Поцелуй шипов
Шрифт:
Я удивлённо посмотрела на него.
– Сегодня ночью?
– Я не могла себе представить, что бы это могло быть.
– Да.
– Морфий кивнул и убрал руку с моего плеча. Я одно мгновение шаталась, потом вернула старую устойчивость и выпрямила спину, так что мой позвоночник приглушённо затрещал.
– Сегодня ночью. Прогуляйся по улочкам и перемешайся с существами, которые могут чувствовать. Потом узнаешь, что делать дальше.
– Я это узнаю? Но ...
Но Морфий уже отвернулся и отошёл, маленький, жилистый мужчина, скрывшийся в группе туристов, как будто мы никогда не говорили друг с другом.
Я ожидала, что плача и дрожа, рухну на землю, возможно даже
Однако то, что они останавливались, не удерживало мои размышления от того, чтобы беспрерывно возникали новые вопросы, так что мне вскоре стало не хватать бумаги и карандаша, хотелось записать их, хотя я ужасно боялась ответов.
Один вопрос вскоре стал самым громким из всех: почему Анжело не мог ограничиться убийством моего отца? Для меня всё ещё почти не существовало разницы в том, что мой отец сам установил время смерти, потому что то, что он должен был умереть, было не его решением. Зачем Анжело подружился со мной и переманил на свою сторону? Чистое любопытство? Желание поиграть? Или он действительно что-то ко мне испытывает? Сама уже эта идея наполнила меня отвращением, и я подумала, что меня сейчас вырвет. Мне хотелось избить себя, потому что часть меня, несмотря на отвращение, всё ещё тосковала по нему, видела в нём того самого, того, кто мне нужен, хотела быть рядом с ним, скучала по его самонадеянности.
Но Морфий сказал, что есть другие вещи, которые нужно сделать, и, хотя меня сильно напрягало его расплывчатое задание, его предстояло выполнить немедленно, поэтому нужно вплотную заняться этой проблемой, возможно также потому, что я надеялась таким образом сбежать на какое-то время от моих само разрушительных размышлений.
Сегодня ночью, сказал Морфий. А не сегодня вечером. Солнце только что зашло, и темнота скрывала в себе прозрачность и ясность, каких я ещё никогда не встречала. Оставалось ещё немного времени до ночи, поэтому я сделал то, что он поручил мне, без всякой спешки: я смешалась с толпой людей.
В первый раз, с тех пор, как я попала на остров, я позволила волшебству Ия подействовать на себя. Я не могла радоваться или скорбеть, но была чувствительна к красоте и эстетике, и того и другого здесь в изобилии. Ювелирные и художественные магазинчики выстроились между живописными кафе и ресторанами, все под открытым небом и с видом на море. Красочные фасады домов светились также и в серых сумерках, освещаемые то современными фонарями, то мягким, жёлтым светом свечей или потрескивающими факелами, которые окружали некоторые кафе. Никакой безвкусицы, никаких дешёвых магазинов, никаких погрешностей в строениях на много миль вокруг, всё сделано со стилем и вкусом; было невозможно трезво решить, какой ресторан выбрать, потому что каждый таил в себе свой собственный шарм. Еда при этом была второстепенна, смотреть и наслаждаться - вот основа всего существования. Даже тот явный факт, что берег везде круто спускался вниз, не мог заставить меня паниковать. Нет, меня даже успокаивало то, что я нахожусь так высоко над уровнем моря.
Этот остров сформировался благодаря извержению огромного вулкана, я находилась на его краю, а кратер заполнило озеро. Но всегда, когда я смотрела на море внизу - каким бы тёмным оно не было - моё сердце билось медленнее и более удовлетворённо. Это место может пробудить в людях желание бросить всё, что раньше было важно и остаться здесь.
В карманах брюк я нашла достаточно денег, так
– он играл второстепенную роль. Я вообще ещё ела? Истощённой я не выглядела; очень стройной и натренированной, возможно даже слишком стройной, но не тощей.
Всё же я, на всякий случай, делала во время еды паузы, глубоко и тяжело вздыхая. Вздохи, против которых я ничего не могла сделать. Они появлялись из-за моих мыслей и вопросов, я никак не могла их остановить, и теперь, когда села, повлекли за собой новые вопросы, от которых не было спасения.
Я доверяла Анжело, не нашла ни одной причины, чтобы не доверять; ни одно из его слов не пробудили во мне подозрений. Всё, что он сделал и сказал, было тщательно продуманно. Любой логично мыслящий человек понял бы это. Или я слишком глупая, наивная и доверчивая? Возможно так и есть, возможно я была только хорошей ученицей, батаном, но в больших уроках, которые преподносит жизнь, терплю неудачу.
В голове я искала какие-нибудь доказательства, которые могли бы меня предупредить и не нашла - но если я ничего не нашла, может ли это значить, что мне нельзя доверять и Колину тоже? Возможно ли такое, что и он охотился за моим отцом, как Анжело? Был ли он рядом, когда это случилось, один из застывших фигур на скалах, фигур без лица? Почему у них не было лица? У всех Маров, которых я до сих пор встречала, имелись лица, даже очень впечатляющие. Да, возможно Морфий изменил свои воспоминания, скрыв от меня лица, чтобы я не увидела, что Колин находился среди них. В конце концов он оберегал меня ... Лицо Тессы я тоже не смогла увидеть, когда прошлым летом находилась в воспоминаниях Колина. Мары могут смазывать сохранившиеся в памяти образы.
Но смог бы Колин просто смотреть и ничего не сделать, в то время, как моего отца убивали? Смог бы?
И почему, ради всего святого, во мне всё ещё что-то скучает по Анжело? Почему становилось так больно, когда я пытаюсь представить, какой будет жизнь без него. Без роскоши наблюдать за тем, что он делает, даже если это только игра на пианино, что-то, в чём я на самом деле ничего не смыслю? Почему мне становится страшно, когда я думаю о том, что никогда больше не смогу его увидеть?
Да, в том, что касалось Анжело, я могла думать о будущем. Сомнительные же чары наложил на меня Морфий. Не мог он учесть и этот пункт? Это ведь извращение, то, что я всё ещё хочу вернуться к нему и всё искупить. Извинится! Мне нельзя извинятся, за что?
Я ведь точно знала, что он сделал, мне нельзя дарить ему даже секунды моей близости, это я понимала!
В то время, как моё желание и разум ожесточённо ссорились друг с другом, я медленно доела всё, что было на тарелке, расплатилась и вышла из ресторана. Часов у меня больше не было, поэтому я не знала, сколько время, но на улочках стало намного тише.
Только сейчас я заметила собак. Я не любительница собак; спасение Россини было лишь необходимой мерой, и этого требовало моё сердце, в конце концов он ведь не виноват, что у него был такой кошмарный хозяин, а у господина Шютц он находился в хороших руках. На самом деле я скорее предпочитала кошек. Но эти животные смотрели на меня по-другому, чем те, с которыми я была знакома до сих пор.