Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны

Когда Владимир Путин в очередной раз заявляет об увеличении расходов на военные нужды, а после представляет уникальное оружие, то это свидетельствует главным образом об одном: Россия готовится к большой войне. Особенно когда есть Сирия, есть Донбасс. Особенно когда Россия и Запад говорят друг с другом на языках разных планет. Можно назвать предстоящую войну третьей мировой, но правильнее – тотальной. В отличие от двух предыдущих войн, эта станет последней. Мир окончательно расставит акценты и прочертит границы. Дальше будут уже другие войны –

не между государствами, а наподобие тех, что показывают в фантастических фильмах.

Как Первая мировая война стала концом четырех империй (Германской, Османской, Российской и Австро-Венгерской), так и третья мировая (тотальная) война похоронит прежний миропорядок. А главный удар примет на себя Россия. И тому есть масса причин. Они находятся как в психологической, смысловой, так и в практической, геополитической плоскости. Ключевую же роль здесь играет разница в мировоззрениях, идеологиях, самой экзистенции жизни – столкновение цивилизаций, так это назвали. Однако борьба России и Запада, идущая на протяжении тысячи лет, заключена не только в цивилизационном столкновении, но и в противоборстве самих начал. Политические, культурные, социальные, экономические и прочие разногласия являются лишь приложениями к центральной битве. И главный конфликт всегда происходит в человеческих душах. Он первичнее и важнее любых дипломатических или военных столкновений. Ведь именно в душах решается, на какую сторону встанет участник битвы. И выбор этот не может быть ограничен ни временем, ни пространством. Человек делает его постоянно, победы от поражения не в силах отличать.

История второй половины XX и начала XXI века продемонстрировала это во всей полноте. Мы выиграли Великую Отечественную (Вторую мировую) войну, отдав за это 27 миллионов жизней (тут звучат разные оценки: от 9 до 40 миллионов; и это уже другая война – за историческую память), но спустя 46 лет – в 1991 году – потерпели фиаско. И дело тут не только в утрате единого государства, но главное – в потере самоидентификации. Еще через время, инфицированные вирусом коллективного покаяния, мы пришли к тому, что это была и не победа вовсе, а нечто сродни поражению, и Красная армия встала на одну сатанинскую доску с вермахтом. Новые поколения мало что знают о той нашей Победе, не гордятся ею. Советское руководство будто предвидело это: «В истории есть примеры того, как победители лишались плодов своей победы. Вести дела так, чтобы обеспечить эти плоды, и работать ради этой цели – это зависит от нас». Что ж, либо мы работали плохо, либо они работали намного лучше нас.

Тогда к чему была та победа, если сейчас мы живем, а главное, мыслим совсем не как победители? Если и копируем, и завидуем тем, над землями которых поднимали свой флаг? И могли бы ведь сейчас пить баварское, да? Послевоенный опыт свидетельствует: победа в военном конфликте ничего не значит. Важнее – победа духовная, ментальная. Оттого новые господа, захватывая земли, не только возводили там свои крепости и укрепления, но и строили университеты и церкви. Военное господство становилось лишь шагом для перековки сознания проигравших.

В случае же России произошел обратный процесс. На земле победителей проигравшие, ведомые реваншистскими настроениями, создали свою матрицу. Перепрограммировали нацию, накачали ее суррогатом «счастья», минимизировав попытки к сопротивлению. К 1991 году мы пришли уже подготовленными: перед Россией простирался новый дивный мир. Но на деле для большинства россиян он оказался игом. Запад раздал конфеты не всем – только своим наместникам. И это логично: избивая человека, ты не дашь ему в конце поединка руку, чтобы он поднялся. Впрочем, не Запад уничтожил нас. Мы сами кончили жизнь самоубийством – не в 1991 году даже, а гораздо раньше.

