Поцелуй на удачу
Шрифт:
– У вас есть планы на сегодня?
Он отрицательно покачал головой. Она оставила его пить чай, вернулась в офис, а затем, спустя пять или десять минут, снова вышла, держа несколько листовок.
– Есть место, где вы можете получить завтрак и принять душ. Это примерно в десяти минутах ходьбы. Вот карта и адрес, хорошо? – она спрашивала, может ли он прочитать листовку. Он кивнул. – Я позвоню им, скажу, что вы идете. Потом возвращайтесь сюда, и мы обсудим несколько вариантов.
Он медленно поднялся на ноги, взял свой грязный, рваный спальный мешок, который был тяжелее обычного, раздувшись от дождя.
– Я знаю: когда я прошу людей в вашем положении вернуться на встречу со мной, вероятность того, что они
– Тогда зачем рисковать? Почему не поговорить сейчас?
– Мы откроемся в девять тридцать, и вы сможете лучше сосредоточиться, если что-то съедите. Кроме того, я работала и со случаями похуже. Я втайне азартный игрок, – она улыбнулась. Она ему нравилась. Она шутила с ним, обращалась к нему. Относилась к нему как к человеку.
Тома провел утро в хостеле, который она порекомендовала. Он съел предложенный завтрак и воспользовался возможностью постирать свою одежду. Дожидаясь, пока вещи постираются и высохнут, он принял душ, а потом, стоя в одолженном мешковатом спортивном костюме, который до него наверняка надевало бессчетное множество мужчин, побрился. Он представил себе, как легко было бы вскрыть бритвой вены. Возможно, завтра он вернется сюда и сделает именно это, если женщина не выслушает его. Если кто-нибудь не выслушает его.
Он вернулся к офису как раз после полудня. Заглянул в стеклянную дверь и увидел, что это довольно маленькое помещение со столами, стоящими практически друг на друге. От него больше не пахло, поэтому он не боялся быть поблизости от других людей – но в офисе не было бы ощущения приватности. Он ждал снаружи, пока она не вышла. Заметив его, она сказала:
– Я могу пропустить обед, если вы хотите войти.
– Вы не должны пропускать обед. Я пройдусь с вами.
Она снова улыбнулась. Она точно была из тех, кто не скупится на улыбки.
– Что ж, это непривычный поворот в обычном порядке событий.
– Вы имеете в виду, то, что бездомный мужчина волнуется, чтобы офисная работница не пропустила обед, достойно комментария? – внезапно она вызвала у него раздражение. Разве она не понимала, что он когда-то был ответственным, внимательным, заботливым? Разве никто не мог этого себе представить?
– Я имею в виду, что кто-либо волнующийся, чтобы я не пропустила обед, – это непривычный поворот в обычном порядке событий, – улыбнулся она. Ему она казалась слишком худой. Он подозревал, что она часто работала в свой обеденный перерыв, поскольку она производила впечатление неравнодушной и преданной своему делу. Его раздражение поутихло. Ее начальник не должен этого допускать, ее мужу тоже стоит проследить, чтобы она заботилась о себе. У нее есть муж, она носит кольцо. Он проверил. Он надеялся, что у нее и дети есть. Это помогло бы.
Они пошли в Boots, она купила им по сэндвичу, пакету чипсов и напитку. Они вместе сели на скамейку. На улице было прохладно, но не дождило.
– Где ваши вещи?
– Вещи?
– Сегодня утром у вас был спальный мешок.
– Он развалился во время стирки.
– А.
– Это неважно.
Когда-то у него было много вещей. Больших и маленьких. У него была жизнь, в которой он порой возвращался с работы вовремя, чтобы поцеловать свою жену и сказать ей, что подменит ее. Он осторожно опускал своего сына в ванну, полную пены и игрушек, где мальчик лепетал, купался и играл. Потом Тома аккуратно поднимал Бенке, осторожно и тщательно вытирал его большим полотенцем – между пальцев и за ушами, – одевал ребенка в пижаму со Свинкой Пеппой и бережно клал в кроватку. Рядом стоял ночник, отбрасывавший золотистый свет. На вертящемся абажуре были маленькие узоры: машинки, тракторы и поезда. Тома читал своему сыну разноцветную книгу, которая жила на полке рядом с другими такими же, – до тех пор, пока мальчик не засыпал.
