Поцелуй Скорпиона

Михалева Анна Валентиновна

*

Лера все еще сидела на подлокотнике кресла, закинув голову. Ее светлые волосы свисали, касаясь оголенных лопаток. Почему-то в этот момент она думала не о Бодрове, не о Вульфе и даже не о Косте. Ей вспомнился их последний разговор с Пал Палычем. Если несколько скупых фраз, которыми они перекинулись на прощание, можно назвать разговором. Но, поскольку он был человеком немногословным, то и эти фразы можно было считать настоящим достижением.

— Теперь ты умеешь все, чему меня попросили тебя научить, — заметил Пал Палыч и впервые за их полугодовое знакомство обнажил свои мелкие зубы в жалком подобии улыбки.

Они сидели прямо на траве в тихом подмосковном пролеске, где-то по рижскому направлению. В зеленых ветвях заливисто щебетала птица. Солнце пробивалось сквозь листву, роняя на двух людей свое тепло. Был июль. Лера поправила круглые солнцезащитные очки на переносице и провела пальчиком по стволу автомата с оптическим прицелом, покоящегося у нее на коленях. Потом перевела

лукавый взгляд на Пал Палыча, который сидел прямо, словно у него был кол вместо позвоночника, и смотрел куда-то в голубое небо. Он не щурился, хотя у него темных очков не было.

— Все равно я не смогу убивать, — проговорила девушка.

— Сможешь, — ответил он не поворачиваясь, — если нужно будет.

— А тебе нужно?

— Это моя работа.

От его безразличного голоса по спине пробежали мурашки.

— Расскажи, что ты чувствуешь, когда стреляешь в человека?

— Ничего, — он все еще смотрел в небо.

— Можно задать вопрос?

— Только один.

— Говорят, ты убил своего лучшего друга… по приказу, — ее трясло от волнения.

— У меня нет друзей. Это часть моей работы. Нет друзей, нет семьи, никого. Только так можно выжить. То, что у тебя тоже никого нет, это очень хорошо.

— Но когда-нибудь это должно измениться. У меня обязательно кто-нибудь появится, у тебя тоже…

— Тогда я уйду с работы.

— И будешь писать мемуары, — усмехнулась Лера.

— Нет, я уеду за город. Буду растить картошку, может быть, заведу корову…

— Ага! — На ее щеках заиграли ямочки. — Значит, у стального Пал Палыча все-таки есть душа!

— Сейчас нет. — Он посмотрел на нее. В его взгляде не было ни злости, ни доброты, только тупое безразличие. Словно ни она, ни их разговор совершенно не занимали его. — Ты очень хорошая девочка, Лера.

— Но если тебе прикажут убрать человека, которого ты знал. Например, меня?

— Это моя работа.

— Но меня ты сможешь убить?

— Ты задала уже свой единственный вопрос. Я ответил. А этот лишний, — проговорил он и поднялся. — Надеюсь, что больше тебя не увижу.

— Да, в другой ситуации я бы расстроилась при этих словах, — улыбнулась она.

*

Лера поморщилась и мотнула головой, стараясь отогнать от себя неприятные воспоминания. Почему в ее голове всплыл этот разговор с Пал Палычем именно сейчас? Все-таки странный у нее был учитель. Профессиональный убийца, мечтавший доить коров в старости. Человек, который остался для нее загадкой. На него не действовали никакие методы. Его нельзя было ошеломить, напугать или заставить задуматься над смыслом жизни. У него просто не было слабостей, прибегая к которым можно сломить человека. Он хорошо знал, чем занимается, и не скрывал от себя сути своих деяний. Он знал, что выполняет грязную работу. И привык к этой мысли. А может быть, его чувства уже давно атрофировались.

Однажды она спросила его: «Неужели тебе не страшно? Ведь скорее всего после смерти нас всех что-нибудь да ждет. А что может ждать убийцу?» Он поморщился и, как всегда, безразлично ответил: «Двадцать пять лет назад я случайно сбил человека. Насмерть. Потом уже неважно, сколько я убрал и еще уберу. Тот первый открыл мне ворота в ад. Так что я теряю? Хуже уже не будет. Я знаю, что меня ждет. Я читал».

