Поцелуй Скорпиона
Шрифт:
— Хорошо, — с видимой неохотой согласилась она. — Проигрывать так проигрывать. Я не скажу им, что видела тебя. Я вообще о тебе забуду. Обещаю.
Он промолчал, обдумывая ее слова. Лере показалось, что минута растянулась в вечность. Руки ее нервно затряслись. Вульф окинул ее внимательным взглядом и протянул:
— He-а… Врешь ты!
В коленях она ощутила странную слабость. Впервые в жизни Лера так боялась умереть. Наверное, потому, что опасность застигла ее врасплох, наверное, потому, что она многое не успела. Она только начала чувствовать вкус счастья, только начала бороться за него. Раньше она много думала над тем, когда лучше умереть. По всем здравым рассуждениям, человек должен желать смерти от безнадежности своего существования, но все это — к такому мнению пришла Лера — ерунда. Человек должен желать смерти от абсолютного счастья. Когда все, о чем мечталось ранее, уже исполнено, когда нет планов, потому что все, чего можно было достичь в жизни, уже достигнуто. Человек должен спокойно уйти
— Ты думаешь, я не сделаю этого? — усмехнулся Вульф.
Лера попыталась пошевелиться, но странное оцепенение сковало ее тело, впервые за все время ее опасной работы. Впервые пальцы ее похолодели, а во рту пересохло. Она ничего не могла сообразить, кроме одного — дуло Гришиного пистолета слегка подрагивает от того, что руки у него трясутся.
— А я сделаю.
— Ух ты! — выдохнула девушка, понимая, что это конец. Собрав всю волю, она рванулась в сторону, дернув за дверную ручку.
В этот момент прозвучал выстрел. Она почувствовала, как боль разорвала ее тело. Перед глазами вспыхнула ослепительная белизна, чистая и бесконечная. Вокруг нее не было ничего, только девственный, нетронутый воздух, густой, как мука. В этой пустынной тишине она услыхала свой стон, который, отражаясь от невидимых частиц, парящих вокруг, превращался в тысячи стонов и, наконец, слился в один заунывный гул.
— Я сделал это, — усмехнулся Вульф и сунул пистолет в карман. Спрятав его, он шкодливо огляделся. Двор был пуст. Выстрела в салоне машины, похоже, никто не услыхал, а если и услыхал, то не понял, что это был выстрел. По крайней мере, ни одно из темных окон не осветилось. Он посмотрел на девушку с участливым вниманием, как врач на пациентку. Она не шевелилась. Сидела, прислонившись к двери машины, уронив голову на грудь. Он поддел ее подбородок указательным пальцем и поднял голову к желтому свету уличного фонаря. Глаза ее были закрыты, нижняя губа слегка припухла, и из ранки выступила кровь. Видимо, она прокусила ее в момент выстрела. В желтом свете лицо ее казалось матовым, его черты слегка заострились.
— Смерть ей к лицу, — усмехнулся Гриша и отпустил ее.
Лерина голова безвольно упала, ударившись о боковое стекло.
Вульф вытащил платок из-за пазухи и обтер руки. На светлой клетчатой ткани остались темные пятна. Он брезгливо отстранился от тела девушки:
— Черт, не хватает еще перепачкаться!
И неуклюже вылез из машины, захлопнув дверцу без лишнего шума.
*
Егор открыл глаза и тупо уставился в темный экран телевизора. Он долго не мог понять, как это вдруг он очутился сидящим в кресле посреди Лериной гостиной. Почему исчезли родные оранжево-сиреневые просторы его собственного ранчо на той планете, название которой он знал с детства еще секунду назад, а теперь забыл. Наконец сообразил, что проснулся. Он вытянул затекшие ноги и совершенно неромантично крякнул от удовольствия, чувствуя, как кровь растекается по сосудам, устремляясь к онемевшим пяткам. Картины удивительного сна еще не успели раствориться в памяти, и он наслаждался ускользающими остатками видений, блаженно щурясь. Каменев подумал, что неплохо бы взять в привычку записывать сны, хотя бы некоторые. По крайней мере так делают многие, а потом выпускают книги, снимают фильмы. Ведь ничего и придумывать не нужно, подсознание уже сговорилось с Мельпоменой и подкинуло классный сюжет. Он мог бы написать фантастический роман, замечательный роман. Каменев улыбнулся, припоминая свой сон. В нем он сам был уважаемым фермером, потому что имел стадо каких-то волосатых тварей с костяными шипами на плоском черепе, которых, по идее, нужно было доить. И еще у него в пластиковой конюшне стоял ящер, всегда готовый пуститься рысью под седлом. А в доме с тремя алюминиевыми шарами на конусной крыше хозяйничала Лера. У нее были большие серо-зеленые глаза и почему-то розовые волосы — такие, будто в них всегда купалось утреннее солнце. Егор оглянулся. Он по-прежнему сидел один в комнате. Стрелки часов слились на цифре двенадцать. Он поднялся с кресла, прошел по квартире, заглянул в ванную и в спальню. Леру он нигде не нашел.
— Похоже, девушка загулялась! — проворчал он вслух, чувствуя, что начинает нервничать.
Он подошел к окну, выглянул во двор, но, кроме желтого пятна от фонаря, ничего не увидел. Тусклый свет вырывал из темноты тонкие иглы накрапывающего дождя. Егору стало грустно. Он походил по пустой молчаливой квартире, цепляясь за мебель. Ему начало казаться, что ожидание никогда не кончится, что Леру он больше не увидит, что она ушла в дождь, как уходят героини мелодрам, тихо и поэтому эффектно. Потом он прошел на кухню, включил чайник и замер, потирая подбородок. Ему решительно не хотелось пропадать в одиночестве нескончаемой ночи.
