Побежденные
Шрифт:
Она подошла к мальчику, обняла его:
– Перепугался?
Мика понял, что, спрашивая это, она вспомнила гибель их отца. Он сел на постели и порывисто обхватил сестру обеими руками, но уже в следующую минуту поспешно оттолкнул.
– Да ну тебя, Нинка! Всегда ты со своими глупыми нежностями! Ничего не испугался! Сама ты трусиха известная.
Нина с материнской заботливостью поправила на нем одеяло.
Клены... уже красные сентябрьские клены, могилка щенка в траве, ветер гонит свинцовые тучи, а испуганного мальчика обступили люди с револьверами и дубинами... Агония помещичьей
"Нет, они все-таки не совсем чужие и дороги мне!" - думал Олег, глядя на них обоих.
Утром, заряжая вновь револьвер, он говорил самому себе: "До следующего звонка!"
Глава одиннадцатая
Какую власть имеет человек,
Который даже нежности не просит.
А. Ахматова.
Через два дня в семь утра, в кухне, как обычно в этот час, столпились почти все обитатели квартиры, собираясь на работу: кто мылся у крана, кто грел себе спешно завтрак. Какая-то угрюмая торопливость лежала на всех людях; перебрасывались короткими, деловыми фразами. Олег, вопреки обыкновению, вышел позже других. Он вообще не выносил общей суеты, поднимавшейся по утрам в кухне, и умывания на виду у всех, когда один торопит другого. Он предпочитал вставать на час раньше, чтобы мыться свободно, а потом уходил к себе. Сравнивая коммунальную квартиру с лагерем, он приходил к заключению, что по санитарным условиям она немногим лучше.
В этот день он вышел, когда кухня была полна народа, и спросил, обращаясь ко всем вместе:
– Кто мне скажет, что должен делать советский служащий, если идти на работу он не в состоянии?
Все повернулись к нему.
– Что с вами?
– спросила Нина, ожидавшая с полотенцем своей очереди у крана.
– Никак заболел?
– спросила дворничиха.
А Вячеслав ответил за всех:
– Если советский служащий заболел, он обеспечивается бесплатной медицинской помощью на дому и ему выписывают бюллетень, который он предъявляет на своей работе. По этому бюллетеню он получит позднее свою зарплату за дни болезни. Можно подумать, это вам неизвестно!
– Нет, неизвестно. Я знаю, что у нас в лагере болеть нельзя было, можно было только замертво свалиться к ногам конвойного; тогда вас уносили в лазарет и там всевозможными уколами в два - три дня наспех восстанавливали вашу трудоспособность и снова гнали вас на работу. Вот это мне хорошо известно.
– И вы поставили себе задачей рассказывать об этом?
– спросил Вячеслав опасным тоном.
– К случаю пришлось, - ответил Олег, и взгляды их опять скрестились.
Нина за спиною Вячеслава отчаянно махала Олегу руками, призывая к осторожности, но он как будто не замечал ее сигналов.
– А где же я достану этого доброго гения, который выпишет мне бюллетень?
– насмешливо спросил он.
– Из районной амбулатории, - в каком-то даже восторге торжественно возвестил Вячеслав.
– Вы сейчас спросите, где она, - тут, недалеко; мне идти мимо, так я могу сделать вызов, а вы, коли больны, не выходите.
Олег с удивлением взглянул на него и хотел ответить, но Мика, стоявший на пороге с ранцем, перебил его:
– Мне тоже по дороге, давайте я сбегаю.
Олег потянул его за рукав:
– Сбегай, Мика. Только не забудь, что я Казаринов, тихо
– Не бойтесь, не забуду, - и Мика съехал по перилам лестницы вниз.
Олег ушел к себе, а за ним по пятам пошла Нина.
– Какая вас муха укусила? Зачем вы так говорите с ним! Вы его словно дразните. Или вы хотите, чтобы он окончательно убедился в вашей ненависти к существующему строю? Смотрите; если он сообщит об этом кому следует, вас опять сцапают и тогда уже до всего дознаются.
– Он и так знает обо мне достаточно, чтобы донести, однако пока не доносит, - ответил Олег.
– Знает, что я держу оружие, подозревает, что я офицер и ваш родственник, а не пролетарий, вопреки анкетным данным. Почему не сообщает - не знаю. Притворяться перед ним я, кажется, больше не в состоянии.
– Смотрите!
– серьезно сказала Нина и спросила: - А что с вами?
– Лихорадит сильно и бок болит: я, наверное, простудился.
– Немудрено, что простудились, когда по такому морозу ходите в одной шинели. Я эту вашу шинель видеть не могу: от нее за полверсты веет белогвардейщиной. Ложитесь скорее, вы дрожите. Досадно, что комнаты не топлены.
– И она ушла.
Олег был несколько шокирован, когда к нему вместо невольно воображаемого им традиционного седого профессора явилась молодая, разбитная еврейка. Однако она оказалась достаточно внимательной и бюллетень выписала. Успокоившись на этот счет, он лежал, тщетно стараясь согреться, когда к нему заглянула дворничиха.
– Вот я тебе чайку принесла и кусок пирожка горячего, сейчас из печки. Кушай на здоровье. Ишь, руки-то у тебя холодные, зябнешь, поди. Истопить мне, что ли, тебе печку? У Нины Александровны ни полена дров, придет с работы, пошлет еще Мику за вязанкой на базар, да еще с полчаса поругаются, не раньше вечера истопят; так и пролежишь в холоде, а я мигом.
– Какая вы добрая женщина, Анна Тимофеевна, спасибо вам!
– Чего там спасибо! Да давай прикрою тебя ватником - ишь, ведь трясется весь.
– Анна Тимофеевна, у вас есть иголка?
– Как же не быть иголке-то, а на что тебе?
– На мне все рвется, хочу попытаться зашить.
– Нешто сумеешь? Я тебе ужо вечером поштопаю, а теперь спи.
– И, затопив печку, она ушла.
Нина пришла действительно поздно, как всегда усталая, и между ней и Микой началась тотчас обычная "война".
– Накрой на стол и сбегай за хлебом, Мика!
– Погоди, потом.
– Не потом, а сейчас.
– Не пойду, пока шахматную задачу не кончу. Отвяжись со своими глупостями.
– Как тебе не стыдно так отвечать, Мика! Я целый день бегаю: все утро я пела в Капелле, а вечером мне петь в рабочем клубе; я, как кляча, тащу непосильный воз, а ты ничем мне помочь не хочешь!
– Ну, затараторила! Ладно - уж так и быть, накрою, только без скатерти, а то опять ругать будешь, что залил соусом; скатерть - это дворянские предрассудки.
– Ах, ты вот какой! Ты ведь это мне назло говоришь! Я тебя знаю! Все равно: умирать буду, а есть буду со скатерти!
Несмотря на весь накал военных действий, она все-таки не забыла забежать к Олегу и принести ему их обычное "дежурное" блюдо - треску с картофелем.