Побег аристократа. Постоялец
Шрифт:
— Здесь?
— Если его найдут, станет ясно, что ты в Брюсселе. Надо дойти до канала, бросим его туда.
— А где это?
— В другом конце города.
Теперь они вышли на улицу, по которой время от времени проходил трамвай. Он отливал красным, внутри, словно в стеклянной шкатулке, сидели невозмутимые пассажиры.
— Возьмем такси, — заявила Сильви, которой становилось все труднее идти пешком.
— Думаешь, можно?
— Есть идея. Увидишь…
Она подозвала машину и, значительно посмотрев на шофера,
— В лес Камбре. И езжайте потише…
Их примут за влюбленных, только и всего. Они сидели неподвижно. В машине было темно, на ходу ее металлический каркас постанывал во всех своих сочленениях. Эли стащил с себя пальто.
— Там есть водоем? — шепнул он.
— Большой пруд. Надо натолкать в карманы камней, чтобы не всплыло…
Должно быть, во всем обширном лесу, чьи высокие деревья медлительно роняли капли со своих ветвей, не было сейчас больше ни единого человеческого существа. Настал момент, когда Сильви постучала в стекло, и такси затормозило.
— Подождите нас несколько минут…
Шофер заколебался, наклонился, пробормотал что-то — слов Эли не расслышал. Когда они отошли подальше, он спросил молодую женщину:
— Что он тебе сказал?
— Предложил нам остаться в машине, а он, мол, пойдет прогуляться…
Улыбки это у них не вызвало. Они искали камни. Ради правдоподобия Сильви держала своего спутника за руку. Вот она нащупала ногой крупный булыжник:
— Подними.
Лес, полный запахов, дышал холодом, Эли трясся в своем сером пиджаке.
— Нужно еще несколько… Да обними же меня! Он наверняка смотрит…
Они шли мимо решетки, ограждающей пруд. Берег был крутой. Эли наклонился, стараясь забросить пальто подальше, Сильви придерживала его за руку. Всплеск вышел слабый, но они испуганно замерли, боясь, что сейчас подоспеет шофер, предположив самоубийство.
Затем они пустились в обратный путь. Эли шел впереди. Молодая женщина успокаивала:
— Не так быстро… Мы мало похожи на влюбленных!
В автомобиле она спросила:
— Замерз?
— Ничего…
Губы у него посинели. Плечи время от времени сотрясала дрожь. К тому же манто Сильви то и дело задевало его холодным промокшим мехом.
— Сейчас ты сделаешь вот что, — едва слышно заговорила женщина. — Сядешь на поезд до Шарлеруа…
Он замотал головой:
— Только не поезд!
Он был по горло сыт железной дорогой. От поездов его тошнило.
— Сядешь на что хочешь и отправишься в Шарлеруа. Улица Лавё, дом 53. Там сдают меблированные комнаты. Одна как раз свободна.
Он удивленно воззрился на нее. Но вопросов не задавал.
— Это мой дом, — просто сказала Сильви. — Скажешь моей матери, что ты от меня. Объяснишь ей, что у себя на родине ты занимался политикой и потому предпочитаешь не регистрироваться в полиции. Заплатишь за три месяца вперед. Тогда мамаша будет помалкивать.
Они уже въезжали в город, и шофер оглянулся, ожидая приказаний.
— В «С пылу, с жару!»! — бросила Сильви.
— Я не могу туда сунуться в таком виде!
— Ты — нет! Но мне-то надо туда вернуться. У меня свидание.
Он не протестовал. Послушный, как дитя, предоставил командовать ей.
Но все же спросил:
— Останешься в Брюсселе?
— Да. Приеду навестить тебя.
Она призадумалась, на лбу проступила складка:
— Послушай! Будет и того лучше, если ты не скажешь моей матери, что пришел от меня. Сделай вид, будто вообще со мной не знаком. С того момента, когда ты ей заплатишь, все прочее уже не…
— Но как я смогу узнавать, что у тебя творится?
— Я буду время от времени писать Антуанетте. Это моя сестра. Она станет рассказывать об этом за столом, а поскольку есть ты будешь с ними…
Такси остановилось. Портье «С пылу, с жару!» придерживал открытую дверь бара, потрясая красным зонтиком. Силуэт Эли, забившегося в дальний угол сиденья, был едва различим.
— До свиданья, — шепнула Сильви.
Она не поцеловала его. Только высунув голову из машины, откинулась назад, нащупала впотьмах его руку и быстро пожала.
— На вокзал, — сказал Эли шоферу, не имея в распоряжении иного адреса.
А Сильви на своих высоких каблуках и в манто, плотно облегающем бедра, уже пересекала тротуар. Портье семенил следом, держа зонтик у нее над головой. Из здания доносились звуки джаза, и было видно, как за шторами окон второго этажа скользят тени танцующих.
На мгновение она оглянулась. Улыбнулась, помахала рукой, и такси тронулось.
Эли снова остался один, без пальто, в выстуженном такси; у него возникло ощущение, будто он совсем голый.
— Вокзал закрыт, — сообщил шофер, указывая пассажиру на вестибюль, где лишь кое-где светились слабые огоньки.
— Да ладно, это неважно…
Он перепугался, сообразив, что у него не осталось мелких денег, одни тысячефранковые купюры. Впрочем, обшарив все карманы, он сумел набрать достаточно мелочи, чтобы заплатить шоферу.
Но теперь до самого утра он больше не сможет тратить деньги! Никуда не зайти, ничего нельзя ни съесть, ни выпить!
Было так холодно, что он перестал ощущать свой насморк. Он шагал куда-то без цели. Время от времени прислонялся к какой-нибудь двери, присаживался на чей-то порог, но едва заслышав шаги, шел дальше. В четырех разных кварталах он наметил себе ориентиры — башенные часы — и без конца прохаживался от одних к другим, высчитывая, сколько раз надо обойти их, пока не забрезжит рассвет. Его сопровождал только монотонный шум собственных шагов, но и это худо-бедно развлекало, так как на разных улицах шаги звучали не совсем одинаково. Это зависело от ширины шоссе, от высоты зданий, может быть, еще и от характера мостовой.