Побежденные
Шрифт:
– Не скрываете? Очень хорошо, что не скрываете. А все-таки расскажите, я хочу послушать.
Олег стал повторять заученный рассказ, но следователь очень скоро перебил его:
– Скажите, а каким образом вы, пролетарий по рождению, так хорошо владеете иностран-ными языками? Вот у нас есть сведения, что вы свободно говорите и по-французски, и по-английски.
– Ну, свободно не свободно, а говорю. Видите ли, я в детстве...
– и он выложил версию, которая была ему невыгодна из-за близости к аристократическим сферам и своему собственному имени, но она
– Мальчиком я постоянно слышал французскую и английскую речь, когда учили молодых господ, а я к языкам очень способен, меня постоянно в пример господским детям ставили, - закончил он.
– Допустим, что так, - сказал следователь, - но вот нас как раз очень интересует семья Дашковых. Расскажите все, что вы о них знаете.
– Да какие ж такие Дашковы? В живых ведь осталась одна только молодая княгиня, и та неурожденная - перед самой революцией княгиней стала.
Недобрые глаза пристально уставились на него.
– Из кого состояла семья Дашковых?
– твердо отчеканил следователь.
Олег подавил невольный вздох.
– Ну, говорите же. Перечисляйте членов семьи.
– Сам князь, генерал, командир корпуса, Андрей Михайлович, - он остановился. Ему показалось, что какая-то рука сжала ему горло.
– Дальше.
– Княгиня, жена его, - он опять остановился.
– Имя княгини! Что же вы молчите? Не знаете, что ли?
– София Николаевна, - тихо сказал Олег.
– София Николаевна? Так... так. Запишем, София Николаевна...
– А вы зачем повторяете?
– вырвалось у Олега с нетерпеливым жестом.
Ему показалось кощунственным, что святого имени матери касается этот язык, привыкший к ругательствам, угрозам и лжи.
– А почему же я не могу повторить? Или надо было спросить разрешения у вас? Да ведь она вам не мать родная? Или, может быть, я должен был прибавить "ее сиятельство"?
Олег молчал.
– Ну, дальше! Кто еще?
– сказал следователь.
– Сын их, Дмитрий.
– Еще какие дети?
Пауза в долю секунды.
– Была еще девочка Надя, она умерла в детстве от воспаления легких.
Скажет или не скажет: "А второй сын, Олег?"
Но следователь сказал совсем другое и как бы невзначай, по пути:
– Этот корпусной генерал был, говорят, отчаянный мерзавец и собственноручно избивал денщиков...
– Что?
– вспыхнул Олег.
– Этого не было, это неправда, этого не было и быть не могло... Наша армия... Генерал был строг, но справедлив, и за это очень любим солдатами. С офицеров он взыскивал гораздо строже, чем с рядовых, - это было его правило. А всего строже он был...
– он остановился, едва не выпалив: с нами, с сыновьями.
Следователь все так же пристально всматривался в него.
– А он, видно, дорог вам, этот генерал, если вы так горячо заступаетесь.
Олег спохватился, что проявил излишнюю горячность, - эти слова были, очевидно, просто ловушкой, в которую он и попался тотчас. Он постарался принять равнодушный вид:
–
– Вот правду-то я и хотел бы услышать. А какова, скажите, конечная судьба этого генерала?
– Расстрелян в Петрограде в девятнадцатом году.
– Говоря это, Олег поставил локоть на стол и положил лоб на ладонь. Он понимал, что с точки зрения конспирации этот жест вовсе неудачен, но, предвидя следующий вопрос, чувствовал себя не в состоянии выдержать взгляд допросчика.
– А княгиня? Что же вы молчите? У вас голова, кажется, болит? Хотите, дадим порошок?
– Не надо, - и Олег отвел руку.
– Ну, тогда отвечайте.
– Когда молодой князь уезжал в добровольческую армию, была еще жива. Я только недавно узнал, что ее нет в живых. Подробностей не знаю.
– Так-таки совсем не знаете? Да неужели же? А до меня вот дошли некоторые подробности. Была расстреляна неподалеку от поместья на железнодорожном полустанке. Дамочка, по-видимому, задумала ускользнуть из-под чекистского надзора, который был учрежден над ней в имении. Однако не удалось! Находившийся на полустанке отряд комиссара Газа задержал беглянку. Во время ареста горничная, задержанная с княгиней, выходила из себя, кричала и грозила красноармейцам, но сама княгиня не произнесла за все время ни слова. Не слышали об этом? Ходил слух, что обе были изнасилованы конвойными, прежде чем расстреляны. Княгиня ведь была красивая бабенка, несмотря на свои сорок пять лет, и горничная приманчивая такая. Об этом тоже не слышали?
Олег молчал... Следователь, сощурившись, пристально всматривался в него:
– Там была еще княжеская собака. Говорят, она выла всю ночь над трупом княгини, пришлось прикончить ее и бросить там же, на мусорной куче... Что вы так повернулись вдруг?
– Внезапно он перешел в участливый тон: - Вы очень нервны, Казаринов. Вам не худо бы полечиться.
– Посидите столько лет в Соловках, так, полагаю, будете нервны и вы, отрезал Олег.
– Весьма вероятно. Допускаю также, что сама тема разговора вам слишком небезразлична. Ну-с, а что вы можете нам сказать про молодого князя?
– Дмитрий Дашков окончил Пажеский корпус в тысяча девятьсот тринадцатом году. Гвардейский офицер.
– Какого полка?
– Вышел в кавалергардский. В пятнадцатом году попал на фронт, в конце шестнадцатого, после контузии, получил отпуск и приехал в Петербург, в январе семнадцатого женился...
– Что вы можете сказать о его жене?
– Я видел Нину Александровну мельком еще в семнадцатом году. Когда в настоящее время меня выпустили из лагеря, я пришел к ней, намереваясь сообщить ей о гибели мужа. Кроме того, я надеялся, что она разрешит мне у себя остановиться, так как мне негде было жить, а никого из прежних друзей я не мог отыскать. Она и в самом деле согласилась прописать меня в комнате со своим братом-мальчиком. Пока все еще живу там.