Почти последняя любовь
Шрифт:
…Он приехал к родителям. Поздно. Уставшая машина икала. Он протер ей глаза. Везде были погасшие окна.
Из будки выкатилась толстая собака с белой грудкой. Она пыталась поскорее проснуться и отчаянно зевала. А когда узнала – стала плакать. Она скучала…
Неделя была суетливой. И вдруг тишина. Только иногда в дремлющем саду падали груши. Еще реже вздыхали качели. К его приезду надушились хризантемы. Издалека они были похожи на снег. Простолюдинки чернобривцы им завидовали.
Он присел на лавочку… Август… Побаливала спина. В траве укладывались спать стрекозы. Почти ночь. Скрипнула дверь. Вышел отец…
А потом начали вываливаться звезды. Небо, как большой зонт,
Георгины попытались съязвить, но, пристыженные, умолкли. Щенок тоже хотел помочь, но был слишком мал.
И была длинною ночь… И ветер спал в теплом сене… И малина спросонку искала ягоды, хлопая себя по карманам. А он все искал ответы…
– Что-то происходит помимо меня и моей воли? Что-то не так. Что я могу ей дать взамен за счастье и радость каждой встречи? За нежность и молчание. За терпение и обреченность. В конце концов, ни одна женщина так меня не любила, не отдавалась до последнего дыхания и до последней капли желания… Я хочу ее снова и снова…
Первая встреча растянулась на восемь часов, а мне все было ее мало и мало, но она устала и больше просто не могла даже просить об отдыхе…
Сейчас все по-другому – нам достаточно одного дыхания, одного поцелуя, одного проникновения, чтобы достичь оргазма и больше его не повторять, чтобы все эти ощущения не стали обыденными, не потерялись в ее животном крике от страсти.Под колесами гравий шуршал.
Ты ехал через осень в небо.
Как ни странно – мобильный спал.
Из окна пахло медом и хлебом.
Был послушен новый мотор.
Запылились в дороге шины.
По-мальчишески дерзкий задор
У тебя и твоей машины.
Завтра в город зима придет.
На поляне готовятся птицы.
Ты чуть не пропустил поворот,
Прищурив свои ресницы.
За окном тосковали поля,
Старый лес провожал взглядом.
Из-под шин убегала земля,
И звонил телефон рядом…
…Они ехали на несколько дней за город. Он вез ее в маленький пансионат. Восстанавливаться после пережитого…
– Тебе не холодно? – На улице было +27.
В придорожном кафе их покормили баклажанами, фаршированным перцем и помидорами. Она запивала молодым вином. Он – травяным чаем. Клетчатые скатерти за концы дергал ветер. Паутина бесцеремонно лезла в глаза. В бокал просачивалось солнце.
Он радовался, что на ее бледных щеках растекается румянец.
– Ты наелась?
– Как молодая слониха.
– Тогда поехали…
Они были похожи на школьников старших классов. Оба в джинсах. Он – в синих. Она – в голубых. Оба в майках и спортивных туфлях. Взявшись за руки, шли к машине.
Осень, в желтом сарафане, медленно гуляла вдоль дороги. Посматривала на них с грустной улыбкой. Дятел долбил свои деревья, пока не вспотела спина.
И вдруг, на теплой поляне, как из-под земли, выросли двухэтажные домики.
– Приехали, – кивнул он. – Выходи.
Под ногами дремал толстый мох. Тихо сопели сосны. Воздух был таким чистым, что стали слипаться глаза. Она не успела опомниться, как уже лежала в гамаке, и кто-то нежно ее качал. Она проспала до ужина…
– Тебе не больно?
– Еще… – (задолго до этой ночи, она носила в себе нефритовые камушки. Она с ними дружила, разговаривала, договаривалась. Танцевала и мыла пол, ходила по магазинам, а внутри были они. Она их выталкивала и всасывала назад. Камушки сделали ее мышцы крепкими и сильными. А на ощупь, как глубоко вспаханное поле. И той ночью, почувствовав внутри что-то твердое как камень, ее мышцы вспомнили, что в таком случае нужно делать: толкать и поглощать…)
Женщина-Луна увидела оргазм и покраснела. Белые занавески стали еще бледнее. Он и она, разбросанные на постели, потеряли свои руки.
– Пойдем, погуляем. Возьми свитер.
– Мне жарко…
– Не забывай, уже не лето. Сейчас градусов двенадцать…
– Расскажи мне…
– Мы ехали воинским эшелоном в Афганистан. Старые, деревянные вагоны, а за ними минус сорок. Я и раньше слышал об этой бескрайней степи, но даже не представлял, насколько она злая.
Мы ехали несколько суток без остановок. Но больше всего страдали без горячей еды. В конце состава была полевая кухня. Когда состав останавливался, нужно было успеть вскочить в последнюю теплушку, развести огонь на полевой кухне и быстро сварить хоть что-то. И вот однажды с ребятами мы успели забежать в вагон, но спички потеряли. Поезд набирал скорость и неизвестно, сколько он так будет без остановок: час, два, три… Последний вагон. Мороз ломает пальцы. Мы грели друг друга, сколько могли, а потом приготовились умирать… Но нам повезло. Поезд остановился через четыре часа… Оказывается, мы должны были умереть позже и в другом месте.С тех пор она все время пыталась его согреть. Вязала теплые носки с норвежскими узорами, укрывала даже летом, трогала губами его нос… …В лесу все спали. Серый заяц никого не боялся и разлегся прямо на дороге. Он был до неприличия толстый. От шороха проснулась белка и спустилась выпить стакан воды. Еж прятал свое яблоко. Шишки повернулись на другой бок…
…Он опять улетал в Москву… Москва – женщина-собственница. Она видела его чаще и дольше.
– Еще не улетел, а уже скучаю.
– Не скучай. Оставь это мне.
Прижавшись к ноге, стоял чемодан. Она спрятала руки в перчатки, чтобы скрыть дрожь.
– Ты замерзла? Давай еще кофе.
Она погладила глазами его лицо.
– Ну, иди. Заканчивается посадка.
– Давай, малыш. Через неделю увидимся.
Она кивнула. Два тела, развернувшись, пошли в противоположные стороны. Две души продолжали стоять.
– В Москве холодно. Ты взял теплые вещи?
– Да. Я когда-то вылетал, было плюс пять. А приземлился – минус двадцать.
– У тебя красные глаза. Постарайся уснуть.
– Вот вернусь и мы отоспимся…
Самолет бежал и уже не мог остановиться. А потом спрятал ноги и взлетел. И он стал Небом. А она осталась его Землей, к которой он будет спешить вернуться.
Рядом сидел угрюмый пассажир. Читал старые газеты. За спиной храпела женщина. Ребенок просил есть.
– Ты помнишь тот вечер, когда шел дождь и ты сушила меня феном?
– Помню. Был май.
– И я вот вспомнил…
– Дорогой, не разговаривай, спи…
– Сейчас. А помнишь, в «Репризе», ты всегда ела один и тот же суп? Давай, вернусь, и пойдем его есть снова…