Поцелуй куртизанки

Блейни Мэри

— Спокойной ночи, Уилсон. Думаю, завтра мы поедем, так что ты скоро снова увидишь свою Магду.

— Да, мисс.

Он поклонился и снова сел.

Мия взяла Дэвида за руку, и они пошли дальше.

— Он любит эту собаку, как человека, — заметила Мия.

— Неудивительно. Его отец бросил семью. Мать его била. Двое братьев умерли. Он очень одинок в этом мире.

— Как я, — добавила Мия.

— Да, но без денег, — не без сарказма добавил Дэвид. «Эта девушка видит мир только однобоко».

—

Вы пытаетесь меня разозлить? Ничего не выйдет — я слишком счастлива. Кроме того, человек может чувствовать себя покинутым, что с деньгами, что без них.

— Да, но переносить невзгоды, имея деньги, намного удобнее.

Дэвид поморщился, подумав, что, пожалуй, зашел слишком далеко.

— Да, я везучая. Но и Алан Уилсон тоже — он вырос в такой тяжелой обстановке, а теперь занимается делом, которое любит. Он нашел свой собственный род богатства. Дэвид, счастье и богатство — это совершенно разные вещи.

Дэвид с досадой согласился:

— Да, да, я понимаю, что вы имеете в виду.

Он был уверен, что она возгордится этой мелкой победой, но она не возгордилась.

— Знаете, мне всегда казалось, что Алан Уилсон не так прост, как кажется. Может быть, он — наследник какого-нибудь поместья в Шотландии, но его похитили при рождении? Или у него есть семья на Бермудах, и они думают, что он утонул в море?

— Уилсон — грум, и ему нравится быть грумом.

Дэвид сказал себе, что он не ревнует к мальчишке. Мия печется обо всех, кого встречает, даже о нем.

Мия пожала плечами:

— Может, мне стоит тоже завести животное, чтобы у меня всегда был друг, как у Уилсона есть Магда. Пуделя, например. Мне кажется, они симпатичные и не оставляют повсюду шерсть, Джанине не понравится собака, которая линяет.

Значит, она не перестала сравнивать себя с лишенным любви грумом. Неужели она вправду считает себя такой одинокой? Мия продолжала рассуждать о разных породах собак, а он задумался, вспоминая время, которое они провели вместе. И поморщился.

Он так старался подавить свое влечение к Мии, что она стала чувствовать себя обузой. Он весьма преуспел, убеждая ее, что она для него — всего лишь еще одно задание, которое он должен выполнить до того, как сможет заняться более важными вещами.

Мия наконец закончила свое обсуждение:

— Пожалуй, пуделя.

— Я подарю его вам на Рождество.

— Пуделя? А потом вы предложите мне ошейник?

После этого ее предположения они молчали до самого дома.

В холле было на удивление тихо. Дэвид надеялся, что их гости уже в постелях; поодиночке или вместе — его не интересовало. Он не желал больше их видеть сегодня. Да и завтра, если уж на то пошло.

Мия вслед за ним поднялась по лестнице. У двустворчатой двери в покои хозяина Дэвид отступил в сторону и подождал, пока Мия пройдет мимо него. Ему нравилось смотреть,

как она двигается — так, словно за углом или за дверью ее всегда ждет новое приключение.

Такой ли большой ошибкой было бы впустить ее в свою жизнь? Но он должен хотя бы подождать, пока ей исполнится двадцать один год. Обязательно подождать. А может быть, когда они расстанутся, влечение сойдет на нет. Подождать — это очень разумно.

— Мия!

Она повернулась к нему с таким видом, как будто не представляла, чего он хочет. Он взял ее за руку. Он знал, что означает выражение ее лица. Мия плотно сжимала губы, чтобы не рассмеяться от возбуждения, ее удивленные глаза были полны предвкушения. Она сгорала от нетерпения.

— Еще один поцелуй. Завтра мы едем в Пеннфорд, будем считать этот поцелуй прощанием с нашим приключением.

Ее смех исчез, глаза гневно вспыхнули.

— Это все, что мы можем себе позволить, — настаивал Дэвид. — И вы знаете это не хуже меня.

Мия ничего не сказала, только замерла неподвижно. Дэвид привлек ее к себе, взяв пальцем за подбородок, поднял ее голову, коснулся губами ее губ и подождал ответа. Он почувствовал, что Мия дрожит, как будто испугана или расстроена. Поэтому он остановился. Она подняла руку и дала бы ему пощечину, если бы он не успел раньше схватить ее за пальцы.

— Я вас ненавижу, ненавижу, ненавижу, — прошептала Мия. Шепот был тихим, но ее гнев было трудно не заметить. — Вы думаете, что со мной можно играть, играть с моими чувствами, с моими планами? — Она набрала в грудь побольше воздуха и, не дав ему вставить ни словечка, продолжала: — Нет, нет и нет! Вы не можете поцеловать меня в последний раз, — произнесла она таким тоном, словно это была шутка. — Почему вы не займетесь со мной любовью?

— Потому что это означало бы, что я воспользовался вашей молодостью и любопытством. Это расстроила бы Елену, а я лучше умру, чем причиню боль кому-то из вас троих.

— Вот как, вы лучше умрете? Тогда где ваш нож? — Она ощупала его талию. — Я знаю, вы носите нож.

— Я не ношу нож, когда я в вечернем платье.

«Слава Богу!»

— В таком случае я пойду в кухню и возьму нож там.

— Мия, вы говорите как ребенок. Ведите себя как взрослая.

— Уверяю вас, это не гнев ребенка. Если вам легче отмахнуться, считая меня ребенком, то это вовсе не значит, что я на самом деле ребенок. Скоро, очень скоро я начну сама принимать решения.

Мия круто развернулась, как будто собиралась пойти и осуществить свою угрозу.

«Дай ей уйти. Это будет правильный поступок».

Дэвид обхватил ее за талию, поднял и занес в свою комнату. В кои-то веки ему было все равно, что правильно, что неправильно.

— Послушайте меня. Вы сейчас прекратите эту истерику и пойдете в свою комнату.