Побратимы

Изгаршев Василий

— Не думаю.

— Что вы! К нам всегда, если папа дома, по воскресеньям кто-нибудь приходит из роты.

— И Гена приходил?

— Нет, Гена не приходил. Идемте, — повторила она. — У нас гость, папин фронтовой товарищ. Идемте!

Я уже собрался категорически отказаться, как на крыльце появился старшина Николаев.

— С кем это ты, Машенька, заговорилась? А, товарищ Климов, — сказал он. — Ко мне?

— К вам, товарищ гвардии старшина.

— Тогда нечего мою дочь простуживать. Заходите в дом. А тебе одеться бы надо, коли на улицу выходишь, — попенял он Маше, — не весна красна на дворе.

Старшина провел

меня в большую комнату. У окна в кресле сидел пожилой мужчина с обвислыми усами и смотрел телевизор. Показывали очередную серию про Лёлека и Болека [2] .

— Знакомься, Ярема, с нашей сменой. Ефрейтор Климов, Валерий Иванович, — представил меня старшина своему товарищу. — А это мой фронтовой кореш Ярема Реперович.

— Я вас знаю, — сказал я, пожимая протянутую Реперовичем руку, — и с вашим сыном мы познакомились.

— С Петром?

2

Популярный цикл передач польского телевидения для дошкольников.

— Так точно, с Петром.

— Тогда и я тебя знаю, — улыбнулся Реперович. — У Петруся, как вернулся с рыбалки, только и разговору было про тебя и про твоего коллегу… Позабыл, как его зовут…

— Карпухин, — подсказал старшина.

— … про твоего коллегу Карпухина, — заключил фразу Реперович.

— Выкладывайте, зачем пожаловали? — сухо спросил старшина. Упоминание Реперовича о Карпухине ему явно не понравилось, и он решил переменить тему.

Ясно, говорить о Генке не имело смысла.

— Пришел к вам за советом, товарищ гвардии старшина, — быстро нашелся я.

— Слушаю.

— Мы ведь на экскурсию едем? По местам боев?

— Точно так.

— И во Вроцлаве будем?

— Непременно.

— Товарищ гвардии старшина, нельзя нам с Петром Реперовичем встретиться?

— Зачем?

— Видите, какое дело, товарищ гвардии старшина, во Вроцлаве на воинском кладбище один наш родственник похоронен. Мы Петру прошлый раз рассказали об этом, он обещал могилу разыскать…

— Петру рассказали, а от старшины утаили?

— Он же во Вроцлаве живет…

— Так, так, — вмешался Ярема. — Петрусь говорил мне об этом. Там, кажется, твой брат похоронен?

— Никак нет. Карпухина старший брат. Николай. Танкистом воевал…

— Брат Карпухина? — переспросил старшина. — Не знал…

— Обязательно надо с Петрусем увидеться, — горячо сказал Ярема. — Уж раз Петрусь пообещал найти могилу — он сделает. Ты, Никола, позвони мне, когда во Вроцлав соберетесь. Я сыну сообщу, он вас обязательно встретит.

— Так и сделаем, — подытожил Николаев. — Передайте своему приятелю, Климов, что с Петром он встретится. А на кладбище наших воинов рота обязательно пойдет. Все у вас?

— Так точно. Разрешите идти?

— Не разрешаю. Сейчас пельмени будем есть. Машенька, — позвал он дочь, — что с пельменями? Солдаты проголодались…

— Потерпите немного, — отозвалась Маша.

— Много русских солдат полегло в боях за наш пястовский Вроцлав, — раздумчиво произнес Ярема. — Много русской крови пролито на его улицах…

— Это уж точно. Большой кровью, Ярема, скрепили наши народы свое родство. Наша с тобой кровушка тоже окропила польскую землю.

— Года два назад мне как радному Воеводской Рады Народовой [3]

довелось встречать во Вроцлаве одного участника освобождения города от фашистов. Володю Мельника. Он приехал с Украины по приглашению городских и воеводских властей. Молодой еще человек, веселый такой, но все обратили внимание — походка у него тяжеловата. Отчего — спрашивать неудобно. Побывали в разных местах. На заводе Эльвро [4] , в университете, в ратуше. А он все нас за город тянет, на Свидницкое шоссе. Поехали. Он сам остановил машину при выезде из города. Проворно выскочил из нее. И на пустырь. Ходит по нему кругами, все в землю смотрит.

3

Депутату воеводского народного совета.

4

Вроцлавский завод электронно-вычислительных машин.

— Вы потеряли тут что-нибудь? — спросил его первый секретарь воеводского комитета партии.

— Потерял, — отвечает.

— Да когда ж вы успели?

— В сорок пятом, в мае.

— А что потеряли-то?

— Сапоги, — говорит, — потерял. Новые совсем. Вечером нам их старшина выдал. А утром, когда меняли огневую позицию, фашисты начали обстрел из орудий. Один снаряд и разорвись прямо на огневой. Вот и потерял тогда сапоги. Новые совсем. И с обеими ногами вместе.

Нагнулся, задрал штанины до колен, постукал кулаком по протезам. Вот отчего, оказывается, походка-то у него была такой. А мне неловко стало. И не оттого, что не знал о столь тяжелом ранении нашего советского гостя, почетного гражданина Вроцлава, а оттого, что я, старый солдат, таскаю своего побратима вверх-вниз по каменным ступеням костела — мы ведь на колокольню взбирались! — по этажам ратуши. Да что там говорить, мы и в гостинице разместили Мельника на шестом этаже… А ему, Мельнику, хоть бы что. Все только шутит. Даже над своими потерянными в бою ногами потешался… — Реперович умолк, почему-то пристально посмотрел на меня. — В сорок пятом Володе Мельнику было всего восемнадцать, — добавил он все с той же раздумчивостью.

Вошла Маша. Застенчиво улыбнувшись, пригласила нас к столу.

— Не обессудьте, если не удались, — заранее извинилась она.

Вернувшись в казарму, я поспешил переписать историю солдата Мельника в свою тетрадь. За этим занятием и застал меня Генка.

— Где пропадал? — спросил он.

— Был приглашен на пельмени в один почтенный дом, маэстро.

— Потому и на обеде не был?

— Потому и не был.

— Что за почтенный дом, где угощают пельменями?

— Тебе это знать ни к чему. В том доме ты пока персона нон грата.

Генка вспыхнул.

— Ты был у Ник-Ника?

— Да, я был у Ник-Ника. Видел Машу. Разговаривал с ней как с тобой. Ел пельмени. Такой вкусноты отродясь не пробовал. Есть еще вопросы?

— Ну, вы даете, Климов!.. Ладно, вопросов пока нет. Пишите свои мемуары, не буду мешать.

Он направился к выходу из ленкомнаты. У двери остановился.

— Потом все сами расскажете, Климов. Без наводящих вопросов. У вас это иногда получается, Климов. Салют!

Кажется, барометр Генкиного настроения предсказывал перемену.