Побежденные (Дочь Лорда)
Шрифт:
Но вот полотенец узницам не положено. Вода в этих стенах остывает вмиг. А приносят ее вечером. И мокрые лохмы не успевают просохнуть — до самого утра. А сырая и холодная погода Месяца Рождения Осени диктует свои условия. Как и не застекленное окно. Ставни часто приходится закрывать на ночь.
Выбор между духотой и воспалением легких — обычно в пользу первой. Если она — не совсем невыносима. Когда (как сегодня!) еле живая, с больной головой, ползешь к спасительному окну…
Ладно — сейчас, а когда надвинется зима… На
Никому и в голову не пришло стеклить окно Башни Кающихся Грешниц. И не придет. Стекло — дорого. Куда дороже одной или нескольких жизней каких-то обреченных преступниц. Даже и сравнивать нечего! А выброситься в окно и разбиться о камни двора помешает кованая решетка.
Лучше думать, что выберешься отсюда до зимы! Обязательно. Или до зимы следующего года! Непременно сбежишь.
Не может быть, чтобы Ирия провела здесь всю свою единственную жизнь!
И нельзя даже близко подпустить к рассудку другие мысли. Леденящие в своей правдивости.
Все прочие запертые здесь узницы тоже точно знали, что обязательно выберутся. Но остались в мерзлой каменной ловушке навечно.
Нет! Этого просто не может быть. И не будет…
На следующий вечер Ирия промедлила со ставней. В кои-то веки нет дождя — совсем. И слишком уж тоскливо — опять целую ночь наедине с подушками и водяными ямами! И в полной тьме… особенно с учетом склонности призраков кое-кого навещать. Лучше даже не думать, сколько невинно убиенных замучено здесь. Можно все кельи и камеры наполнить. По сотне на каждую.
Кстати, если выбраться не удастся… да, если не удастся! — лучше стать призраком, чем никем.
Мокрое серое небо расплылось… Ах да — слёзы навернулись на глаза. И можно не вытирать — всё равно никто не видит.
Ирия теперь имеет право рыдать хоть с утра до ночи и с ночи до утра. Это уже ничего не изменит. И никого не расстроит.
— Квирк, квирк, квирк!
Из-за окна.
Что?
Вот так раз! Два черных птичьих глаза. Насмешливо уставились из-за ржавеющей решетки.
Увы, ржавеет — слишком медленно. Выломать сил не хватит.
Крылатое чудо с нескрываемым любопытством озирает странную человечью девчонку. Почему-то готовую разреветься.
Чудо вертится, «квиркает», перышки чистит. И наверняка не ценит собственное счастье. Умение летать. Как люди — свободу. Пока не лишатся.
Пичуга — серо-черная. Какой же породы?
Всё равно. Как и самой гостье — кто перед ней. Графиня или крестьянка? А то и вовсе — нищенка.
Впрочем, Ирия как раз — беднее любой нищенки. У той хоть свобода есть!
Девушка поспешно вытерла слёзы. Хоть кроме птахи-насмешницы никто и не видит. Птица с такими умными глазами — это уже не «никто».
Да и вообще… чем-то она похожа на лиарский родовой символ. Как костлявая девица Ирия — на первую красавицу Юга Карлотту.
Лапки цепляются за решетку,
— Эй, стриж — не стриж, у меня ничего нет, — огорчилась Ирия. — Если дождешься завтрашнего обедоужина — покрошу тебе хлеба. Потому что кашу ты точно есть не станешь. Я бы тоже не стала, но нужно беречь силы. Вдруг я когда-нибудь выберусь, — девушка кивнула на недостижимый берег.
Вон, слабо виднеется в серебристой дымке вечернего тумана.
Чувствуешь себя рыбой в сети. Вроде и вода кругом, а…
— Близко свобода — а не взять. Знаешь, я каждый миг представляю, как плыву туда! И нечего смеяться. У меня, в отличие от некоторых, крыльев нет.
Гостья перестала стучать клювом. Замерла, чуть наклонив головку. Будто и в самом деле прислушивается.
Вполне логично. Раз Ирия решила поболтать с птицей, — почему бы той не стать внимательным слушателем? И раз уж она — куда лучший собеседник, чем родные мать и брат.
— Нет, тебе лучше не ждать. Улетай! Или они и тебя схватят. Знаешь, здесь не любят чужую свободу.
Стриж качнул головой, клювик требовательно тюкнул. Опять выбрав место поприличнее.
— А может, тебе что-нибудь подарить? На память? Подарить?
Смышленые черные глаза требовательно взглянули. Пообещала — и в кусты?
— Вот только что у меня есть?
Серый балахон — почему-то смеющий называться платьем. Грубые туфли-колодки. И больше ничего…
В черных бусинах-глазах — самая настоящая обида. Разлилась. Пополам с остатками затаенной надежды…
— Держи! — Ирия расстегнула замочек простеньких бус. Еще детских.
Папа когда-то подарил — лет семь назад. Дочери они понравились — вот и купил. Мама потом еще долго хмурилась, но носить не запретила.
Потому в монастыре и не отобрали, что дешевые. Такими не подкупишь и нищего — не то что леонардитов или амалианок.
Простые камешки, рябиновый цвет. Издали будто и впрямь — ягоды. Не спутала бы птаха, не решила бы склевать от бескормицы…
Нет, эта — вряд ли!
Кто решил, что люди — умнее зверей и птиц? Или лучше? Ланс не пережил смерти любимого хозяина. А жена и сын не пролили и слезинки на двоих. Слишком были заняты. Заметанием следов и переваливанием преступления на невиновных.
— Возьми! Бери-бери — кому мне еще теперь дарить? — Девушка осторожно набросила рябиновую нитку — туда, где шейка переходит в грудку. — А то у меня их отберут — не ровен час.
Лучше уж птице, чем кислолицым монашкам. Вчера очередная как раз косилась — прямо через дверное окно. И именно на бусы. Разве кающейся грешнице положено украшение? Да еще и не серое.
Пичуга смешно повела черненькой головкой. До чего же забавно получилось! За один только повод улыбнуться крылатая гостья заслужила королевские дары. Но, увы — ей встретилась пленница, а не королева.