Побежденный. Рассказы
Шрифт:
— У меня нет ни времени, ни желания слушать вашу автобиографию, — перебил Грутце.
Фон Лейдеберг никак на это не среагировал.
— Эти люди знали свое дело, — продолжал он, — эти люди были преданы политикам, но не позволяли себе становиться орудием этих самых политиков. Они завершили свою войну брошенными на произвол судьбы, но непобежденными. Они были профессионалами. А здесь, господа, мы наносим поражение самим себе, потому что в военном деле главное — знание, когда наступать, когда отступать, спокойно, бесстрастно, не думая о Геройской Смерти и прочих мелодраматических глупостях.
Грутце
— Майор Винтершильд, приказываю вам принять командование резервным батальоном и под моим руководством атаковать Черваро.
Устремив взгляд на потолок, словно видел там сокрытую от других истину, Ганс с пафосом произнес:
— Я последую за вами куда угодно, герр генерал!
— Совещание окончено, господа, — сказал Грутце со злобным удовлетворением.
Тут открылась дверь, вошел командир дивизии генерал Воннигер в сопровождении адъютанта и капитана Бремига. Это был неожиданный визит. Бремиг увидел подъезжающий фольксваген и отдал честь. Генерал остановил машину и довольно долго разговаривал с капитаном. Он считал, что следует разговаривать с любым и каждым, дабы, по его выражению, «прощупывать пульс своих солдат». Воннигер был проницательным и культурным человеком, еще довольно молодым, дамским угодником.
— Добрый день, господа, — обратился он к вытянувшимся офицерам. — Должен извиниться, что внезапно прервал совещание. Скажите, пришли к каким-нибудь интересным выводам?
Грутце ответил с решительной подобострастностью:
— У меня есть план, герр генерал, который я хотел представить на ваше рассмотрение.
Воннигер обаятельно рассмеялся и, закуривая сигарету, сказал:
— Ну что ж, Грутце, изложите его, в эти трудные дни у нас вечно не хватает планов.
Грутце с уверенным видом подошел к карте.
— Мой план, герр генерал, представляет собой операцию в масштабах дивизии. Я считаю, что нет фактора, действующего более пагубно на боевой дух немецкого солдата с врожденной любовью к сражениям и победе, чем затишье. Поэтому думаю, что пора перейти в наступление, преподать американцам и этим непокорным полякам хороший урок.
Воннигера это позабавило.
— Продолжайте.
— Мой замысел состоит в том, чтобы начать наступление дивизией в южном направлении, нацеленное на Сан-Амброджо и Гарильяно, но с внезапной атакой, разворачивающейся позади, и повернуть на восток в направлении Черваро, чтобы таким образом отрезать войска противника перед Кассино.
Воннигер улыбнулся.
— Вольхольц, что скажете об этом плане? Вольхольцу не хотелось отвечать первым. Он громко откашлялся.
— Ну что ж, — заговорил он, — на первый взгляд, этот план, пожалуй, теоретически довольно надежен, однако, на мой взгляд, существует много факторов, которые определенно в той или иной мере препятствуют его осуществлению.
— Полковник Брейтханд? — спросил Воннигер.
— Я уже выразил свое мнение достаточно ясно, — ответил Брейтханд, — попросив отстранить меня от командования, герр генерал.
— Боже правый, — произнес Воннигер. — Полковник фон Лейдеберг?
— По-моему, герр генерал, этот план является результатом очень странных и совершенно непрофессиональных представлений Немецкий солдат славится
Воннигер обратил взгляд на Ганса.
— Это майор Винтершильд, герр генерал, — сказал рассерженный Грутце, — только что прибыл к нам с Восточного фронта.
— Вот как? — произнес Воннигер. — И каковы же ваши взгляды, майор Винтершильд?
Ганс гордо выпрямился и ответил с подобающим фанатизмом:
— В России мы узнали, что все возможно, герр генерал.
— Даже поражение, — кисло сострил Воннигер. Брейтханд засмеялся.
— Поражение? Никак нет, — ответил Ганс. — Мысль о поражении там ни разу не приходила в голову.
— С каких пор?
— С начала боевых действий, герр генерал.
— Вы меня удивляете. Скажите, положение все еще очень тяжелое?
— Тяжелое, но наши войска воспринимают это как вызов, и они выйдут из него с честью, несмотря на испанцев, герр генерал.
— У вас были испанцы?
— Так точно, герр генерал.
— Плохие солдаты?
— Никудышные, герр генерал.
— У меня были две румынские дивизии. Я тоже воевал на Восточном фронте — три месяца назад оттуда. Сражались румыны замечательно, — великодушно добавил Воннигер. — Они находились совсем рядом с Румынией. Кажется, мы несколько раз сильно их подвели. А теперь, Грутце, я хочу поговорить с вами. Думаю, наших друзей можно отпустить. Нужно принять все меры, чтобы, когда мы будем вынуждены отойти от Кассино, наш отход не превратился в беспорядочное бегство.
— Отход куда? — спросил ужаснувшийся Грутце.
— К Арно. К Флоренции. Примерно на шестьсот километров, — спокойно ответил Воннигер.
И тут Ганс заметил, что Бремиг улыбается ему.
«Все погибнет, — писал отцу Ганс, — если некоторые господа, которых я не назову до нашей победы, не будут немедленно казнены как предатели. Не могу писать о том, что знаю, дорогой папа, сейчас ни на чью честность полагаться нельзя. Собственно говоря, осложнения эти того типа, которые возникают в ту минуту, когда становится ясно, кто герой, а кто трус. Возможно, настало время сообщить Г. кое-что из того, о чем я писал, так как тому, кто постоянно помнит о Фюрере и Фатерланде, мучительно видеть, до чего хитроумны и как ужасны предательства, которые я наблюдал в действии. В конце с любовью и поцелуями мутти, Мопсель и Ханнеле, с крепким объятьем тебе, я торжественно заверяю вас, что поражение невозможно».
— Кажется, на фронте какие-то осложнения, он даже хочет, чтобы мы сообщили о них Гельмуту, — сказал полковник супруге.
— Слава Богу, он жив, — ответила фрау Винтершильд.
— Однако заканчивает письмо гарантией, что поражение невозможно. Я верю ему, я доверяю ему больше, чем знакомым, с которыми ты видишься в мясной лавке.
— Мальчик фрау Ольмен майор. Конечно, она не может знать, что он думает в действительности, но говорит, между строк читается — положение очень тяжелое, — сказала фрау Винтершильд. Она смирилась с самым худшим и не хотела тешить себя иллюзорным оптимизмом.