Побежденные
Шрифт:
Олега выпустили из больницы только в начале марта. Воспаление легких прошло скоро, но плеврит затянулся. За время болезни, впервые после лагеря, Олег получил возможность отдохнуть и отоспаться. Кроме того в больнице обратили внимание на общее состояние организма - истощение и малокровие - и подлечили впрыскиванием мышьяка с железом и глюкозой. Кормили неплохо. Заключение врачей о плеврите было неутешительно: Олегу объяснили, что застрявший в плевре осколок, неудаленный при прежних операциях, дает и будет давать постоянное воспаление плевры. Вячеслав ошибался, когда с таким азартом доказывал, что заболевший служащий обеспечивается зарплатой: выяснилось, что правило это относится лишь к тем,
В городе свирепствовал грипп и доступ посетителям в больницу был воспрещен. О Марине Олег не знал ничего. Думая о ней, он испытывал стыд за то, что случилось между ними в последний день. Он понимал, что не влюблен, и не пытался себя обманывать. Вместе с тем, он говорил себе, что она порядочная женщина, с которой нельзя было после происшедшего обратить отношения в ничто. Если связь между ними упрочится, он должен будет уйти из порта, ведь не может же он, обманывая ее мужа, встречаться с ним на службе.
Постоянно возникал в его мыслях другой образ - белизна лба, густые длинные ресницы, невозмутимая чистота взгляда.
В день, когда его выпустили из больницы, была оттепель; он вышел все в той же шинели. Без калош он тотчас промочил ноги. Идти пришлось пешком, так как не было даже тридцати копеек на трамвай. Отвыкнув ходить, он очень устал и еле добрался до дому. Подымаясь по лестнице, мечтал, чтобы ему отворила дверь Аннушка. Он знал, что она его жалеет, и надеялся, что она его тотчас покормит и посушит. Но дворничихи не оказалось дома - отворила ему Катюша. Ей, по-видимому, уже было известно, что Марина удостоилась его выбора. Сердито фыркнув, она повернулась спиной и вышла. Нина была в Капелле, Мика - в школе. В комнате Мики, оказавшейся не закрытой, на столе лежала записка: "Олег, согрейте себе суп, вы найдете его в кухне за окном, в маленькой кастрюле, хлеб на столе. Я приду только вечером. Рада буду вас видеть, Нина". Он нашел суп, но устал настолько, что не стал разогревать, а поставил холодным на стол. Вся его тоска и одиночество как будто подстерегали его в этой комнате и с прежней силой тотчас обрушились. "Лучше было мне умереть в этой больнице. Кому я нужен? Кто мне рад?" - думал он. Правда, было одно существо, которое радостно вертелось около его ног, домашний щенок, дворняжка, с висячими ушами и безобразным хвостом. Он жил у Аннушки. Олег любил собак, привыкнув к ним с детства, и собаки его чувствовали. Со свойственной собакам бескорыстностью, щенок бросился к Олегу, как будто его возвращение сулило неистощимые собачьи радости. Олег погладил щенка и слегка отстранил, но тот снова стал приставать к нему. Олег сел, и щенок положил ему на колени передние лапы. Встретив собачий взгляд, исполненный немого обожания, Олег снова потрепал его по голове, тронутый выражением любви.
– Ах ты, глупый пес! Ну чему ты так радуешься? Скажу я тебе, поправился и совсем некстати. Ну, да нечего делать! Давай вместе обедать, вот бери кусочек.хлеба. Не хочешь? Э, да ты сытее меня! Впрочем, ты на харчах у Анны Тимофеевны, а уж она-то не даст голодать. Ну, тогда не мешай мне самому есть, слышишь?
Щенок смотрел на него все с тем же обожанием.
– Чего ж ты, дурачок?
– И вдруг невеселые мысли с такой остротой стеснили ему грудь, что он уронил на стол голову и несколько минут не подымал ее. Щенок, встревоженный этой позой отчаяния, напрасно теребил его лапами.