Всего
Игрушек для ванной, мягкой пижамы, ночника, разноцветных книжек, жены, ребенка. Многих вещей. Всего.
Ему стоило бы припрятать сэндвич на потом. Он позавтракал. Сэндвич ему не нужен. Или, точнее, он может ему сильнее понадобиться позже. Жизнь на улице требовала постоянной предусмотрительности и планирования. Но он все равно немного откусил.
– Можете рассказать мне свою историю? – мягко спросила она.
Он откусил еще раз. Он хотел ей рассказать. Должен был, но ненавидел вытягивать из себя слова. Поначалу он не мог поверить, что они мертвы. Месяцами он все ждал, что вернется домой с работы и найдет свою жену у гладильной доски или на кухоньке, а своего сына перед телевизором. Он бы открывал дверь и тут же видел их обоих, потому что в крохотной квартире было негде спрятаться. Он бы ждал, что они побегут к нему, поцелуют, обнимут его. Это звучало старомодно. Он на работе, она дома. Но она тоже училась, на заочном курсе по бухучету, у нее были амбиции. У нее были планы выйти в свет. Кем-то стать. Что-то сделать. Но Бенке был маленький, а ей сначала нужно было получить квалификацию, поэтому она оставалась дома и прилагала все усилия, чтобы превратить маленькую, захудалую квартиру во что-то приличное. У них было не так много всего. Недостаточно всего. Их жилье, на самом деле, было позорным. Влага на стенах и кроватях, все сломано – замки, краны, шкафчики, окна, – и они не могли согреться. Тома сомневался, что англичанин арендовал бы это помещение. Это все, что они могли себе позволить.
Несколько месяцев он не мог принять того, что они мертвы, и поэтому никогда не подыскивал слов, чтобы признать это вслух. Когда он наконец-то принял, что никогда больше, открыв дверь, не увидит их улыбки или обиженные лица, не услышит их смех или ворчание, он погрузился в глубокую затяжную депрессию. Он существовал в тумане алкоголя и антидепрессантов. Месяцы скользили мимо, как черные скользкие угри. На работе делали предупреждения. Скрепя сердце, его уволили. Кто-то, знавший его историю и сочувствовавший ему, нашел ему другую работу.
Больше таблеток, больше виски. Та же самая скорбь. Во второй раз предупреждения были резче, а увольнение – менее неохотным. Он не мог заплатить за аренду. Уведомление о выселении. Потом была кровать в Юношеской христианской ассоциации. Отсутствие постоянного адреса на заявках о приеме на работу значило, что он не мог получить прибыльное место. Потом, наконец, была еще одна квартира. Хуже, чем их с Ревекой дом, но лучше улицы. Он делил ванную с другими жильцами. Это была помойка. Помещение было жутко переполнено. Люди и споры плесени толкались друг с другом за место для отдыха. Однажды он попытался обсудить с арендодателем необходимость что-то с этим сделать. Так все и закончилось, его выперли без предварительного предупреждения. Все это время люди просили его рассказать свою историю. Он этого не делал. Он не собирался менять жизнь и смерть Ревеки и Бенке на сочувствие. На кровать, на лишнюю копейку. Их имена застревали у него в горле, душили его пять лет подряд.
Женщина тяжело вздохнула и признала:
– Утром я почитала о вас в Интернете.
Он не оскорбился, а почувствовал облегчение. Ей было интересно, она беспокоилась. Она может оказаться нужным ему человеком.
– Если вас зовут Тома Альбу…
– Так и есть.
– …Тогда вы либо гениальный математик, рожденный в 1943-м, что кажется маловероятным, потому что я дала бы вам лет 35 или чуть больше, или… – она на мгновение прервалась. Он сдержанно кивнул. Боль, которая по мнению людей живет в сердце, пронизывала все его тело. Она пульсировала в его ногах, шее, руках. Везде. – Или вы мужчина, трагически потерявший своих жену и ребенка в 2014-м. Отравление угарным газом из-за сломанного котла.