Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души
Шрифт:
7. В каком направлении вы отказываетесь расти? Ждете, чтобы закоренелые жизненные проблемы моментально решились для вас по мановению волшебной палочки, ожидаете помощи извне или появления кого-то, кто «все возьмет на себя» в вашей жизни? Где тот гуру, который облегчит для вас выбор?
Одна моя коллега как-то заметила, что обычно в течение первого часа с клиентами может сказать, сложится ли у них работа, представляют ли они собой, по ее словам, «больших детей или маленьких детей». Как нам уже известно, все мы – выздоравливающие дети, которым порой случается путаться в больших телах, больших ролях, больших последствиях. Различны только наша сила, наша жизнестойкость, наше желание добиваться своего. Жизнь приводит нас в этот мир снаряженными в путешествие. Разумеется, наше изначальное социальное и семейное окружение может поддерживать или затруднять это путешествие, но в каждом из нас есть сила, стремящаяся двигаться через нас к своему воплощению в мире. В конце своих мемуаров «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг отказывается от всяких масштабных выводов о жизни и смерти и даже о психологии. Впрочем, он признает:
145
Jung. Memories, Dreams, Reflections. P. 358. (Курсив мой. – Дж. Х.)
Наследие этого ограниченного состояния, нашей уязвимости перед миром ведет всех нас к ослабляющим психологиям. Порой, если не всегда, трудно представить, что мы как-то отличаемся от своих адаптивных ролей. Наше обязательное засвидетельствование и интернализация социальных парадигм словно бы обращаются к нам с такими словами: «Вот как обстоят дела с тем, кто ты есть, что тебе следует делать и чем дорожить». Вынужденное подчинение этим парадигмам ведет к самоотчуждению и стремится оборвать, возможно, даже навсегда ту связь, которая была у нас некогда с внутренней системой руководства, проявляющейся в нашей инстинктивной жизни. Наша Тень, таким образом, накапливается через имплицитные наставления, согласно которым:
1) мы не можем противостоять нашему умалению;
2) мы должны в своем бессильном состоянии искать помощи у других; 3) мы можем найти кого-то с готовыми ответами на все случаи жизни; 4) чудесные решения могут прийти к нам в группах психологической самопомощи, от странствующих гуру или же обманчивых соблазнов поп-культуры. Не удивительно, что кипучие массы, рукоплещущие диктаторам, или податливая аудитория телеевангелистов – все они покачиваются в такт чарам соблазнительной риторики. Эти сладкопевцы, обращаясь к ребенку в каждом из нас, говорят ему то, чего он больше всего хочет услышать: что взрослеть необязательно, что все в жизни может перемениться к лучшему; главное – довериться тому, кто лучше нас знает, что нужно делать [146] .
146
Как поясняет Достоевский в «Братьях Карамазовых» своей притчей о Великом Инквизиторе, человечество по обыкновению старается избегнуть ужасающего бремени экзистенциального выбора, с готовностью принимая инфантилизирующие альтернативы чуда, тайны и авторитета – планы исцеления от ужасов личной ответственности.
Что можно сказать наверняка о наших корневых комплексах: они дают нам четкие приказы на марш и обладают таким достоинством, как привычность и однозначность. Не сумев принять их вызов, послужить воле богов, тому, ради чего нам и пришлось воплотиться в этом мире, мы можем и дальше обвинять бывших супругов, валить все на наших родителей или найти упрощенческую идеологию, которая даст ответы на все вопросы. Испуганный фундаменталист в нас с радостью ухватится за тоталитарные решения – и все ради того, чтобы справиться с экзистенциальной тревогой, порождаемой выбором. Сартр однажды заметил, что мы «приговорены быть свободными», и все же мы выискиваем всевозможные пути для бегства от этой свободы. Вспомним также и высказывание Камю, которое уже цитировалось выше, что мир имеет смысл именно потому, что он абсурден. Его слова нужно понимать так, что осмысленность мира, если он «наделен смыслом», будет означать, что это сделано кем-то, что миру придан чей-то еще смысл. Если же он абсурден, тогда смысл этот предстоит искать и найти или сконструировать, если возникнет необходимость, с течением времени разглядев, что лучше всего служит глубочайшей сути нашего существования.
Пятидесятипятилетняя Дениз, всю свою жизнь прожившая во власти демона неверия в собственные силы, однажды увидела во сне, как она отправилась в опасное путешествие со своим мужем Робертом, который десятилетиями продолжал принижать ее. Дениз привычно считала, что во всем угождать желаниям мужа – это наиболее удобный путь, более всего соответствующий ее представлениям о себе. В этот же раз в ее сне появляется некий внутренний проводник с явственным посланием. Он обращается к ней: «Ты можешь странствовать с Робертом, но это будет путь долгий и полный страдания. Или можешь пойти со мной, это священный путь». Я, в свою очередь, поинтересовался у Дениз, как часто делаю в подобных случаях, откуда пришел этот сон, не сочинила ли она его сама. С бурными протестами она подтвердила, что сон этот происходит из некоего места, которое находится внутри нее, но однозначно за пределами ее эго-произволения. Этот внутренний проводник, этот психопомп, представлял собой ее собственные, ни от кого не зависящие способности. Доверься она им, они приведут ее к истинной цели жизненного путешествия. Согласившись взять в спутники этот
Все то, что мы ищем, уже пребывает в нас, и наша непрерывная работа продолжает крутиться вокруг этого парадокса. (Как утверждал Блаженный Августин, искомое нами уже идет нам навстречу.) Это голос нашей психики, души, которая подталкивала и продолжает подталкивать нас к реализации. Научиться доверять, рисковать, углублять диалог с этим местом внутри нас всякий раз, когда нас навестит направляющий сон со своими энергиями, – таково задание для Дениз и для нас. Недавно она решилась на смелые шаги, выступив в свое собственное путешествие с твердой решимостью никогда больше не жить, прислуживая старым принижающим посланиям, от кого бы они ни исходили, от ее собственной истории или от Роберта.
