Побратимы
Шрифт:
— Ищи другого исполнителя, Климов. И близко не подойду к самодеятельности.
— Почему?
— Опять за инструмент браться? В руки не возьму! Не хочу усугублять конфликт.
— Ты лучше меня знаешь: не из-за скрипки вышел конфликт.
— Ну и что? А скрипку он приказал в склад закрыть.
Генка характером порох, воспламеняется от искорки, но и сгорает, как порох, мгновенно.
— Ладно, предлагаю компромисс, — первое поручение пусть будет от комсомола. А второе — от партии. Если Ник-Ник скажет, не откажусь.
Волей-неволей пришлось идти к старшине. Поразмыслив, как подипломатичнее
— Не учитесь водолейству, комсорг, — сказал он. — Сказывай сразу, что от меня нужно.
Я сказал.
— Все вы в одну дуду дудите, как сговорились, — незлобиво проворчал Ник-Ник. — Шестов, Герасим Назарович, про Карпухина со мной речи заводит. Саша Селезнев про него все уши прожужжал. Родная дочь, не стесняясь, просит каждое утро Геночке привет передать. Даже Гришка Атабаев в тот у Карпухина в заступниках. Намедни заходит: разрешите, говорит, по личному вопросу. Выкладывай, отвечаю. Зря вы, товарищ гвардии старшина, ефрейтора Карпухина обидели. Он — хороший и честный товарищ, и Машу он любит. Так тебе ж, говорю, от Карпухина больше всех попало. А он: попало за дело, справедливо, за это спасибо говорят. Вот тебе и по личному вопросу!
Я слышал об этом впервые и в душе порадовался за Атабаева. Генке непременно надо рассказать.
— Поговорить я с ним поговорю, но официально поручения давать не могу. Не имею права, беспартийный он.
— А когда музыкальный вечер поручали готовить, тогда имели право?
— За музыкальный вечер я по партийной линии отвечал сам.
— За ротную художественную самодеятельность вы точно так же отвечаете по партийной линии…
— Ясное дело, отвечаю, — согласился старшина. — Куда ни кинь — все клин. Ладно, будет ему поручение…
Концерт самодеятельности у нас в роте состоялся. Да какой концерт! Откуда что взялось! Федя Смолятко поставил шуточный танец «Солдатскую лявониху». Солистами в танце выступили командир роты и Саша Селезнев. Уморительная пара. Шестов — маленький, хрупкий, Саша — верста коломенская. Атабаев, оказывается, здорово поет туркменские песни. Ашот Абагян, заряжающий из второго взвода, выступил как заправский жонглер. И еще фокусы показывал. Лейтенант Чермашенцев под гитару спел две песни собственного сочинения. Про Генку и Серегу Шершня и говорить не приходится. Полковая комиссия, отбиравшая номера для праздничного концерта, в тупик встала: любое выступление бери на полковую сцену. Но все-то не возьмешь!
Утром в день праздника полк выстроился на плацу. На трибуне — командующий Группой войск, член Военного совета, наше начальство, полковое, польские гости из 10-й судетской танковой дивизии имени Героев Советской Армии, руководители местных партийных и государственных организаций. Среди них был и Ярема Реперович.
Пощипывал за уши легкий морозец — первый предвестник зимы. Невесть откуда налетевшая седая туча просыпала на плац колючую крупу. Мы стоим, не шелохнувшись, в строю, слушаем праздничный приказ. В ознаменование… отмечая успехи в боевой и политической… присвоить очередные воинские звания… гвардии старшины… гвардии старшего сержанта… гвардии младшего сержанта ефрейтору Карпухину, ефрейтору Климову.
Гремит
Сегодня все мы стали на год старше.
23
А у нас — новый взводный.
В тот день мы провожали Федю Смолятко, Атабаева, Лысова, Наконечного и Сашу Селезнева. Селезнев уезжал в школу прапорщиков, остальные увольнялись в запас. Накануне комсомольское собрание единогласно приняло решение о снятии взысканий с Атабаева и Наконечного. Кое-кто, правда, сомневался, не рановато ли освобождаем их от взыскания, но посудили-порядили и пришли к выводу: не резон с пятном появляться на новом месте, И опять же переменились ребята к лучшему. Особенно Атабаев.
После напутственных слов ротного все по очереди стали прощаться с товарищами. Григорий на глазах у всей роты обнял Карпухина.
— Я тебя, Гена, не забуду. Никого не забуду, — твердил Атабаев, — а тебя больше всех помнить буду. Ты за один вечер всю дурь из меня выбил…
— Ладно, ладно, — Генка трепал его ладонью по спине, — свидимся. Мы с тобой, Гришуха, почти соседи. Я на Волге, ты на Каспии… Так что гора с горой не сходится, а человек с человеком… Свидимся…
— Ты приезжай ко мне в Туркмению. На дыни, на арбузы. Отслужишь, вместе с Машей приезжай. И все вы, ребята, приезжайте. Я вам адрес оставлю.
Лысов с Наконечным сговорились поехать в Набережные Челны, на КамАЗ. В политотделе им должны вручить комсомольские путевки.
— А с вами и подавно свидимся, — пообещал им Карпухин. — С Григорием — соседи, а с вами теперь — земляки. Ваша Кама-то старшая из дочерей нашей Волги. Чур, воду не мутить.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — шутливо ответил Генке Носов.
— А кто забудет, тому оба вон, — нашелся Карпухин, Проводили товарищей до ворот КПП, где был сбор отъезжающих со всего полка. И там снова обнимались, пикировались шутками. Было шумно, весело. Пока не тронулась машина, Серега Шершень наяривал на гармошке вальсы.
Едва вернулись в казарму, дежурный по роте объявил первому взводу построение.
— Не зря говорят, — первому всегда труднее, — заметил Генка. — Чует мое сердце, товарищи отопители вагончик с углем подбросили.
Новый замкомвзвода сержант Чуб, глотая буквы, одним словом выпалил команду:
— Первзвоста-вись!
Обмануло на этот раз Карпухина его вещун-сердце: никакого угля не было. Командир роты подошел к строю вместе с незнакомым лейтенантом. И мы сразу догадались: новый взводный.