Его логика поразила ее.

Сейчас, вспоминая этот разговор, она улыбнулась. На своем недолгом веку ей удалось пообщаться с разными мужчинами. В основном это были противные типы, которые всегда чего-то боялись, чем-то дорожили, к чему-то стремились. Но все их ценности были настолько ничтожны, что она похоронила надежду встретить настоящего героя в этом мире. В некоторой степени на звание героя мог бы претендовать Пал Палыч. Он обладал всеми качествами, которыми должен обладать настоящий представитель сильного пола. Несоответствие было лишь в одном: все его мысли и действия носили механический характер, словно у налаженного автомата. В нем не осталось ничего человеческого. Лера подумала, что нормальный человек должен чего-то бояться, чем-то дорожить, уметь горячо любить и неистово ненавидеть. А таких она как раз и не встречала. Настоящих людей с нормальными жизненными ценностями. Ей стало грустно. Почему-то вспомнился парень, которого она встретила вчера в «Зеленом плюще». Уголки ее губ поползли вверх. Он казался таким растерянным, незащищенным, даже сломленным и при этом пытался оказать ей поддержку. «Неужели еще не перевелись рыцари?» — подумала Лера и посмотрела на часы. Стрелки приближались к восьми вечера.

— Господи боже! — она подскочила на ноги и понеслась в ванную. — Если я хочу начать жизнь заново, нужно поторопиться!

*

Уже в машине Егор понял, что страшно волнуется, будто бы запланированная им встреча с Лерой имеет жизненно важное значение. Наверное, так оно и было, потому что он ощущал страшный озноб по всему телу. Его просто колотило, как в лихорадке. Даже выступил пот на лбу. В глазах его потемнело, он с трудом разбирал, куда, собственно, едет. Проскочил на красный свет, был остановлен суровым гаишником, без лишних препирательств заплатил штраф и тут же забыл о столь неприятном инциденте.

Дома Егор долго метался по квартире, готовясь к выходу, как девушка к первому свиданию. Три раза брился. Вывалив весь свой гардероб на диван,

долго и тщательно подбирал рубашку под галстук, галстук под брюки, ботинки под носки, носки под запонки и наоборот. Наконец предстал перед зеркалом и придирчиво оглядел себя со всех сторон. Темно-синий клубный пиджак свободного покроя, голубые джинсы, бежевая рубашка с воротничком-стоечкой, мягкие рыжие ботинки. Просто, современно, элегантно. Никаких галстуков, запонок и платков. Очень мужественно и раскованно. Егор пригладил волосы и довольно ухмыльнулся. «Хеллоу, беби», — процедил он сквозь зубы, подражая не то голливудской звезде, не то сицилийскому мафиозо. Реприза ему удалась. Каменев нашел себя обворожительным. Для пущей убедительности он сделал вид, что достает из-за пояса револьвер, и, присев, нацелил его в свое отражение. «А вы все катитесь, пока целы, недоноски!» — грозно прорычал он воображаемым противникам. Те, разумеется, обратились в бегство. Тут Егор понял, что выглядит довольно глупо, и, смущенно хмыкнув, почесал затылок. «Все-таки я недурен», — проговорил он вслух, пытаясь приободриться. Он еще раз осмотрел свое отражение. И опять поморщился. Каменев находил себя слишком смазливым для настоящего мужчины. Если бы он и сейчас грезил о славе фотомодели или об актерской карьере, то скорее всего был бы вполне доволен редким сочетанием своих русых с легким налетом позолоты волос и больших карих глаз с черными длинными ресницами, аккуратным, немного вздернутым кверху носом, мягкими губами и четкими, словно выверенными по линейке, углами скул. Внешность сделала его застенчивым, повлияла на развитие странных наклонностей — любви к танцам и поэзии (странных увлечений, по мнению отца — генерала противовоздушных войск). Посещение сыном танцевального и театрального кружков в ближайшем Доме пионеров вселяло в мужественного и закаленного в армии родителя настоящую тревогу. К десятому классу терпение его лопнуло. «Да ты посмотри на себя, — прорычал он, — просто смазливая бабенка! Где твердый взгляд, где решимость, где воля?! Размазня!» Безапелляционным генеральским приказом он запретил единственному отпрыску заниматься театром и танцами. Стал часто вызывать его на откровенный разговор, объясняя, что настоящему мужику недостаточно быть начитанным и «цитировать чужие рифмы» при каждом удобном случае. Нужно быть настоящим бойцом. В понятие «настоящий боец» отец вкладывал нечто среднее между поручиком Ржевским и получившим в те годы известность на русском видеорынке Арнольдом Шварценеггером. Ни тем ни другим даже в малой степени Егору стать не удалось. Но настояния родителя возымели действие. К двадцати годам Каменев уверился, что настоящего мужчины из него не выйдет никогда, на этом он и успокоился. Теперь только иногда морщился, оглядывая себя в зеркало и обзывая при этом «херувимчиком».

