PocketBook 301 Plus
Шрифт:
– Он… он с Антоном… – ответил я.
– Что-то случилось, Оля? – Гарик внимательно смотрел на меня. Не знаю, что он почувствовал: чужие интонации, неуверенные движения, новую ауру. Но если даже оперативник, с которым ни я, ни Ольга особо не общались, ощущает подмену – грош мне цена.
Тем временем Гарик неуверенно, робко улыбнулся. Это было совсем неожиданно: я никогда не замечал, чтобы Гарик пытался заигрывать с сотрудницами Дозора. Ему даже с человеческими женщинами трудно знакомиться, он потрясающе невезуч в любовных делах.
– Ничего.
Это была версия для Ночного Дозора – на тот маловероятный случай, если среди нас есть их агент. Насколько я знаю, такое случалось всего раз или два за всю историю Дозора, но мало ли… Пусть все считают, что Борис Игнатьевич повздорил со своей давней подругой.
Ведь и повод есть, и повод немалый. Столетнее заточение в его кабинете, невозможность принять человеческий облик, частичная реабилитация, но с потерей большинства магических способностей. Вполне достаточные основания обидеться… По крайней мере я избавлен от необходимости изображать подругу шефа, что было бы уж совсем чересчур.
Размышляя так, я и спустился до третьего этажа. Стоило признать, что Ольга максимально облегчила мне жизнь. Сегодня она надела джинсы, а не обычный юбочный костюм или платье, на ногах были кроссовки, а не туфли на высоком каблуке. Даже легкий запах духов не был одуряющим.
Да здравствует мода «унисекс», пусть даже ее изобрели гомосексуалисты…
Я знал, что мне сейчас следует делать, знал, как следует себя вести. И все-таки это было трудно. Свернуть не к выходу, а в боковой коридор, неприметный и тихий.
И окунуться в прошлое.
Говорят, у больниц есть свой незабываемый запах. Конечно. И это неудивительно, странно было бы не иметь запаха хлорке и боли, автоклавам и ранам, казенному белью и безвкусной пище.
Но откуда, скажите на милость, свой запах у школ и институтов?
В помещении Дозора обучают лишь части предметов. Кое-что удобнее преподавать в морге, по ночам, там у нас есть свои люди. Кое-чему обучают на местности. Кое-чему – за рубежом, в туристических поездках, которые оплачивает Дозор. Когда я проходил обучение, то побывал и на Гаити, и в Анголе, и в Штатах, и в Испании.
Но все-таки для некоторых лекций подходит лишь территория Дозора, здание, от фундамента до крыши закрытое магией и охранными заклятиями. Тридцать лет назад, когда Дозор переехал в это помещение, оборудовали три аудитории, каждая на пятнадцать человек. Я до сих пор не понимаю, чего больше в этом размахе: оптимизма сотрудников или избытка площади. Даже когда я проходил обучение, а это был очень удачный год, нам хватало одной аудитории, да и та наполовину оставалась пустой.
Сейчас Дозор обучал четверых Иных. И лишь в отношении Светланы существовала твердая уверенность, что она войдет в наши ряды, а не предпочтет обычную человеческую жизнь.
Пусто здесь было, пусто и тихо. Я медленно шел по коридору, заглядывая в пустые аудитории, которые могли бы стать предметом зависти для самого обеспеченного и преуспевающего университета. За каждым столом – ноутбук, в каждой комнате – огромный проекционный телевизор, шкафы ломятся от книг… Да если бы эти книги увидел историк, нормальный историк, а не спекулянт от истории…
Никогда им их не увидеть.
В некоторых книгах слишком много правды. В других – слишком мало лжи. Людям это читать не стоит, причем для их же собственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли.
Конец коридора заканчивался огромным зеркалом, закрывающим всю торцовую стену. Я искоса взглянул в него: по коридору вышагивала, покачивая бедрами, молодая красивая женщина.
Запнувшись, я едва не полетел на пол: хотя Ольга и сделала все возможное, чтобы облегчить мне жизнь, но центр тяжести тела она изменить не могла. Когда удавалось забыть о своем облике, все шло более или менее нормально, работали моторные навыки. А вот стоит посмотреть на себя со стороны – и начинаются сбои. Даже дыхание стало чужим, как-то не так входил в легкие воздух.
Я подошел к последней, стеклянной, двери. Осторожно заглянул в нее.
Занятие как раз заканчивалось.
Сегодня они изучали бытовую магию, я понял это, едва увидел у демонстрационного стенда Полину Васильевну. Она одна из самых старых сотрудниц Дозора – внешне, а не по подлинному возрасту. Ее обнаружили и инициировали в возрасте шестидесяти трех лет. Ну кто мог предположить, что старушка, подрабатывающая в лихие послевоенные годы карточным гаданием, и впрямь обладает какими-то способностями? Причем не шуточными, пусть и узконаправленными.
– И теперь, если вам понадобится спешно привести одежду в порядок, – наставительно говорила Полина Васильевна, – вы сможете это сделать за считанные минуты. Только не забудьте заранее проверить, насколько хватает силенок. Иначе конфуз выйдет.
– А когда часы ударят двенадцать, твоя карета превратится в тыкву, – громко сказал молодой парень, сидящий рядом со Светланой. Парня этого я не знал, на обучении он был второй или третий день, но он мне уже заранее не нравился.
– Именно! – с восторгом заявила Полина, сталкивающаяся с подобным остроумием в каждой партии учеников. – Сказки врут не меньше, чем статистика! Но иногда в них можно найти капельку правды.
Она собрала со стола аккуратно отглаженный, элегантный, пусть и несколько старомодный смокинг. В таком, наверное, выходил в свет Джеймс Бонд.
– Когда он снова станет тряпьем? – деловито спросила Светлана.
– Через два часа, – так же коротко проинформировала Полина. Повесила смокинг на плечики, вернула на стенд. – Я не особо напрягалась.
– А сколько вы можете его поддерживать в приличном виде? Максимально?
– Около суток.
Светлана кивнула и неожиданно посмотрела в мою сторону. Почувствовала. Улыбнулась, помахала рукой. Теперь меня заметили все.