Он прямо-таки слетел по ступенькам с третьего этажа, выскочил под дождь и зашагал по тротуару, намереваясь выйти на проспект. Капли оседали на его волосах, с каждой минутой делая их тяжелее. Он поежился, когда вода струйкой потекла за воротник и устремилась по желобу между лопатками. Дождь, имевший из окна вид накрапывающего, на самом деле уже успел превратиться в настоящий ливень. Каменеву пришло на ум, что болтаться по улице без зонта в такое время и в такую погоду — верх идиотизма, что гораздо удобнее проехать по проспекту на машине. Он остановился, задумался на мгновение: куда же ему ехать? Все еще размышляя, Егор вернулся к своей «Ауди». Открыл дверцу, нырнул в салон, вставил ключ в замок зажигания и замер, вспомнив, что дверь машины была не заперта и сигнализация отключена. Он помотал головой, стукнул себя ладонью по лбу, что, мол, совсем плохой стал, если забывает закрыть машину на ночь. Что-то поначалу удивило его. А потом Каменева затрясло. Не то чтобы он заметил в темноте салона нечто необычное, нет, скорее почувствовал. Почувствовал присутствие чего-то или кого-то. Егор медленно повернул голову, так же медленно потянулся к приборной доске, включил внутренний свет и резко подскочил на сиденье, ударившись затылком о мягкий потолок. Лера неподвижно сидела, уронив голову на грудь. Ее волосы свисали неряшливыми прядями, закрывая лицо. Сквозь них он видел ее тонкую шею, мертвенно-бледную, словно у античной статуи.
— Лера, — осторожно позвал Егор и тронул девушку за плечо.
Ее тело покачнулось и отшатнулось к двери.
— Лера, что с тобой, детка? — испугался Каменев и, схватив ее за руку, потянул к себе.
Она послушно привалилась к нему, не проронив ни слова. Он взял ее за подбородок, поднял лицо к свету и вскрикнул, наверное, столь же театрально, как вскрикивали дамы в прошлом веке перед тем, как упасть в обморок.
Глаза Леры были закрыты, нижняя губа припухла и отвисла, приоткрыв белые зубы, со щек исчез розовый румянец, скулы отливали могильной серостью. Он провел рукой по ее щеке, ощущая, как холодна ее кожа, и оставляя на ней красный, кровавый след. Увидев, что перепачкал ей лицо, Егор испуганно уставился на свою руку. Она была в крови. Крупная и густая капля скатилась по его пальцу на ладонь. Он суетливо откинул девушку на спинку кресла и принялся осматривать ее. Тут, к своему ужасу, он обнаружил, что ее куртка и рубашка намокли от крови. Но это было еще не все. Кровь растеклась по кожаному сиденью, образовав небольшую лужицу на стыке со спинкой.
Он снова схватил девушку за плечи и затряс, бормоча какие-то нелепые уговоры, пытаясь оживить ее. Потом, выбившись из сил, отпустил. Она безвольно откинулась на спинку сиденья и замерла, запрокинув голову. Он закрыл лицо ладонями, не зная, что ему делать. Он все еще не верил, что ее больше нет, что рядом с ним всего лишь ее мертвое тело, пока еще так похожее на живое. Тупая боль пронзила его где-то в боку, словно это его прострелила чья-то пуля. Он отвернулся, чтобы не видеть ее лица, облокотился на руль и глухо зарыдал.
*
Каменев сидел в тишине и не мигая смотрел на проносящиеся перед лобовым стеклом капли. Он не шевелился. Рядом с ним так же тихо и неподвижно сидела Лера. Разница была только в одном: он пока еще дышал, а она уже нет. И он очень хотел, чтобы было наоборот, но не мог исправить сложившегося положения. Мимо машины быстро прошла какая-то парочка. Они семенили, накрывшись одним плащом и тесно прижавшись друг к другу. Их мимолетное появление вывело Егора из транса и заставило задуматься. Он не мог сидеть здесь вечно. Леру нужно отвезти… Но куда, собственно?! В морг? При слове «морг» Каменева передернуло, он покосился на Леру, и его передернуло вторично. Нет, туда он ее не повезет. Отнести ее в квартиру? Зачем? Соблазнительно, конечно, надеяться, что утром она проснется, встанет с кровати и как ни в чем не бывало пойдет на кухню готовить кофе. Егор поморщился. Ему стали противны собственные рассуждения. Больше всего в них было цинизма — цинизма от бессилия, цинизма от тупого помешательства. Он сжал руль, с удовлетворением услыхав, как заскрипела на нем кожаная обивка.
В этот момент дверь Лериного подъезда открылась, и на улицу выскочил огромный пятнистый дог. Помотав брылами, он устремился к кустам. Каменев замер. Вслед за собакой вышла и ее грузная хозяйка.
Она нерешительно потопталась, зачем-то высунула руку под ливень, и, видимо удовлетворившись, что низвергающаяся с неба вода не плод ее воображения, крикнула в ночь дрожащим голосом:
— Крошка! Где же ты, радость моя? Ко мне!
Радость пухлой женщины носилась где-то поблизости с Егоровой машиной. Каменев слышал, как дог пыхтит в темноте. Пыхтение это неумолимо приближалось и наконец материализовалось в виде огромной бело-черной морды с раскрытой розовой пастью, которая уставилась в салон «Ауди» через боковое стекло.