Так и жил до сегодняшнего дня. Вот только сейчас почему-то ему захотелось повернуть жизнь вспять. Хотя бы попробовать. Он бодро шагнул в прихожую. «Полюбить — так королеву, проиграть — так миллион!» — заявил он светильнику и выключил его решительным рывком. «Вот только полюбить и проиграть в моем случае, похоже, равнозначно», — хмыкнул он себе под нос уже в темноте.

*

Войдя в зал кафе, Лера сразу узнала Гришу. Его невозможно было не узнать. Таких, как он, в природе больше не встречалось. Маленький, пухленький, ни дать ни взять уменьшенный и помолодевший Бодров. Слащавая физиономия, украшенная стильно выбритыми и подстриженными усами и бородкой. Гриша Вульф был по-своему привлекателен. Лера довольно улыбнулась: наконец-то он заявился! С самого начала она решила встретиться с ним в неформальной обстановке. Караулить его у подъезда показалось ей нелепым занятием, тем более что, опасаясь Бодрова, Вульф перебрался на время к дяде. А сталкиваться с Климовым Лере совсем не улыбалось. Из всех мест, посещаемых Гришей, это кафе было самым удобным. Она просидела тут два вечера, прежде чем он соизволил появиться. Гриша расположился за столиком, с азартом орудуя ножом и вилкой, быстро запихивая куски отбивной в рот и запивая их соком. Она отметила, что на его столе нет спиртного — вот уж кому расслабляться нельзя! «Ну как такой придурок вообще смог обчистить Бодрова на полмиллиона?» — подумала она. Впрочем, и стащил-то по-своему. Глупо. Все движения Гриши напоминали о полнейшей раскоординации. Он даже передвигаться толком не умел — вечно цеплялся за все, что попадалось на пути. Вообще-то они редко сталкивались, пока работали на босса, но за те две или три встречи она запомнила Вульфа как ходячее недоразумение. Говорил он запинаясь и вообще был каким-то расслабленным, словно в него долили хорошую порцию жидкого суррогата, когда собирались произвести на свет. От Гриши можно было ожидать чего угодно. Строить планы относительно его поведения было бы так же рискованно, как писать роман на прибрежном песке. За исключением нынешнего случая. Тут его поведение вполне предсказуемо.

— Привет. — Она похлопала его по плечу и, опустившись на соседний стул, улыбнулась.

Гриша посмотрел на нее затравленно и, поперхнувшись, закашлялся.

— Я долго тебя искала.

Его глаза расширились, приготовившись выскочить на стол. Он молчал, открыв рот, набитый недожеванным мясом.

— Как тебе местная кухня? — осведомилась она.

— Ничего, — пробубнил Вульф, пытаясь проглотить.

— А по мне, так безобразная. Ты плохо выглядишь.

Гриша наконец заглотнул мясо и учащенно задышал, опасливо озираясь по сторонам.