Почерк зависти, или Я вас ненавижу
Шрифт:
— Да. Понимаете, я просто боюсь, что все это будет напрасно... Случилось несчастье — я только что узнала, что Ольга Савельева, жена Сергея Петровича, погибла. Как он воспримет ее смерть, я не знаю... А если он умрет?
— Но что же вы хотите от меня?
— Чтобы вы помогли мне изолировать его полностью от внешнего мира. После операции давайте перевезем его ко мне домой, я найму самую лучшую медсестру... И только когда он совершенно выздоровеет, я скажу ему правду...
— Понимаю, конечно, вас, но это невозможно. Дома у вас ничего не получится. Кроме того, всегда найдутся люди, которые скажут об этом за вас... И еще:
— Она разбилась в автокатастрофе. Сегодня ночью.
***
Пока дети в кабинете звукозаписи слушали соль-минорную симфонию Моцарта, Наталия позвонила домой и спросила у Сони, не приезжал ли на обед Логинов. Оказывается, что приезжал. Итак, все встало на свои места. Наталия была счастлива.
Наталия уже выходила из учительской, когда зазвонил телефон. Она сняла трубку и вдруг услышала взволнованный голос Сары:
— Это ты? Как хорошо, что я тебя застала! Бросай все и немедленно приезжай ко мне...
— Сара, может, мне вовсе переехать к тебе на вечное поселение? Я же на работе, у меня дети, идет урок. Это во-первых. А во-вторых, я забыла тебе рассказать самое главное...
— То, что к тебе вернулся Логинов, сейчас не самое главное. Это естественно — я знала, что это рано или поздно случится.
— А в чем дело? Ада опознала тело?
— Ну конечно!
— Сара, но ведь я-то об этом знала раньше всех вас... Может, ты все же позволишь мне немного пожить своей жизнью?
— Наташа, когда ты успела так очерстветь? Я больше тебе не позвоню, прощай!
Наталия, тяжело вздохнув, опустила трубку. Она поняла, что Сара обиделась не на шутку. Но ссориться она не собиралась — тем более что жизнь доказывает: мужчины приходят и уходят, а подруги остаются.
Она вернулась в кабинет звукозаписи. Вместо того чтобы молча и сосредоточенно слушать божественную музыку австрийского гения, дети ходили на головах. В прямом смысле.
— Знаете что, ребятки? Я бы на вашем месте бросила музыкальную школу, честное слово! — сказала она притихшим ученикам, которые, завидев ее, вернулись на свои места и теперь испуганно смотрели на нее. — Вы поговорите со своими родителями, только, чур, уговор: не выдавайте меня, хорошо? Не говорите им, что это я вам посоветовала. Ну к чему вам эта музыка, когда на улице столько снега, а внизу под лестницей столько санок... Короче, я отпускаю вас, но выходим тихо и по одному...
Дети, эти благодарные и умные существа, посмотрели на нее с такой любовью, что она поняла: они союзники. Они сделали все так, как она и просила: тихонько оделись в коридоре, на цыпочках спустились вниз, расхватали свои санки, но на улице, глотнув свежего, пахнущего арбузами морозного воздуха, заорали и завизжали, как поросята. Так что конспирации не получилось. Бланш в окне второго этажа показала Наталии, подбегающей к своей машине, маленький сухой кулачок.
Воздух, цветом напоминающий разбавленные фиолетовые чернила, медленно, но верно превращал вечер в ночь. Шел снег.
Наталия медленно и с удовольствием проезжала по сиреневым улицам, освещенным
— Сара, я приехала. Не надо лишних слов. Я тебя люблю больше Логинова, — Наталия улыбнулась обезоруживающей улыбкой, настраиваясь на спокойный дружеский ужин. Но быстро поняла, что подруга явно не в себе. Лицо ее было сосредоточенно. Она даже не улыбнулась!
— Ты что, действительно обиделась на меня?
— Наташа, какая ты невнимательная... Разве ты не видела возле подъезда «скорую»?
— Видела, ну и что? Ты заболела?
— Тсс... Там врач... Он осматривает Злату.
— Кого-кого? Какую еще Злату?
— Да ты ее не знаешь. Моя приятельница. Входи, но только не пугайся...
Наталия вошла за Сарой в комнату, где на диване лежала девушка. Вместо лица у нее был сплошной синяк. Один глаз вздулся и заплыл. Из разорванной губы сочилась кровь. А врач — женщина неопределенного возраста, одетая в сапоги и шубу, как лоточница, что-то писала. Наталию это всегда поражало — больной ждет конкретной, быстрой помощи, а доктор что-то пишет и пишет, словно от количества исписанных неразборчивым почерком страниц зависит время, отпущенное пациенту на жизнь.
— Ее не помешало бы госпитализировать, — наконец подняла голову врач и обвела усталым взглядом присутствующих женщин. — Но прежде надо бы вызвать милицию — за такие вещи сажают. — Затем, обернувшись к Злате, которая с трудом разлепила налитые кровью глаза, сказала все тем же бесцветным голосом: — Вы напрасно скрываете имя того, кто это сделал... Если действовать по уму, то надо немедленно подавать заявление в суд, пройти освидетельствование, получить справку о нанесении тяжких телесных повреждений. Миллионов двадцать вам выплатят.
— А откуда вы знаете, что она скрывает имя?
— Да мы бились здесь полчаса, пока не поняли, что это не случайное нападение... Скорее всего, ее избил муж. Потому что при этом слове она начинает плакать.
Наталия была шокирована тем, что докторша разговаривает подобным образом в присутствии самой потерпевшей. А у Златы действительно от ее слов вновь потекли слезы...
— Скажите, а кроме лица есть травмы?
— Нет, только лицо. Я же говорю — ее надо госпитализировать. Во-первых, необходимо сделать снимки, мало ли что... А если сотрясение мозга... Давайте повезем в больницу!
— Только не с вами, — вдруг сухо произнесла Сара.
— Вот как? Это чем же я вам не понравилась? — Докторша вспыхнула и в волнении поправила выбившуюся из-под вязаной шапки влажную от пота прядь. — Тогда я немедленно вызываю милицию! Надо же, с ними по-человечески, а они!..
Она шумно двинулась по направлению к прихожей.
— Вызывайте хоть самого дьявола, — процедила сквозь зубы Сара, брезгливо морщась. — От вас несет псиной, а вы туда же, лечить... Человек страдает, можно же было сделать перевязку, налепить пластыри, ну, я не знаю, что еще... Прижечь царапины, как-то обработать ее губы... Вы только посмотрите, во что они превратились... А вы только что-то пишете... Что?! Мемуары свои, что ли?!