Поцелуй шута
Шрифт:
— Не мой, — мрачно сказал Бого. — Он принадлежит добрым братьям, которые заботятся о славе святой Евгелины.
— Он принадлежит королю, который выдаст нам за него награду, — поправил его Николас. — Если бы святую Евгелину это огорчало, она могла бы указать Генриху на его ошибку, и тогда он отдал бы святую реликвию ордену. Только я сомневаюсь в этом.
— Вы безнадежный грешник, мастер Николас.
— Ты прав. Но я начинаю беспокоиться о тебе, мой друг. Уж не хочешь ли ты променять службу мне на служение Богу?
Бого
— Слишком поздно для такого, как я, что бы там ни говорил брат Бэрт.
Николас бросил в его сторону внимательный взгляд. Ему бы очень хотелось услышать, что именно советовал его слуге брат Бэрт, но сейчас едва ли был подходящий случай для того, чтобы задавать вопросы. Что ж, у них будет достаточно времени на пути ко двору короля Генриха. Сейчас же чем скорее они сумеют отъехать со своей добычей как можно дальше от замка Фортэм, тем лучше. А еще крайне полезно увеличить расстояние между леди Джулианой и бедным, одурманенным ею шутом.
— Тогда поехали, нам не стоит терять время, — сказал Николас. — Я хочу добраться засветло до холмов. Я не очень много спал сегодня в замке Хью Фортэма. Холодный воздух приведет меня в чувство.
Бого внимательно посмотрел на него. Слишком много мудрости было в его грешных глазах.
— Уж не бежишь ли ты прочь, парень? От чего-то определенного? От разгневанного отца?
— От разгневанной леди, Бого. Женщины имеют обыкновение относиться к некоторым вещам слишком серьезно, — произнес шут легкомысленным тоном. — Не то что мы, мужчины.
Но Бого слишком долго и хорошо его знал, чтобы попасться на эту удочку. Он покачал своей седой головой.
— А ты ведь кое-что потерял, мой мальчик. Ты сам себе врешь. Я-то вижу тебя насквозь.
— Что потерял? — требовательно спросил Николас. — Я вовсе не намерен отдавать этот чертов кубок никому, кроме короля.
— Я не говорю сейчас о священном сосуде, — сурово возразил ему Бого. — Речь идет о твоем сердце, парень. Именно его ты потерял. И помоги тебе Бог, если ты не сумеешь получить его назад.
23
Когда Джулиана проснулась, она некоторое время находилась в какой-то полудреме. Несколько мгновений она лежала без движения с закрытыми глазами, вспоминая благословенные, восхитительные ощущения, которые владели ее телом совсем недавно. Затем к ней полностью вернулась память, и она протянула руку, уже зная, что никого не обнаружит рядом. Она была одна.
Джулиана села, пушистое меховое покрывало сползло до талии, и она поспешно схватила его и потянула вверх, прикрывая свою наготу. Она была одна, брошенная, в пустых покоях, которые еще совсем недавно принадлежали шуту.
Ей нельзя было здесь оставаться, кто-то непременно наткнется на нее рано или поздно. Ее платье лежало скомканное на полу. Придерживая на себе покрывало, она потянулась за одеждой, а затем замерла, глядя на свое тело.
Она
Не муж, а Николас Стрэнджфеллоу сделал то, что должен был, но не сумел сделать ее муж, и сделал это великолепно.
Но он оставил ее. В этом не было никакого сомнения. Она натягивала платье через голову, стараясь не замечать отметины на своей бледной коже — небольшие синяки, оставшиеся от любовных укусов и поцелуев. Возможно, что она найдет его в главном зале, скачущего и донимающего всех своими рифмами, но в глубине души она знала, что его нигде нет. Он бросил ее, как она и думала.
А она собиралась убить его.
Как же он нашел кубок? Без него он бы не уехал. Но где он его нашел? Должно быть, это произошло уже после того, как он переспал с ней. Едва ли он стал бы тратить на нее время, если бы чертова реликвия уже была у него в руках.
Она коротко помолилась святой Евгелине, сетуя на свой невоздержанный язык. Потом с трудом поднялась на дрожащие ноги. Между ног у нее немного саднило, и это ощущение должно было бы вызвать у нее отвращение, но вместо этого она с нежностью прикоснулась к себе через складки шерстяного платья. Как же могла она так долго ничего не знать и не понимать о себе?
И как могла она оказаться такой открытой для чар лжеца и болтуна? Она должна сейчас же найти мать, узнать, не забил ли ее муж до смерти за потерю кубка. А затем она должна найти этот кубок. Неважно, у кого он был — у короля, или шута, или аббата, не имело значения. Она должна была добыть его для матери.
Джулиана задержала дыхание, когда шагнула в коридор, ее босые ноги едва выглядывали из-под длинного платья. Материя была достаточно плотной, чтобы никто не смог догадаться, что под платьем на ней ничего нет. Впрочем, если ей повезет, она никем не замеченная сможет пробраться обратно в свою спальню.
Однако везение ее явно кончилось, и причем самым плачевным из всех возможных вариантов образом. Они были в ее покоях и ждали ее, подобно священному трибуналу святой инквизиции. Отец Паулус, суровый и бледный в своей богатой рясе, и брат Бэрт, круглое лицо которого светилось пониманием. Здесь же находился и юный Гилберт с плетью в руке.
— Блудница! — приветствовал ее отец Паулус, едва только она открыла дверь. — Иезавель, продающая свое тело тому, кто даст выше цену! Где дурак?
Если бы она могла, она попыталась бы сбежать, но юный Гилберт уже скользнул ей за спину и закрыл дверь, толкнув ее в комнату.
— Я… не знаю. Я не видела его. Я заснула…
Она едва не сказала «во время молитвы», но не рискнула на этот раз навлечь на себя удар молнии за такую бесстыдную нечестивую ложь.
— Разумеется, после того, как предала греху наслаждения свою плоть. Ты пахнешь похотью и блудом!