Побратимы
Шрифт:
У тумбочки дневального старшина Николаев. Прижал телефонную трубку к уху, вертит лысой головой. Мы хотели доложить ему о распоряжении ротного, а он, зажав микрофон, цыкнул на нас.
— Есть! Будет сделано, товарищ гвардии полковник… Так точно! Только что пришли двое… Есть!
По мере того как он говорил, круглое лицо его словно бы вытягивалось, на лысине проступала испарина. Отчего бы это? И почему он про нас доложил?
— Понятно!.. Сделаем! Есть, товарищ гвардии полковник! Спасибо!
Положил трубку — и к нам:
— Поедете со мной. Командир полка лично задачу поставил.
— Нас
— Поедете со мной, — повторил старшина. — В наряде другие постоят. Срочное задание. Труфанов, доложите гвардии старшему лейтенанту, что командир полка приказал мне немедленно выехать к товарищу Реперовичу. Младшие сержанты со мной.
К полякам, значит? Интересно, зачем?
Минут через пять полковой газик вез нас к Яреме Реперовичу. Николаев, чем-то озабоченный, молчал. И мы не осмелились его потревожить своими расспросами. Так всю дорогу проехали молча.
— К детскому саду, — коротко бросил водителю старшина, когда машина въехала в село.
Газик остановился возле крыльца массивного двухэтажного особняка. К старшине подошел Реперович. В косоворотке с закатанными по локти рукавами он походил на только что закончившего тренировку штангиста.
— Чесчь, Николай, — сказал он, пожимая старшине руку и одновременно кивком головы здороваясь с вами.
— Привет, Ярема, давай рассказывай, по какому поводу сыр-бор.
— Никакого сыр-бора нету, Микола, однако без твоей помощи не обойтись. Вот какое дело-то приключилось. Завтра детский сад должны открывать, комиссия из Вроцлава приезжает, а пищеблок не готов. Котлы новые неделю назад привезли, а пристроить их некому. Был на все село один печник, и того вчера в больницу положили. Аппендицит у него…
— Понятно, — весело прервал старшина, — давай показывай свои котлы, председатель.
— По печному делу, товарищ Реперович, мы собаку съели, — вставил Генка, косясь на старшину. — В нашей роте знаете какие печки?
— Какие такие у вас печки?
— Слушай его больше, Ярема, — вмешался Николаев. — Он наговорит! Показывай свои котлы.
Реперович с Николаевым ушли в помещение.
— Видал, тестюшко мой будущий как печник на международном уровне получает признание, — сказал Генка.
— А мы его помощники, — ответил я.
— А как же! Глину поднести, известку развести. Это мы можем…
Мы легли на траву. Яркое солнце над головой. Небо чистое, голубое-голубое. Стремительные стрижи вычерчивают фигуры высшего пилотажа. На каштанах застыли белые свечки с розовыми крапинками. И трава-мурава изумрудной россыпью покрыла луг, придорожные кюветы. Какие-то желтенькие цветочки, не то лютики, не то гусиные лапки — в ботанике я был и остался слабаком, — несмело выглядывают из травы. Скворец уселся на яблоневом суку и, распушив хвост, затрепыхал крыльями; звонко чмокает, трещит, подсвистывает, будто хочет высказать нам свои птичьи весенние заботы.
Да, весна… И у нас, на Волге, теперь тоже весна. Вот только стрижи вряд ли прилетели: рановато. А скворцы наверняка прилетели. И жаворонки тоже. И соловьи.
Сойди по Вилоновскому спуску к Волге, возьми за десять копеек билет на паром и вмиг очутишься
Из дома вышел старшина. За ним Реперович.
— Кончайте кейфовать, милостивый государь, мастер идет.
Я нехотя поднялся с земли.
— Ну что ж, хлопцы, будем приступать к делу, — сказал Николаев. — Давайте-ка насчет глины и извести.
— Что я говорил? — Генка показал все тридцать два зуба. — Не беспокойтесь, Николай Николаевич, за подсобников краснеть вам не придется. Справимся как надо.
Подъехала подвода с песком и глиной. Возница, рыжий, вихрастый подросток, чем-то похожий на Генку в детстве, осаживая меренка, озорно прокричал ломающимся дискантом:
— Вшистко в пожонтку, пане прэзесе. Пшивезлэм [18] .
18
Все в порядке, председатель. Привез.
— Дзенькуе [19] ,— председатель как взрослому пожал пареньку руку. — Прошу, Микола, действуй.
Старшина и впрямь был специалистом по печному делу. Он будто жонглировал мастерком, кирпичами, все так ладно у него получалось. Ярема только причмокивал от удовольствия, глядя на работу своего дружка.
— И где ты только, Микола, ухитрился всем наукам обучиться, — восхищенно сказал он Николаеву, когда тот уложил последний кирпич. Оба котла, будто впаянные, сидели в плите. — Помнишь, как мы подо Ржевом зимой сорок второго года оборону держали? Холодюка такая была, от мороза уши трещали, а у нас в землянке, как тогда говорили, — Ташкент.
19
Спасибо.
— Было дело.
— Старшина ваш, хлопцы, — обращаясь к нам, продолжал Реперович, — такую печку в землянке сложил — вся рота приходила греться да валенки сушить. Комиссар, побывав у нас в землянке, сказал, что раз такие печки солдаты начали строить, значит, фашисту тут нас с места не сдвинуть, оборону возводим не на одни сутки. Так ведь оно и было, Микола.
— Точно, — согласился Николаев.
— Я ведь когда узнал, что комиссия приедет детсад смотреть, не раздумывал, к кому обратиться за помощью. Знал, что ты сразу приедешь, Микола. И каждый поляк твердо знает: советские товарищи всегда и во всем нам готовы помочь.
— Ну как же иначе?.. — смущенно вставил Николаев.
— Вот, вот, — подхватил Реперович. — Как же иначе! Тут у нас, Микола, неделю назад такое дело вышло. В Польше гостила группа поляков из Канады. Побывали они в Варшаве, Гданьске, Кракове. Ну, захотелось им, видно, взглянуть и на наши западные земли. Привезли их к нам в артель. Все ходили, щупали, смотрели. Как же, там у них про наши колхозы всякое плетут. А в ту ночь, когда они у нас ночевали, на вашем полигоне как раз, наверно, учения проводились. Стрельба была слышна.