Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны
Шрифт:
Со временем из формулы Третьего Рима выросла целая доктрина, хотя послания инока изначально касались астрологии и летосчисления (в первом письме), и правильного совершения крестного знамения, и мужеложства (во втором). Позднее, в 1667 году, церковь изменила отношение к идее Третьего Рима. Причиной тому стал раскол, когда определенные группы, позднее трансформировавшиеся в староверов, полагали, что церковь времен Филофея была чище греческой. Собственно, по распространенной версии, именно староверы и приняли идею Третьего Рима как стержневую для всей Русской цивилизации. После окончательного прихода к власти Никона они унесли ее в отдаленные, дикие
А вот массовый и уже не сходящий интерес к формуле «Москва – Третий Рим» пробудился в интеллектуальных кругах при Александре II. В новом издании «Послания на звездочетцев» говорилось, что Филофей выступил со своей идеей против «бытовавшей тогда веры об осквернении христианской церкви в странах, захваченных неверными», но никак не против греческой церкви. Из формулы постарались убрать еретический оттенок. Появились иные трактовки идеи инока. Первый – весьма полезный для Московского княжества – шаг сделал историк Владимир Иконников: он придал формуле имперский оттенок. Иконников, напоминавший, что «четвертому Риму не бывать», делал акцент на московском мессианстве. В последней четверти XIX века эта версия считалась едва ли не официальной – ее тиражировали в исторических обзорах и энциклопедиях. Третий Рим крепко увязали с периодом Московского диктата в русской истории. А панславянисты обращались к словам старца Филофея, обосновывая ими идею славянского братства и защиту братских народов.
Под солнцем Третьего Рима короновался и император Александр III, а идея расцвела, сформировав взгляды целой плеяды идеалистических философов. Прежде всего, Владимира Соловьева, увязавшего ее с русской идеей. Философ использовал ее как базу для обоснования сближения России и Запада и для создания жизненно необходимого мирового органического единства. Соловьев полагал, что если Москва – Третий Рим, то вся Россия символизирует собой некий «третий принцип», благодаря бескорыстию которого возможно объединение Востока и Запада.
Финальную же точку (ну или почти финальную) в эволюции идеи инока Филофея в 1914 году поставил Иван Кириллов. Как полагал Кириллов, именно формула Третьего Рима стала свидетельством пробуждения русского самосознания, и возрожденная славянофилами, этими лучшими людьми образованного русского общества, она коррелировала с русской идеей. Тем не менее тезис Филофея, укрепившись в народном сознании, вызывал отторжение и никоновских, и петровских, и большевистских реформ, оставаясь по сути своей маргинальным.
Но все это будет позднее, а в первой половине XVI века Москве требовалась мощная концептуальная идея – и ее точку сборки отыскали в словах инока Филофея. Она не просто застолбила место в царских головах и покоях, но и укрепилась в народной памяти. Прежде всего, за счет своей мессианской основы. Именно она руководила внешней политикой русских царей, и она же вдохновляла русских мыслителей. Ее интерпретировали большевики, ею оперируют и в нынешних кремлевских пенатах.
Третий Рим как третий принцип, объединяющий мир, – такова трактовка Соловьева. Но и Достоевский видел глобальную роль России в абсолютном преображении Земли. На мессианских идеях о преображении мира основывались и большевики, отрицавшие всякую религиозность, но, по сути, использовавшие традиционный для русского сознания религиозный идеал преображения всего материального.
Например, появление учения Чарльза Дарвина в России невозможно, как невозможно и более позднее представление о том, что человечество достигло своего пика развития и дальше история не имеет смысла (концепция Последнего человека Френсиса Фукуямы). Сама идея эволюции противоречит русскому сознанию. И если принять на веру справедливость утверждения, что литература отражает душу народа, то русская литература в ее классической традиции – это плач о «маленьком человеке», гимн о торжестве правды.
На Западе же, наоборот, долгое время главенствовало – да и частично главенствует до сих пор – представление о том, что Бог создал мир ради сильных, мир, где хищники наделены правом пожирать более слабых. На этот счет есть известный британский памфлет, где высмеивается излишнее сострадание к слабым, к этим глупцам и трусам, не способным жить по канонам успешности. Само выражение «выживает сильнейший» до определенного момента вызывало раздражение у русского человека; русское сознание противилось ему, и возникал ответный вопрос: «А как же слабый?» Константин Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода, бунтовал против такой «жизни для сильных». В ответ он писал, что данное понимание бытия есть глубокая уверенность английского народа в его «лучших» представителях. Другой вопрос: осталось ли это в русском человеке, в россиянине сегодня?
Однако прогресс западной цивилизации во многом и был достигнут за счет других народов и других культур. Что, впрочем, не мешало Западу критиковать остальных, точно таких же. Крепостное право в России отменили в 1861 году, рабство в США – в 1865-м. Последняя же отмена рабства произошла в 1981 году; Мавритания отчаянно держалась за своих рабов.
Отцы-просветители западного общества сами практиковали к данному вопросу, скажем так, двойственный подход. Например, основатель теории гражданского права Джон Локк вкладывал средства в акции Королевской Африканской компании, занимавшейся работорговлей. Так же поступал и французский просветитель Монтескье, заявлявший: «Сахар был бы слишком дорог, если бы не использовался труд рабов. Эти рабы – черные с головы до ног, и у них такой приплюснутый нос, что почти невозможно испытывать к ним жалость. Немыслимо, чтобы Бог, существо исключительно умное, вложил бы душу, тем более добрую душу, в совершенно черное тело». Эта фраза прекрасно иллюстрирует западное представление о кастовом мире, созданном для рабов и хозяев. Или еще одно известное высказывание – пословица американских пуритан: «Из скота добывают сало, из людей – деньги».
В таком подходе нет лицемерия и фарисейства. Ведь изначально история западного мира написана так, что под цивилизацией понимается матрица, выстроенная романо-германцами и англосаксами. Мир замкнут в границах Североатлантического альянса. И когда доктринальный немец, канадец или американец начинает размышлять о «человечестве» и «общечеловеческих ценностях», то говорит он исключительно об этой части земного шара – говорит о себе и о себе подобных, не задумываясь о многообразии мира. У остальных же есть выбор – принять «общечеловеческую культуру» или быть уничтоженным.