Однако и Запад допустил ошибку: он не стал добивать поверженного. Предпочел оставить его в коленно-локтевой позиции, внушив иллюзию самостоятельной жизни. Выражение «Россия встанет с колен» не фигурально: в определенный момент наша страна и правда напоминала «петуха» на мировой зоне. Запад совершил и другую ошибку: перестарался в своих унижениях. Навязанные политические реформы превратились в «железную деву» либеральной демократии. Ее шипы и колья почувствовал на себе прежде всего народ. Разочарование

от демократических реформ наступило быстро. Ночь веселья пролетела – началось затяжное похмелье. И пока кто-то читал разрешенные романы вроде «Доктора Живаго» и «Мастера и Маргариты» или любовался собой в джинсах, запивая бургер «Инвайтом», практичные люди разделывали страну, как дикари мамонта. За пять лет в России вызрело недовольство, грозящее бунтом. Выплеском народной лавы стали президентские выборы-1996: подлые, сфабрикованные. А до этого российскую демократию расстреляли из танков в 1993-м. Тем лицемернее выглядят нынешние критики авторитарного режима, не желающие вспоминать об отнюдь не демократических 1990-х. Возможность свободы приговорили в России именно тогда.

Но самоубийство СССР многие западные политики – особенно новой волны – восприняли как должное. Более того, решили, что возможность империи на Востоке навсегда уничтожена. Эти политики не видели ни мощи, ни расцвета СССР, не представляли, какой силой обладали его народы. Им казалось, что в конкурентном забеге Красная империя зла безнадежно отстала от Запада, запыхалась и устала, не в силах продолжать гонку. Но нечто похожее думали и Гитлер, и Наполеон. Самая распространенная ошибка Запада – недооценивать русских. Но понять это можно. Пока солдат бился до последней капли крови, руководство торговалось о цене предательства.

Впрочем, западные политики старшего поколения твердили: произошедшее в 1991 году – счастливое стечение обстоятельств. Ни 70 лет назад, ни даже во времена «перестройки» они не могли представить себе, что в России появятся пародии на многопартийность, частную собственность и даже некое подобие капитализма. Мало того, в ней не только охотно пойдут на сотрудничество со своими недавними оппонентами, но и всячески примут их директивы как истины, выбитые на долларовых скрижалях. Самоубийство СССР могло пройти с гораздо более серьезными последствиями для Запада: и с агониальными атаками, и с вооруженными конфликтами, и с непримиримой борьбой за спасение государства. «Русские не сдаются!» – этот клич мог бы прозвучать ни один раз, отозвавшись эхом сопротивления. Еще ни одно государство такого масштаба не заканчивало свое существование столь быстро и столь безвольно, ни одно государство столь усердно не плескалось в океане коллективной вины, упиваясь собственными ошибками и грехами.

Реакция на самоубийство СССР, как это все чаще случается в российском обществе, колеблется между крайностями. Одни предлагают немедленно возродить СССР, давно уже превратив его в икону. Другие, наоборот, видят в советском обществе первородное зло, противоречащее законам бытия и обреченное изначально. Такой разброс мнений, между которыми – бездна, куда вглядываемся все мы, лишь доказывает сложносочиненность советского проекта. Фильм об Электронике родился там же, где был создан ГУЛАГ. Уместить подобные противоречия способен не каждый. Оттого постсоветские люди предпочитают выбирать одну закостенелую точку зрения, подгоняя под нее все доказательства. В основе такого подхода к трактовкам истории лежит, прежде всего, инстинкт самосохранения. Выбрать одно – и его придерживаться. Чтобы не сойти с ума.

Однако двойственность все равно прорывается наружу. Гражданская война продолжается, но в новых форматах. Прошлое стравило нас – тротилоподобен любой повод: будь то фильм о Николае II, доска Маннергейму или памятник Сталину. Черти беспамятства тащат нас в ад, сталкивая с предками, потомками и современниками.

От советского прошлого нельзя отмахнуться. Но внятного его понимания нет и сейчас, а в 1990-х общество бултыхнулось в растерянность, переходящую в отчаяние. И речь идет не только об экономических, социальных, политических проблемах, но и в первую очередь, как уж говорилось, об утрате самоидентификации. Люди не могли ответить на вопрос: кто я? Установилась трехосная система координат: порочное прошлое, тоскливое настоящее и сомнительное будущее. Квинтэссенцией данного состояния стал вопрос таксиста из «Брата-2»: «А где твоя Родина, сынок?» Вопрос этот венчал монолог-приговор об утрате России и русской идеи. Кого ты спасти решил, народ-богоносец, если даже себя спасти ты не в состоянии? И все это свелось к материалистической истине: «Родина – там, где задница – в тепле, и ты лучше меня это знаешь».