Почти вся жизнь
Шрифт:
— Кто, кто?.. — переспросила сестра. — Да, еще жив. Вот сюда. — И Анна Евдокимовна вошла в палату.
Среди неподвижно лежавших людей она не могла найти Андрея Николаевича, но в это время к ней подошел мужчина в очках.
— Вы к Андрею Николаевичу?
— Да.
— Идемте.
Он лежал в глубине палаты. Когда Анна Евдокимовна подошла к нему, не шевельнулся. Она села на стул. Тишина в палате ничем не нарушалась. Наконец мужчина в очках спросил:
— Вас зовут Анна Евдокимовна?
— Да…
— Я
Анна Евдокимовна молча посидела у койки еще с полчаса, затем в коридоре разбудила дежурную сестру, отметила пропуск и вышла на улицу.
Мороз нарастал. Казалось, что он ледяным поясом туго перетянул улицы и дома. Совершенно белая луна вдруг вышла из-за облака и замерла над больничным зданием.
Анна Евдокимовна вспомнила лицо Андрея Николаевича, поразившее ее своей неподвижностью. И по пути домой, и уже в своей комнате она мысленно видела это лицо с сухой кожей и складками, собранными у глаз и рта.
Левшин отрицательно покачал головой в ответ на ее немой вопрос. Да, конечно, Андрей Николаевич умрет. У него туберкулез, и он не выживет. Анна Евдокимовна чувствовала ужас перед этим медленным угасанием, свидетелем которого только что была. Неужели и ей угрожает та же судьба?
Она отогнала от себя эту мысль. Ведь у Андрея Николаевича туберкулез. Третья стадия. А она совершенно здорова… И все же немногое отделяет ее от больничной койки…
Но утром она пойдет к Рощину и будет учить детей. Разве этого не достаточно, чтобы противостоять концу, начертанному ее испуганным воображением?
В десять утра она придет к Рощину, увидит учеников и забудет бессонную ночь. Но верно и то, что завтра после уроков она снова вернется все к тем же мыслям. И сможет ли она долго скрывать от детей эту двойную жизнь? Скоро ее тайна будет обнаружена, напряжение воли станет физически невозможным, и она, на глазах учеников, подчинится своему позорному бессилию.
На следующий день после уроков она дождалась Рощина. Он не успел еще скинуть полушубок, как Анна Евдокимовна подошла и коротко сказала:
— Больше я на занятия не приду.
Рощин испугался.
— Что с вами?
Но она, ничего не ответив, открыла дверь на лестницу. Рощин схватил ее за руку:
— Обязательно надо прийти! Разве вы не видите, что с детьми делается? Они и так как воск… Как воск!
— Больше я не приду, — повторила Анна Евдокимовна и вышла на лестницу. Спустившись вниз, она слышала, как Рощин что-то кричал, но не могла разобрать слов.
Она уже перешагнула тот рубеж, за которым измена кажется единственным верным выходом. Больше в ее жизни не будет никаких усилий. Но
Она не торопясь шла домой, рассеянно глядя по сторонам. Возле булочной, вытянув вперед руки, громко рыдала девочка лет двенадцати.
Анна Евдокимовна вошла в булочную, сказала:
— На сегодня и на завтра.
Получив хлеб, она задержалась, чтобы согреться. Плачущую девочку привели в булочную. Ее спрашивали:
— Что ты плачешь?
Но она, не в силах ответить, захлебывалась слезами, и ничего нельзя было разобрать.
— Карточки потеряла?
Девочка зарыдала еще громче.
— Так и есть, — сказал какой-то бородатый мужчина, — потеряла карточки.
— А где твои родители? — спрашивали девочку.
— Мамы нет, папа на фронте. Я живу с тетей, но она ушла позавчера и больше не приходила.
Голос девочки показался Анне Евдокимовне знакомым. Она обернулась, затем подошла ближе.
— Надя… — сказала Анна Евдокимовна, только сейчас узнав свою ученицу.
Девочка сразу же перестала плакать.
— Надо написать заявление в бюро заборных книжек, что-нибудь да сделают, — сказала какая-то женщина в темном платке, порылась в карманах и, найдя бумагу и карандаш, подошла к прилавку.
— Как тебя зовут?
— Надежда Михайловна Волкова, — ответила Надя, не сводя глаз с Анны Евдокимовны.
— Так… На вот заявление. Надо бы сходить с тобой, да времени нет, опаздываю на работу. Граждане, кто может свести девочку в бюро заборных книжек? Это же рядом…
— Я могу, — сказала Анна Евдокимовна.
В бюро заборных книжек сказали, что заявление рассмотрят к завтрашнему дню.
— А сегодня ты ела что-нибудь? — спросила заведующая.
Девочка покачала головой.
— Я тебе дам талон на суп, — сказала заведующая. — Это ваша родственница? — спросила она Анну Евдокимовну.
— Нет.
— Ну, все равно. Возьмите ей суп в столовой, где вы обедаете. А чего ты так руки держишь? Замерзли? — Она быстро сняла варежки с Надиных рук. — Ну-ка, пошевели пальцами! Так. Теперь спрячь руки в карманы. Уж на суп-то я тебе дам талончик…
В столовой Анна Евдокимовна вынула из портфеля хлеб и разделила его пополам.
— Так ведь это же вам на сегодня и на завтра? — спросила Надя. — Ну, ничего. Мне, наверное, завтра выдадут карточку, я тогда возьму на завтра и послезавтра.
И она принялась за суп, отщипывая от хлеба маленькие кусочки.
— Теперь я вас до дому провожу, — сказала после обеда Надя и осторожно взяла Анну Евдокимовну под руку, словно боясь, что та может поскользнуться и упасть.
«Вот уже два дня девочка живет совершенно одна, а я об этом ничего не знаю», — думала Анна Евдокимовна…