Чьи-то поспешные шаги раздались около двери. Олег быстро выпрямился. В комнату стремительно вбежала Марина и бросилась
– Вернулся? Здоров? Ну, слава Богу! Я так расстроилась, когда узнала! Я так скучала! Просто не могла дождаться!
Что-то теплое, искреннее, идущее от души услышалось ему в ее ласке. Целуя ее руки, а потом губы, благодарный за ее теплый порыв и вновь охваченный страстью, Олег забыл все свои колебания и соображения. В этот раз он не мог бы сказать, что инициатива принадлежала ей! Когда, поправив себе волосы, вся розовая и счастливая, она села и, прижавшись к нему, сказала: "Как я счастлива!", он почувствовал, что тоже счастлив каким-то внезапным и недолговечным счастьем.
– В ближайшие дни мы не сможем видеться, и за это время надо будет что-то придумать - где мы будет встречаться потом, - сказала Марина.
– Почему не придется видеться? Разве ты не придешь в один из вечеров к Нине?
– спросил он.
– Если не наедине, то при Нине, во всяком случае, увидимся.
– Нет, видишь ли... В ближайшие дни - нет. Меня не будет дома.
– Ты уезжаешь куда-нибудь?
– Я не понимаю, в чем дело?
– Нет.
– Мне придется лечь в больницу на несколько дней.
– Ты больна?
– Да нет же, не больна. Ах, глупый! Неужели ты не понимаешь. Ты был слишком неосторожен прошлый раз, и вот теперь... Ну, пойми же!..
Он схватил ее за руку:
– Ребенок?
– Да!
– и она припала головой к его плечу.
– И ты уверена, что мой?
– Конечно, уверена. Я мужу не позволяю... так. Я его держу в ежовых рукавицах. Это тебе только... Одним словом - я знаю! Да пусти же мои руки, ты мне пальцы сломаешь!
– Ты не пойдешь в больницу, я не позволяю! Нет, нет - не позволяю.
– Как не позволяешь? Чего же ты хочешь? Ты в уме?
– Марина, как можешь ты даже думать об этом?! Теперь же поговори с мужем, завтра же! А я подам заявление, что ухожу из порта. Большевики во всем невыносимо осложнили жизнь, но уж по части расторжения брака дело у них налажено блестяще - довольно желания одной стороны, и в несколько дней все будет кончено... Получишь развод, и мы зарегистрируемся.
Она смотрела на него с удивлением.
– Знаешь, ты безумный какой-то! Тебе в твоем положении только жены и ребенка не хватало!
– Марина, ты меня любишь?
– Обожаю!
– она потрепала его волосы.
– Почему же ты так отвечаешь?
– Милый, ну взгляни же на вещи трезво. Если я разойдусь с мужем, а ты уйдешь из порта, у нас не будет ни работы, ни зарплаты, ни жилплощади, ни вещей... Ничего. Как же мы будем жить? Это все не так легко! Верить, что с милым рай в шалаше, может только тот, кто не испытал нужды, а я уже достаточно намучилась, когда после революции осталась вдвоем с мамой. Знаешь, я служила регистраторшей в какой-то гнусной поликлинике; на меня кричал каждый, кому было не лень. Получала я только пятьдесят рублей, домой возвращалась только в шесть часов, ела воблу и картошку, стирала сама большую стирку, сама мыла полы, ходила вся драная... Только два года, как я сыта и одета - с тех пор, как Моисей женился на мне. И опять возвращаться к этому же!
– Что ж, я больше не смею настаивать, - мрачно сказал Олег.
– Бедная Россия! Если ее женщины так измельчали, тогда в самом деле конец нашей Родине! Значит, мы обречены на вымирание. А хам будет плодиться.
– Какой ты неблагодарный! Я так тебя желала. А ты меня же упрекаешь!
– А я в ответ на все это делаю тебе предложение. Ты этим недовольна? Так чего же ты хотела от меня?
– Я не "недовольна", я очень тронута, но я не могу. Пойми, не могу пойти на такой риск.
Он встал с колен.