Отыскать этот внутренний авторитет, лишь мельком открывающийся нам в детские годы, – это общая для нас всех задача. Без соединения с внутренней авторитетностью, без открытия того, что придаст нам смелости жить по-своему в этом мире, мы будем лишь блуждающими огоньками и никогда на этом пути не встретимся с нашим неподдельным Я. Так зачем же и дальше согласно кивать, когда об этом заговорят другие, что природа привела нас в эту жизнь не снаряженными для большого путешествия? Не будет ли это формой негативного самомнения, считать себя недостойными такой жизни или вечно ждать разрешения быть теми, кем мы призваны быть? Почему мы должны искать кого-то, кто сказал бы нам, как жить можно и как нельзя? Ведь сами-то они, по правде говоря, тоже не сильно ладят со своей жизнью. Тогда почему бы нам не восстановить руководство, которое поведет нас изнутри, а затем следовать его указаниям? Стоит ли ревновать, завидовать другим людям, когда в нас самих сокрыто такое внутреннее богатство? Зачем вмешиваться в чужую жизнь, когда перед нами непочатый край работы? Только приняв эти от рождения данные нам силы, можем мы начать исцелять наш теневой раскол и, как следствие, внести и свою лепту в исцеление мира.
Тень как приглашение
Рано или поздно мы вынуждены будем признать следующий парадокс: раз Тень состоит из того, чем я не желаю быть, то моя глубочайшая, самая недоступная Тень откроется тогда, когда мной станет то, что мне меньше всего нравится в себе. То, чего хочу избежать, есть я, хотя это предприятие кажется слишком рискованным, потребует задач, очень далеких от привычного комфорта. В таком случае мы открываем, что все наши сложности с Другим начинаются и ведут непосредственно к тому Другому, который был и остается внутри нас самих. Вспомним еще раз слова Юнга: «Процесс примирения с Другим в нас стоит потраченного времени и усилий, ибо таким образом нам удается познать те грани нашей природы, указать на которые мы не позволим никому другому и которые сами ни за что не признаем» [147] .
147
Jung. Mysterium Coniunctionis // CW 14. Par. 706.
На коллективном уровне то, что исторический персонаж Дьявол представляет символически (иначе говоря, психологически), будет не только живописной инсценировкой радикально отличного Другого, но и того Другого, что находится внутри нас. Вспомним: когда Дьявол появляется, чтобы искушать Фауста, он предстает в облачении странствующего школяра, ибо только такая личность может говорить на одном языке с эрудитом Фаустом. Лишь тот, кто убедительными и льстивыми словами обратится напрямую к его соблазнам, покажется убедительным Фаусту, да и нам, впрочем, тоже. Или, к примеру, искушения Гаутамы, ставшего Буддой. Сначала его искушает Кама, бог вожделения, и это искушение скорее напоминает приглашение открыться для нежных щупалец желания. Мы, существа из плоти и крови, подвластны желанию, чтобы затем оказаться во власти желаемого, как прекрасно видно на примере современного материализма. Затем Гаутаму искушает Мара, бог страха. Во многом наша жизнь и уж точно наши рефлективные защиты мотивируются страхом: страх задает тон, отдает приказы. Затем Гаутаме предстоит самое изощренное искушение из всех – обязанностями и ответственностью по отношению к другим людям. Гаутама становится Буддой, тем, кто видит [148] сквозь тенета чувств, лживых обещаний безопасности и стремления к власти. Он превзошел свою Тень, не вытесняя или проецируя ее на других, но познав ее вполне, и с этого момента больше не принадлежит ей.
148
Слово «буддха» происходит от санскритского будх, означающего «зреть», видеть то, что источник всякого страдания происходит от привязанности ко всему преходящему. Поэтому Гаутама видел, и, делясь своим видением, как странствующий учитель он предлагал людям путь освобождения от скорбей Земли.
Подобные искушения были у Иисуса в пустыне. В частности, это ужасающая борьба, которую Иисус вел со своей теневой проблемой незаконнорожденности и с искушением власти. Лоуренс Джефф вспоминает об искренних, не подготовленных заранее комментариях Юнга на приеме во время последнего посещения Нью-Йорка. Когда его спросили об Иисусе, он ответил, что Назарянин проделал исключительно трудное странствие, отправной точкой которого стало его положение, так сказать, незаконнорожденного ребенка, чтобы возвыситься до мантии Мессии, поднесенной ему последователями. Отвергнув как ничего не стоящие эти три искушения, он тем не менее на кресте воскликнул, что Отец оставил его. В этот момент вся его жизнь казалась ошибкой, огромной сокрушительной неудачей. Далее Юнг прибавляет: