лёгкой тревоги до смертельного ужаса.
Стражники, выполняющие распоряжение Алкана, вывели на арену Лирена и ещё одного мужчину — тоже смуглого и черноволосого, но заметно старше, с проседью и сетью морщин на грубо вылепленном лице. Двоих пленников окружало множество воинов, рассчитанное на несколько десятков опасных мятежников, среди которых даже женщины представляли собой немалую угрозу.
Игры обещали быть долгими, увлекательными и зрелищными. Но обещания не сдержали. Двое бунтарей в окружении целой толпы стражи и роя оружейных шаров с молниями внутри выглядели насмешкой над силой храма, над властью Пирамидии.
Сущность, владевшая Алканом, тут же заметила это, лицо жреца болезненно исказилось, но отдавать новые распоряжения было поздно.
Открытие Игр и так затянулось. Солнце поднималось всё выше, а полотняные навесы и зонтики, призванные укрыть изнеженную публику от палящих лучей, вряд ли могли спасти от полуденного зноя.
Алкан дал знак, и музыканты, стоявшие через равное расстояние друг от друга по краю арены, извлекли из громоздких незнакомых Маше инструментов ревущие гудящие и бухающие звуки. Зрители прекратили перешёптываться и встали ровнее.
Маша только сейчас заметила, что все стояли, — по-видимому, они поднялись вслед за ней, когда “Тёмная Владычица” устремилась навстречу Росе. Стражники замерли недвижимыми изваяниями.
И только мятежники стояли свободно. Лирен отыскал взглядом Машу, благо сделать это было нетрудно, — самая роскошная ложа располагалась прямо перед ним, — и не отрываясь смотрел на неё, пристально, напряжённо, словно хотел проникнуть в её мысли, заглянуть в душу.