Почему умирают гении
Шрифт:
Августин читал стихи с чувством, размахивая руками и носясь по сцене. Но когда увидел, что толпа абсолютно равнодушна, он сел и закрыл лицо руками. Хотелось плакать. Он не мог смотреть на то, что творится вокруг, как мир, выпестованный с такой нежностью и любовью, превращается в ничто и умирает на глазах… А толпе, казалось, не было никакого дела до терзаний Августина. Она по–прежнему веселилась, смеялась, пила водку и вдыхала кокс… Кто–то трахался, кто–то с любопытством наблюдал… Мразота. Плебс… Что знают они о жизни? Кем они станут? История забудет их, спишет со счетов, они уйдут, оставив после себя лишь пепелище из пустых бутылок и использованных презервативов. Богатое наследство, ничего не скажешь! Как быстро они испохабили уютное местечко, как вообще быстро
Неожиданно к голове Августина прикоснулась чья–то рука. Он не отреагировал — продолжал сидеть и отрешенно смотреть по сторонам, надеясь, что его оставят в покое. Но нет, куда там! Рука продолжала трепать волосы, затем опустилась на затылок, дотронулась до плеча и тихонько его сжала. Только тогда Августин обернулся и увидел Багиру. Она была так же хороша, как и раньше и выглядела столь же вызывающе.
Она стояла и улыбалась, продолжая нежно гладить Августина, а затем села рядом с ним и обняла за талию.
— Не грусти, — сказала Багира. — Уйдем отсюда.
— Куда? Куда идти — никто не рад мне.
— Я рада. Какое нам дело до этой толпы? Оставим их наедине, а сами тихо выскользнем на свет. Пошли.
— А кто же их спасет, кто даст им веру?
— А оно им надо? Ты их спросил?
— Зачем же спрашивать, ведь ясен же ответ!
— У каждого человека своя вера и спасение тоже свое, а насильно мил не будешь. Пошли же.
И они пошли, взявшись за руки, выскользнув из убогого серого помещения на свежий воздух, а потом долго болтали обо всем на свете, целовались и шептали друг другу нежные слова.
— Стихи твои мне хочется услышать. Ты прочитай — вдруг станет легче жить? — попросил Августин.
— Хорошо, слушай. Я только вчера написала.
День всё списал на усталость: сыпал стихами, пьяницами… Шла я, и мне показалось — взгляды повсюду кровавятся. Да, на добро стала нищей — ангел–хранитель уволился, «Души, — сказал, — есть почище…» хриплым прокуренным голосом. Видно, гореть мне немало после земной репетиции. Шла я, и мне показалось — все перевёрнуты лицами. Смотрят и режут раскосо, будто не люди, а идолы; может, не мне они вовсе — я им сегодня привиделась… [14]14
Использованы стихи Елены Луканкиной
— Как здорово! — только и смог сказать Августин.
— Спасибо.
— Вот только жаль, что в нашем клубе стихи теперь уж больше не в чести. Им смрада подавай и бурных оргий, а все прекрасное осталось вдруг в тени…
— Я же сказала, не переживай по этому поводу. Пройдет время, все уляжется и мы будем собираться там, как раньше.
— Да нет, ведь впереди нас ждет погибель…
— О чем ты, Августин? Почему ты видишь все лишь в черном свете?
— Мой образ разными цветами орошен и белое находит место с черным, но точно знаю я — не совладать нам с этой массою людской притворной. Казалось, ведь Маврикий был мне друг, но предал он и
— Маврикий не виноват. Что он мог сделать, когда люди стали приводить своих друзей, а те своих. Запретить? Выгнать? Как ты себе это представляешь? Тебя нигде не было, и он не знал, как поступить…
— Не знаю я, Багира, извини, не знаю на кого идти с проклятьем! За то, что мир наш светлый растерзал, приговорил безжалостно к распятью. Кто разломал ударом сапога все то, что по крупицам собирали? Кто оскорбил пошлятиной стихи, что по ночам в забвении читали? И что теперь? Решеткой задолбить единственное светлое оконце и вечно умолять, просить и ждать, пока рабы вернут нам наше солнце? Я так устал, Багира, так устал, от бесконечной гонки за надеждой, ведь только кажется — ну вот она, в руках, как все становится еще хужей, чем прежде. Я так устал…
— Ну что ты, милый мой, успокойся, все будет хорошо…Иди ко мне…
Глава 9
В моменты отчаяния и сильнейших депрессий, когда вдохновение для романа не шло, а настроение можно было поднять лишь с помощью водки, Андрей брался за газетные заметки, выдавливая из себя пошловатые истории, которые могут понравится редакторам газеты, а заодно и читателям. Эти мерзкие людишки ведь любят рассказы погорячее. Будет вам и насилие, и инцест, и любая другая гадость — чего ваша вшивая душонка изволит. Главное, бабки платите, чтобы помахать у Наташки под носом. Вот Андрей и писал, не особенно задумываясь над смыслом. Он знал, что непритязательное быдло и так все скушает за милую душу, а еще и облизнется вдобавок. Какой с них спрос? — люди же. Всего лишь люди…
Но сегодня настроение было настолько плохим, что фантазия не работала даже на тему изврата. И в самом деле, про что он только уже не насочинял — и про папу с дочкой и тетю с дядей, даже бабушка и та умудрилась вступить с внуком в противоестественные отношения, а от него хотели еще и еще. Андрей никогда не жаловался на воображение, но он не знал, кто бы еще мог с кем переспать, чтобы редакторы это оценили. Может, перейти на животный мир, где выбор поистине огромен или переключиться на криминальную хронику и выдумать пару жестоких убийств с кровавыми ошметками и мозгами, размазанными по стенке? Люди ведь так любят подобные драмы, особенно часто ими зачитываются в метро…
Боже, с каким примитивизмом приходится иметь дела. Надо выпить… Ну кто же еще может заняться сексом? Кого же еще можно сделать жертвой серийного маньяка или психопата, сбежавшего из лечебницы? Может, старушку, школьницу, беременную женщину? Кого читающая аудитория схавает с большим восторгом, и за кого редакторы отвалят большую сумму? Ведь от этих денег напрямую зависит настроение Наташи, а значит и его, Андрея, спокойствие. Если он сможет выторговать у нее хотя бы неделю на спокойное существование, то этого вполне хватит, чтобы закончить роман. Пусть только попробует пристать с поездкой в магазин или уборкой квартиры — он сунет ей в нос жалкие бумаги и соврет, что занят добычей средств для семьи, а сам незаметно будет продолжать роман, который взорвет литературный мир и навсегда изменит судьбы людей… Надо убить двух зайцев сразу… Но как? Какую кровавую драму описать, как посмаковать жалкий сюжетец, высосать из него всю пошлость и вылить на тупоголовых читателей? Надо выпить… Еще немного… Хотя бы чуточку…
Нет, как же все–таки противно то, чем он сейчас занимается… Вот и бутылка уже наполовину пуста, а легче почему–то не становится. Почему на службе у гениев до сих пор не стоят бездушные пустышки, чей удел — услужение? Раз уж государство не доперло до столь очевидной истины, почему жалкие рабы не проявят инициативу? Неужели не ясно, что одно дело — ползать ниц и лизать ноги мешку жира с галстуком, что зовется боссом и совершенно другое обслуживать истинного таланта, которому обеспечено почетное место в истории! Им же все равно, кому лизать зад — таков удел всех людей. Так почему же к нему до сих пор не выстроилась очередь из добровольных слуг?