Почти вся жизнь
Шрифт:
Валя шла быстро. Определенной цели у нее не было, хотелось лишь уйти как можно дальше. Ни о чем определенном она не думала и только ощущала внутри себя какую-то странную давящую пустоту. Иногда, как на экране, мелькало перед ней лицо Крупенина. Из всего того, что было на просмотре, сильнее всего она запомнила лицо Крупенина в тот момент, когда он вынул из портфеля ее заявление. Они сидели почти рядом, и Крупенин не мог не заметить, что Валя ушла. Кажется, он даже что-то сказал ей: «Желаю здравствовать!» или «Будьте здоровы», — он всегда подчеркивал, что не любит путать личные отношения с деловыми.
Валя быстро прошла
«Может быть, вернуться?» — думала Валя. «Привет! Привет!» — скажет Крупенин, увидев ее, но Валя ничего ему не ответит и попросит слова. Она скажет все о Крупенине, покажет его, каков он на самом деле. Она расскажет, как он отказывал ей в технике и в рабочих. И о «вагоне кислорода». Пусть все знают цену этому бумажному человеку. Крупенин будет ее перебивать, но она «на реплики не отвечает», и Крупенин все ниже и ниже опускает голову. Схватив бороду в кулак, тихо слушает ее Воротов, внимательно и печально смотрит Александр Емельянович Евгеньев. Борис поначалу недовольно морщится, но потом и он увлекается Валиным выступлением.
Но так ли? В самом ли деле опустит свою бритую голову товарищ Крупенин? Всего вернее, что он просто пожмет плечами и спросит: «А почему вы об этом в заявлении не написали? При чем тут муж?» А Воротов громко захохочет и крикнет: «Слушай, Крупенин, отпустил бы ты и меня к жене!» И всем станет весело, а Борис негромко скажет своим товарищам: «Кончилась война Белой и Алой розы, аминь!»
Пока Валя стояла на обрыве, солнце ушло за горизонт. Два облачка с разных концов подошли к этому месту и словно закрыли занавес. Все потемнело. Пароходик погудел и взял влево, чтобы попасть в канал, а Валя опустилась с обрыва и пошла вправо, к перемычке.
На другом берегу реки, который почему-то назывался Птичьим островом, тихо работали землеройные машины. Они стояли в самой глубине скошенного поля, и по жнивью равномерно, как маятники, бродили тени от стрел и ковшей. После шумного зала и громких споров тишина стройки была особенно приятна Вале. Она перешла каменную насыпь и пошла в глубь «острова». Совсем стемнело. На дальней машине зажгли фары, им ответили огни на других. Минута, другая, и все вспыхнуло. В тишине был слышен только негромкий голос диспетчера:
— Эша сорок. Эша сорок… Кудрявцев… Кудрявцев… Вас вызывает начальник участка!
Валя остановилась, вздохнула и села на большой холодный камень, обхватив руками колени.
Хорошо. Она уедет. Уедет, не сказав больше ни единого слова в свою защиту. Пройдет месяц, другой, может быть полгода. Будет уже зима. Ранним утром звонок. Она открывает дверь. Почтальон. Заказное письмо. Обратный адрес: «Поселок Гидростроя». Она расписывается в получении, вскрывает конверт. Всего несколько слов: «Вы были правы. Крупенин снят с работы. Он полностью признал свою вину перед вами». Тихое зимнее утро. За окном идет снег, и дворники мягко сгребают его в уютные сугробы…
А может быть, и этого не будет? Письмо придет от Лены Постниковой: «Дорогая Валя! У нас здесь все в порядке, только
Валя поджала ноги, спасаясь от росы. Вдруг она услышала жужжание фонарика. Желтое пятнышко уткнулось в нее. Валя рукой защитилась от света и увидела смуглое лицо с большим родимым пятном на левой щеке. И в ту же минуту Валя вспомнила, где она видела этого человека: здесь, на Птичьем острове. Фамилия его Грачев, он работает механиком на участке. Они даже познакомились, и Валя рассказывала ему об озеленении будущей дамбы.
— Добрый вечер! — сказал Грачев, держа фонарик на весу и с удивлением разглядывая Валю.
— Добрый вечер! — поспешно ответила Валя. — Что, просмотр кончился? — спросила она с нарочитым равнодушием.
— Кончился. — Грачев опустил фонарик. Желтое пятнышко покорно легло у его ног. — А вы разве…
— Нет, я была, — сказала Валя громко и даже с некоторым вызовом, — и слышала, как Крупенин сказал, что я бежала со стройки… Что же он еще обо мне говорил?
— Да что ж тут еще говорить? Каждый человек ищет где ему лучше. Тем более причина уважительная — муж. Это каждый понимает. Вас проводить куда? — спросил Грачев. — Темно…
— Спасибо. Нет… Я сама… Мне недалеко…
— Так, так… Тогда до свидания — Грачев подхватил фонарик и зашагал в сторону машин. Валя сосредоточенно следила, как все слабее и слабее становился свет фонарика.
— Товарищ Грачев! — крикнула Валя. — Товарищ Грачев! — И словно боясь, что он может ее не услышать, побежала вслед за ним. Но Грачев сразу же повернул ей навстречу.
— Что случилось?..
— Я… Мне надо сказать вам… Я вам очень благодарна.
— Мне? — искренне удивился Грачев.
— Вы так хорошо, так верно сказали о Крупенине. Я не хочу, чтобы вы думали… Ну, словом, это неправда, что я там написала в заявлении. Это не из-за мужа. Это все из-за Крупенина. Я больше не могла с ним работать. Вы сами знаете, какой это человек… Черствый, бездушный, самовлюбленный… За что его только держат здесь?
— За что здесь Крупенина держат? — переспросил Валю Грачев. — Что вы, честное слово, такое говорите!
— Я проработала с ним несколько месяцев…
— Ну вот видите, несколько месяцев, — перебил ее Грачев. — А мы его, осенью три года будет, как знаем. Вместе сюда на ровное место пришли. Начальник строительства, главный инженер, энергетик Степан Степанович, нас, рабочих, человек двадцать… И Крупенин. Вот я его с какого времени знаю. Он там у нас и за начтранспорта был, и за снабженца… Вроде как в армии — помпохоз. Должность, знаете, незавидная.
— Я что-то не понимаю, вы же сами час назад говорили…
— Говорил и сейчас скажу. Да разве с ним можно иначе? Это, знаете, какой экземпляр? В огне не горит и в воде не тонет… Легко сказать: самовлюбленность. А кто баню выстроил? Крупенин. Кто воду в верхние этажи подал? Крупенин. А гостиница? А мебель чешская? Это, знаете, будешь здесь самовлюбленным. А мы его по этой, по его самовлюбленности да против шерстки… Взять хоть с этим озеленением…
— Да не нужно Крупенину озеленение… — сказала Валя. — Он же мне ни одного рабочего не дал, ни одной машины.