Поцелуй шипов

Белитц Беттина

– После третьего стакана, он говорит, ты видишь вещи, какие они на самом деле, а это самое ужасное, что может с тобой случиться.

– Как человеку.

– Да, как человеку.

Я выпила только один стакан.

Два других мне были не нужны.

Шёл воздух через пашни, качались колоски ...

Мы ехали без шлема, руки голые, окружённые горами и морем. Его лазурные глубины лежали далеко под нами, головокружительные пропасти

отделяли на от них, один неправильный поворот, камень на дороге, едущий навстречу грузовик за одним из зигзагов могли бы быть моим концом.

Я даже не держалась за него. Я расправила руки в стороны, чтобы ветер мог побороться со мной. Он тяжело давил мне на грудь и закручивал волосы. Я никогда в жизни больше не смогу расчесать их.

Всё выше и выше, подальше от всей этой суматохи и слепой суеты городов и их людей, которые напрасно трудятся, чтобы можно было назвать свою жизнь разумной и мудрой. Наконец-то я освободилась от всего этого.

Наверх, к руинам, где больше не существовало законов и ожиданий, где уже всё умерло и было забыто.

– Это отличная идиллия.

Остаться здесь на всю жизнь, стоять в свете, тут везде яркий свет. Мы сидели на разрушенной стене, вокруг нас остатки заброшенного столетиями назад города, в котором живут ещё только змеи, пауки и скорпионы. Цикады кричат, нарушая тишину.

Он поднял руку, и они замолчали.

Теперь мы услышали их, духов, которые бродят ночью по руинам и ищут то, что потеряли. Если мы останемся, то спасём их. Спокойно я смотрела на змею, которая принимала солнечную ванную рядом с нами на древних камнях. Я не испугалась даже тогда, когда большой, паук с панцирем выполз из-под высохшего куста дрока и прикоснулся к моим пальцам ног. Не я боялась его. Он боялся меня. Я склонилась вперёд, чтобы прикоснуться к его щупальцам. Он замер в движении. На ощупь он был прохладным, прохладным и бархатистым.

– Иди дальше ... иди и похищай ...

Солнце палило на мои волосы и плечи. Я хотела благодарить его за это каждую секунду. Мы купили фрукты кактусов, так что липкий сок капал из наших улыбающихся ртов на песок и привлёк муравьёв.

Мы позволили снова петь цикадам, их старую жалобную песню, которая поднимется ввысь даже тогда, когда мир будет лежать в руинах.

И лес шуршал бумажно, и звёзды так влекли ...

Зачем приближаться друг к другу, если у меня есть грёзы, которые я могу устанавливать сама, формировать их и преобразовывать, так, как мне хочется?

Я не была одинока, как только отдавалась этим образам, я чувствовала его прикосновения, как будто они были настоящими, зная, что я не делаю ничего неправильного или распутного. Он тоже размышлял над этим вопросом, я знала, хотя мы никогда не говорили об этом. Наши мысли день и ночь вращались вокруг него, прежде всего ночью, когда он похищал, а я лежала в темноте и представляла себе его лицо и руки, рот, который всегда хотелось поцеловать и попробовать на вкус, руки, которые не могли сделать ничего неправильного, не в моём случае ...

потому что они совсем ничего не делали. Это была я, кто позволял им блуждать.

Я шептала ему, как уже давно умершая душа, меланхоличный шелест из самых бездонных глубин, и полагалась на то, что он меня услышит, даже если ходил где-то далеко по лесам, а ели качались на ветру над его гордой головой.

 - Где мы? Это так, будто ...

Я закрыла глаза и снова их открыла. Резко скалы обрушились в взволнованное море с крутой, головокружительной высоты. Мне было знакомо это место. Я уже была здесь, но не могла вспомнить, когда. Оно принадлежало к моему царству.

– Это так, будто оно говорит ко мне.

– Что оно тебе рассказывает? Сказку? Старую легенду?

– Правдивую историю.

– Не хочешь всё-таки услышать легенду?

– Да.

Наши плечи прикоснулись друг с другу, когда он поднял руку, проводя по сверкающим, синим оттенкам моря, на дне которого было зарыто так много скрытых сокровищ, так что мне хотелось нырнуть к ним отсюда сверху.

– Это место называется Капо Ватикано. Сарацины украли женщину - рассказывают очень красивую женщину - и удерживали её здесь наверху. Из-за чистого несчастья она бросилась в море. С тех пор оно светится её любимыми цветами: голубым и бирюзовым.
– Не только море, подумала я. И больше не сказала ни слова.

И расправляла крылья душа ...

В последние дни из-за тоски я не хотела есть. Мне больше ничего не было нужно. Ни пищи, ни сна. Ни музыки. Болтовню других я не слушала.

Казалось кровь течёт медленнее по моим венам, когда я шла утром на пляж, а все люди ещё спали. Я знала каждую ящерицу, как она робко охраняет свой камень, с каждым вечером охлаждаемый немного раньше тенью. Я знала кусты дрока, в которых притаился стрекот сверчков.

Моя кожа коричневая и шелковисто-прохладная. В волосах появились светлые пряди, а глаза имели цвет моря.

В них можно утонуть.

Однажды он в них утонет.

... и над страной, в тиши минуя мили, неслась она домой.

Последние вздохи. Когда солнце почти уже заходило, я садилась на маленьком балконе наверху над морем и наблюдала за летучими мышами. Как превосходно ждать его здесь. Они трепетали вокруг меня, производя свои непонятные круги, вроде бы не здесь, но и не улетают.

Жара уступила место шелесту серебряных тополей в предчувствии осени.

Гора горела, уже в течение нескольких дней.

Закат принадлежал мне. Только мне.

 Я никогда не могла добраться до тумана над морем, когда уплывала вечером далеко, далеко. Ещё несколько метров, думала я, десять взмахов руками, может быть двадцать. Мои ноги не уставали. Кончики пальцев ног проверяли холодное, глубокое дно, так живительно и освежающе.

Теперь, как только я оборачивалась, я видела горящую гору.