Под чистыми звездами. Советский рассказ 30-х годов
Шрифт:
— Конец света! — подтвердил Костя поспешно и вполне убежденно.
Одна из женщин сказала:
— А ты почем знаешь?
— Мой папа мне говорил… Конец света!
— А кто же это такой, твой папашка? Почем он знает? — тихо спросила другая женщина.
— Он все знает! Он спецкор Прудников!
К небу, с которого поспешно падали все звезды, Костя стоял теперь спиной, женщины же в теплых платках и с кошелками — лицом, и он только по отсвету в их глазах замечал, когда падали особенно большие звезды. Он чувствовал, что дрожал от испуга, но все-таки старался не
— А где, тетеньки, гостиница? Как идти?
На площади потом он бежал на огоньки знакомого уже дома, от которого отправлялись автобусы на завод. И только теперь, добежав до рвавшейся к машинам шумной толпы, он понял, почему все стремились как можно скорее попасть в автобусы: дома у них, конечно, были дети, и надо было их куда-то и как-то спасать, раз падают звезды с неба, — столько звезд, что нет возможности их сосчитать!..
И когда он пробился через толпу на другую сторону площади, то вспомнил, что именно здесь он шел от гостиницы, что до гостиницы остался только небольшой проулок и потом два-три дома на улице.
Он оглянулся все-таки на небо в ту сторону, к морю, не перестали ли падать звезды, нет, они падали по-прежнему.
Когда Костя выбежал на улицу, где была гостиница, он очень удивился тому, что по ней гуляли люди как ни в чем не бывало, и только два старичка, оба в очках, стояли, подняв головы, и один говорил другому:
— Вы помните стихи чьи-то — кажется, Плещеева:
Ночь пролетала над миром, Сны на людей навевая, С темно-лазуревой ризы Сыпались звезды, сверкая…Костя остановился было послушать, что скажет другой старик, но этот другой сказал только:
— Нет, не помню.
— Конец света! — уверенно вставил в их разговор Костя.
Тот старик, который помнил стихи Плещеева, опустил голову, внимательно поглядел на Костю и сказал:
— На-халь-ные какие стали теперь маленькие ребята!.. — И потом оба они медленно пошли в ту сторону, откуда пришел Костя, а Костя вбежал в вестибюль гостиницы и очень изумился, увидя татарку-портье уже не за таинственным окошечком, а под зеркалом на стуле в обнимку с каким-то горбоносым черным человеком, волосы которого масляно блестели.
Рыбник Пискарев оживленно продолжал говорить о том, что сызмальства явилось для него основным делом жизни:
— Судак, например, когда он из Кубани идет, это же что такое, — уму непостижимо! Стена, прямо сказать, на несколько километров растянувшая… Или даже так, будто не река это Кубань, а какая-то уха живая или каша в котелке! И вся эта каша бывает наша!.. А ловим мы ее очень даже просто. Такие сети ставим, — на сто восемьдесят сажен сеть, — и ставим мы ее на якорьях, — тридцать шесть якорьев, — через каждые пять сажен — один, а кроме того, четверо якорьев больших возле котла… А котел что такое?.. Котел, это у нас называется такая… ну, просто сказать, мотня, об двух она крылах и об двух подкрыльях. Рыба, она вдоль сети идет с обоих сторон к середке, — и куда же должна она вся деваться? Больше ей деваться и некуда, только в эту мотню, а по-нашему, в котел… Котел же этот, конечно, должен прочность в себе иметь, — потому напор от рыбы, когда стеной она такой идет, вполне бывает порядочный…
Прудников слушал очень внимательно, иногда ставя кое-какие, понятные только ему самому, значки на память в своей записной книжке, когда появился перед диваном Костя и вдруг закричал испуганно:
— Звезды! Звезды падают в море!.. Все! Все звезды!.. Все падают!..
— Что ты? Какие звезды! Что с тобой? — испугался и Прудников, а Костя кинулся к нему под защиту и, прижавшись, шептал:
— Конец света!.. Конец света!.. Конец!..
Он был похож на помешанного, так что и удобно усевшийся на диване Пискарев поднялся и спрашивал:
— Какие такие звезды падают? Какой конец?
— Костик! Что ты! Чепуха!.. Звезды падают? Это же они часто падают… Чепуха! Не дрожи так! Чего испугался?
— Все падают! Все!.. Ни одной… ни одной не останется!.. — всхлипывал Костя и дрожал, как от сильной лихорадки.
— Ты вот что… ложись-ка спать, а? Ложись, брат, я тебя закутаю как следует, и все пройдет…
Прудников очень растерялся. Он поднял Костю на руки и положил было на диван, но тот тут же вскочил, крича:
— Не хочу! Не хочу спать!.. Пойдем, смотреть будем!.. Все равно уж, пойдем… посмотрим.
Можно было это понять так, что вот пойдем — посмотрим, а потом и нам, как и всем, всем, всем, будет конец, и — тут уж ничего не поделаешь, потому что некуда спасаться, нет спасенья!..
Прудников так это и понял. Он сказал Пискареву:
— Что там такое делается? Надо посмотреть, товарищ Пискарев…
— Что ж, пойдем и посмотрим… Ничего нам это не стоит…
И Пискарев первый заковылял по лестнице вниз.
— Вот! — с торжеством указал Костя отцу на небо, когда они трое вышли на улицу. — Вот, видишь?
— Ничего особенного я не вижу, — ответил отец, — хотя, конечно, кое-где падают.
— Падают, как обыкновенно… кое-какие… — отозвался и Пискарев.
— Электричество тут! Тут не видно!.. Сюда вот идите!.. Сюда!
Костя вывел отца и Пискарева через проулок на базарную площадь. Площадь была темная, и небо над нею, все расчерченное, сверкало от бесчисленно падавших звезд.
— А что? Ага? Вот! — подавленно ликовал Костя.
— Действительно ведь, товарищ Пискарев, падают, да… — удивился Прудников.
— Что падают, то это конечно, а только… Ведь мне и самому сколько разов приходилось это видать в море.
— В самое море падают? — живо осведомился Костя.
— Может, и в море… не знаю куда, в точности не отвечу, — признался рыбник.
Так стояли они и смотрели с полчаса, пока на их же глазах почему-то все меньше и слабее стало расчерчиваться сверху вниз блистающими полосами небо, как будто устало уж заниматься этим, и те звезды, которые сияют на нем испокон века, проступили снова и засияли кротко и спокойно.