Почти семейный детектив
Шрифт:
За прошедшие с того момента восемь месяцев, он неоднократно убеждался в собственной правоте. Милена постепенно влюбилась в него безоглядно, все чаще заговаривая о том, что согласна уйти от мужа, чтобы остаться со своим Воликом навсегда.
– Как же это возможно, – заламывал руки он. – Я не смогу сидеть у тебя на шее. Это безнравственно. А мой талант не приносит того дохода, который заслуживает.
– Ты же сейчас сидишь у меня на шее, – философски заметила как-то Милена. – Ты ешь за мой счет, на тебе костюмы, которые я купила. Я оплатила три дня, которые мы провели в Париже.
Тонкая душевная организация заставила щепетильного Волика поморщиться. Она не должна была так ясно давать ему понять, что он ничтожество, альфонс, жиголо…
– Я могу не брать у тебя твои подарки, – срывающимся голосом сказал он. – И ты прекрасно знаешь, что мне все равно что есть. Для того, чтобы творить, мне достаточно краюхи черствого хлеба и стакана чистой живой воды. – Про краюху и живую воду он говорил совершенно искренне. – Я, заметь, никогда ничего у тебя не просил. И еще хочу заметить, что если ты уйдешь от мужа, то тоже потеряешь немалые деньги. Ты готова из любви ко мне перейти на воду и черствый хлеб? Если да, то, пожалуйста, можешь в любой момент переехать ко мне. Я люблю тебя, а не твои деньги.
Он знал, что ничем не рискует, говоря так. И в подтверждение его правоты Милена засмеялась.
– Волик, ты великолепен. Неужели ты думаешь, дурачок, что я не позабочусь о том, чтобы мы не голодали? Мой муж при разводе даст мне неплохое содержание, в этом я уверена. Кроме того, дом в Испании оформлен на меня. Думаю, что мы вполне сможем переехать туда, где тепло, где светит солнце и море по утрам доходит до мраморных ступенек лестницы, ведущей из дома на пляж. Мы будем заниматься любовью на песке, пить холодное вино, покупать морепродукты на маленьком базаре, после обеда ты будешь писать свои книги, а я лежать в гамаке и любоваться тем, как ты работаешь. Ты будешь так невообразимо сексуален в широких холщовых штанах и белой рубахе, открывающей загорелую грудь. Боже мой, – ее голос стал хриплым, – иди ко мне, я так хочу тебя…
Вольдемар занимался с ней любовью, но думал лишь о том, что все будет именно так, как она рассказывает. Он слышал шум волн, набегающих на прогретый на солнце мрамор, крики чаек, гудки далеких кораблей. Он ощущал вкус терпкого виноградного вина на своих губах, видел падающие на песок листы рукописи, которая обязательно войдет в историю как бессмертный литературный шедевр, аналогичный творениям Хемингуэя. Голова у него сладко кружилась, он забился в экстазе захвативших его эмоций, и под ним так же забилась, закричала протяжно, с воем, Милена.
Вспоминая эту минуту, Вольдемар Краевский хищно улыбнулся и, накинув банный халат, направился на кухню, варить себе первую за сегодня чашку кофе. Будучи кофеманом со стажем, он еще совсем недавно мог позволить себе лишь три чашки в день, да и то выбирал в магазине самый дешевый. Теперь он покупал зерна самых дорогих сортов, молол их в ручной кофемолке, варил в медной турке, позволяя себе священнодействовать с любимым напитком минут по тридцать, не меньше, и пил его столько раз в день, сколько душа просила.
Их отъезд в Испанию был делом решенным. Через пару дней самолет унесет
Краевский оттянул халат и с усмешкой посмотрел на свой вяло поникший в данный момент знак мужского достоинства. Кто бы мог подумать, что к славе и богатству Вольдемара приведет именно он. Было в этом что-то унизительное, но ради будущей славы и богатства Краевский был готов вытерпеть такое малое и в общем-то приятное унижение.
Настроение у него было просто отличным. Теперь он точно знал, что ему не придется терпеть нимфоманку Милену до конца своих дней. Она увезет его в Испанию, разведется с мужем, они поженятся, он станет совладельцем ее роскошного дома, издаст с ее помощью несколько своих книг, получит мировую известность, а затем бросит ее и заживет своей жизнью, в которой будет много двадцатилетних красоток с упругой попкой и высокой грудью, не то, что у этой старухи.
Если бы не обещание издать его книги, он бы бросил ее уже сейчас, с внезапно подвалившими ему деньгами он вполне мог от нее не зависеть. Но книги… И дом на море… И незнакомый язык, который еще предстояло выучить… Нет, надо потерпеть еще годик.
Вольдемар снял турку с огня, открыл дверцу шкафчика, вмонтированного в стену под окном, и открыл вытащенный оттуда небольшой чемоданчик. Как там писали Ильф и Петров? «Бриллиантовый дым поплыл по зачумленной дворницкой», заставив его зажмуриться. Нет, ему точно везет. Помимо «золотой рыбки» Милены, ему посчастливилось получить еще и это…
Что сказал тот человек, которому он это показал? Миллион долларов, не меньше. Что ж, чтобы не тащить милую безделицу через границу, он продаст свою находку с дисконтом процентов в тридцать. При наличии дома и при издании рукописей, ему хватит этих денег до конца дней. В Испании жизнь недорогая, а он непривередлив.
Глянув на часы, Вольдемар, не спеша отправился одеваться. Покупателя такого уровня негоже встречать в халате. Как раз и кофе остынет до той температуры, как он любит. Вольдемар Краевский надел белоснежную сорочку, повязал неизменный шейный платок, застегнул кожаный пояс, вдетый в безупречные слаксы, и со вкусом выпил последнюю в своей жизни чашку кофе.
Раздавшийся звонок заставил его улыбнуться. Все складывалось хорошо, просто отлично. Поглядев для верности в глазок, он удивился, но все-таки открыл дверь. Пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, отбросила его к стене. Убийца зашел в квартиру, аккуратно закрыл за собой дверь, кинул ставший ненужным пистолет в сторону трупа и, подтянув латексные перчатки, начал методично обыскивать квартиру. То, что ему предстояло найти, точно находилось здесь, но нужно было поторапливаться, чтобы не быть застигнутым врасплох.